Приходит ко мне с некоторых пор маленький и толстенький король, Декабрь Второй. Маленький! — не больше моего мизинца, а уж толстый такой, что крохотную королевскую мантию из алого бархата, отороченную пышным белым горностаем, никак не удаётся ему на животе запахнуть. Декабрь Второй любит мармеладных медвежат. Обхватит медвежонка обеими руками и ест. Да и это королю трудно, медвежонка он едва поднимает: сам-то маленький, росточком, пожалуй, как два таких вот мишки. А как ест? Откусит, полный рот набьёт и жуёт долго-долго. Жуёт и между делом просит меня каждый раз об одном и том же:

— Расскажи-ка мне что-нибудь о своей стране.

В самый первый раз я вот что ему рассказал:

— Люди у нас рождаются на свет маленькими, потом они растут и вырастают большие, бывает, даже очень-очень большие, как баскетболисты. Живут, живут, потом, под конец, опять становятся чуточку поменьше ростом. Тут приходит смерть. И нет тебя.

— Не вижу в этом никакого смысла, — сказал на это король Декабрь и принялся за мармеладную мишкину лапу. — Почему бы вам не появляться на свет большими? Потом делались бы всё меньше и меньше, а под конец и вовсе исчезали. Становились бы совсем крошечными — такими, что и не увидать, вот и исчезали бы.

— Мне кажется, наша государственная служба похоронных услуг этого не допустила бы, — сказал я.

— А вот у нас всё в точности так, как я говорю. Мой отец, король Декабрь Первый, в один прекрасный день стал таким малюсеньким, что слуга его не нашёл в кровати: приходит утром, смотрит — а короля-то и нет. В тот день меня короновали, и я стал королём.

— Погоди! Разве можно родиться на свет большим? — недоумевал я. — Ведь до того, как кто-то рождается, он сидит в животе у мамы, а мама не может быть меньше, чем её малыш!

— В животе? — удивился Декабрь. — Хо-хо-хо! Да ну! Я вот проснулся однажды утром в своей кровати, встал да и пошёл себе на службу в Офис Юных Принцев, очень даже просто. В животе сидеть? Глупости! Проснулся — и вперёд, за дело!

— Да откуда же ты в кровати-то взялся?

— Сейчас, минуточку… — королёк замялся. — Кажется… Э-э… Король с королевой… Да как же это? Как всё это у них вышло? Забыл! Я ведь уже такой маленький. Понимаешь? Запамятовал, да-а… Помню только, что это было что-то очень хорошее. — Он тихонько рассмеялся и опять принялся за мармеладного медвежонка.

Я решил растолковать получше:

— У нас, когда ребёнок рождается на свет, он ещё ничего не знает.

И поначалу только и делает, что учится: есть учится, ходить, потом учится читать и писать. Даже нос ему другие люди вытирают. Ещё он играет в игру «Приятель, не сердись!» и приучается ни на кого не злиться. И всегда рядом с ним чьи-нибудь руки, большие руки, — они направляют ребёнка туда, куда надо идти, и голову ему поворачивают в нужную сторону или приподнимают за подбородок…

Король громко икнул и вдруг затрясся от смеха. Пока я что-то там объяснял, он успел отъесть медвежонку голову.

Но вот он посмотрел на меня и спросил, не переставая жевать:

— А потом что?

— Потом растёшь, становишься большим.

— Это больно?

— Хм… Растёшь ведь постепенно, очень постепенно, — сказал я. — Хотя нет, некоторые дети, бывает, за одну ночь вырастают на целых два сантиметра. Или вот, знаешь? Прижмёшься ухом к локтю или коленке и слышишь — что-то там тихонечко поскрипывает.

— Ну, у нас тоже что-то вроде этого, только наоборот всё происходит, — сказал Декабрь. — А сам очень редко замечаешь, что стал меньше. Вот как я недавно это заметил. Вечером сам поставил свою чайную чашечку на столик, а утром гляжу — надо на стул забираться, иначе не достать её со стола. Скажи-ка, по-твоему, это хорошо — расти, расти и вырасти большим?

— Никогда в жизни не слыхал, что бывает по-другому.

— Зато теперь услыхал.

— Расскажи ещё что-нибудь, — попросил я. — Вот вы, когда рождаетесь на свет, что вы уже можете, что умеете? И чему учитесь со временем?

— Да почти всё можем, — сказал маленький толстенький королёк. — Проснёшься, лежишь себе, потом встаёшь. А что умеем… Писать умеем, таблицу умножения знаем, компьютерные программы писать умеем, ходить на работу, обедать в офисе офисной едой. Ничего сложного. А со временем понемногу разучиваешься и забываешь всё это. Чем меньше мы делаемся, тем больше забываем. Вдруг видишь, кто-то разучился обедать в офисе офисной едой, ну, значит, ему и на работу уже не надо ходить — нечем там заниматься. Можно сидеть дома и забывать всё подряд. Забываешь — значит, в голове место освобождается, пустота в голове. А там, глядишь, уже и обед должен тебе кто-то другой готовить. Поел — и, пожалуйста, можно отправиться в гости к друзьям. Или в сад пойдёшь, будешь смотреть на тени и воображать, что это не тени, а привидения. А то ещё придумывать имена облакам на небе. Или ссориться со своим плюшевым мишкой, или…

— Да, если только большие не запретят тебе всем этим заниматься! — не выдержал я.

— А большим у нас положено помалкивать, — сказал Декабрь Второй. — Чем ты меньше, тем больше решений ты принимаешь сам, потому что… потому что у тебя жизненный опыт богаче, вот почему! Хе-хе… А большие обязаны отвечать на любые твои вопросы: зачем домам углы? Почему на грани игрального кубика не бывает больше шести крапинок? Почему идёт дождь? Ответят — и ладно, сразу можно забыть ответ. А так как всем заправляют маленькие, а не большие, то у нас и эскалаторы с низенькими ступеньками, и сиденья на горшках малюсенькие, чтобы не провалиться. Большим, пока они большие, приходится со всем этим мириться, а куда они денутся?

Король вдруг встал и горделиво вскинул голову, потом положил недоеденного медвежонка на пол и стал запахивать на животе свою маленькую алую мантию. Но ничего не получилось — он же такой толстопузый! Вздохнул и опять сел.

— Так, значит, у вас, — я сунул ему в руки недоеденного медвежонка, — у вас детство не в начале, а в конце жизни?

— А ты пораскинь мозгами! Разве плохо? У нас впереди что-то хорошее, радостное…

Сказав это, он долго-долго смотрел на меня и молчал. Наконец заговорил снова:

— Знаешь, что я думаю?

— Не знаю.

— Я думаю, неправда это — что вы становитесь большими. Я думаю, это только так кажется.

— С чего ты взял?

— Я думаю, вы тоже начинаете жизнь как самые настоящие большие люди. Если всё у вас так, как ты тут мне рассказываешь… По-моему, вот как оно у вас. Поначалу у каждого из вас великое множество разных возможностей, но каждый день какие-то возможности исчезают. Пока вы маленькие, у вас фантазия ого-го какая большущая, а знания очень даже скромные. Мало знаний — потому вы и фантазируете. Например, о том, откуда в лампочке берётся свет и откуда в телевизоре картинки. Или воображаете, как живут в лесу под землёй гномы, воображаете, что можно видеть и чувствовать, если, например, стоять у великана на ладони… А потом вырастаете вы большими, и те, кто уже совсем-совсем большие, объясняют вам, как устроена лампочка да как работает телевизор. Узнаёте вы и о том, что никаких гномов и великанов на самом деле не бывает. Фантазий всё меньше, знаний всё больше. Разве это правильно?

— Точно, — прошептал я. И чуть слышно возразил: — Но ведь это совсем неплохо — расти, учиться, узнавать мир и…

— Вы становитесь старше, — сказал королёк. — В начале жизни каждый из вас мечтает стать пожарным или медсестрой, или кем-то совсем другим, и в один прекрасный день вы и вправду становитесь пожарным или медсестрой. Но, выходит, кем-то совсем другим вам уже не стать — потому что тем временем убежало время. Но это ведь означает, что в жизни чего-то убавилось, а?

— Верно, верно… — Я вздохнул.

— Н-да, ничего хорошего. То ли дело наша жизнь. — Маленький толстенький король напоследок откусил ещё кусочек от мармеладного медвежонка. — Жаль мне тебя, да чего уж там — всех вас жаль. — Он прошествовал к книжному стеллажу и протиснулся со своим толстым животом в щель между стеллажом и стеной. Он скрылся, по обыкновению не попрощавшись. Я заметил, что, пока мы с ним говорили, он стал чуть меньше.