Согласны все на подвиг ратный,

Но не согласен Измаил.

Взмахнул он шашкою булатной

И шумно с места он вскочил;

Окинул вмиг летучим взглядом

Он узденей, сидевших рядом,

И, опустивши свой булат,

Так отвечает брату брат:

«Я не разбойник потаенный;

Я видеть, видеть кровь люблю;

Хочу, чтоб мною пораженный

Знал руку грозную мою!

Как ты, я русских ненавижу,

И даже более, чем ты;

Но под покровом темноты

Я чести князя не унижу!

Иную месть родной стране,

Иную славу надо мне!..»

И поединка ожидали

Меж братьев молча уздени;

Не смели тронуться они.

Он вышел — все еще молчали!..

Ужасна ты, гора Шайтан,

Пустыни старый великан;

Тебя злой дух, гласит преданье,

Построил дерзостной рукой,

Чтоб хоть на миг свое изгнанье

Забыть меж небом и землей.

Здесь три столетья очарован,

Он тяжкой цепью был прикован,

Когда надменный с новых скал

Стрелой пророку угрожал.

Как буркой, ельником покрыта,

Соседних гор она черней.

Тропинка желтая прорыта

Слезой отчаянья по ней;

Она ни мохом, ни кустами

Не зарастает никогда;

Пестрея чудными следами,

Она ведет… бог весть куда?

Олень с ветвистыми рогами,

Между высокими цветами,

Одетый хмелем и плющом,

Лежит полуобъятый сном;

И вдруг знакомый лай он слышит

И чует близкого врага:

Поднявши медленно рога,

Минуту свежестью подышит,

Росу с могучих плеч стряхнет,

И вдруг одним прыжком махнет

Через утес; и вот он мчится,

Тернов колючих не боится

И хмель коварный грудью рвет:

Но, вольный путь пересекая,

Пред ним тропинка роковая…

Никем незримая рука

Царя лесов остановляет,

И он, как гибель ни близка,

Свой прежний путь не продолжает!..

Кто ж под ужасною горой

Зажег огонь сторожевой?

Треща, краснея и сверкая,

Кусты вокруг он озарил.

На камень голову склоняя,

Лежит поодаль Измаил:

Его приверженцы хотели

Идти за ним — но не посмели!

Вот что ему родной готовил край?

Сбылись мечты! увидел он свой рай,

Где мир так юн, природа так богата,

Но люди, люди… что природа им?

Едва успел обнять изгнанник брата,

Уж клевета и зависть — всё над ним!

Друзей улыбка, нежное свиданье,

За что б другой творца благодарил,

Всё то ему дается в наказанье;

Но для терпенья ль создан Измаил?

Бывают люди: чувства — им страданья;

Причуда злой судьбы — их бытие;

Чтоб самовластье показать свое,

Она порой кидает их меж нами;

Так, древле, в море кинул царь алмаз,

Но гордый камень в свой урочный час

Ему обратно отдан был волнами!

И детям рока места в мире нет;

Они его пугают жизнью новой,

Они блеснут — и сгладится их след,

Как в темной туче след стрелы громовой.

Толпа дивится часто их уму,

Но чаще обвиняет, потому,

Что в море бед, как вихриих ни носят,

Они пособий от рабов не просят;

Хотятих превзойти в добре и зле,

И власти знак на гордом их челе.

«Бессмысленный! зачем отвергнул ты

Слова любви, моленья красоты?

Зачем, когда так долго с ней сражался,

Своей судьбы ты детски испугался?

Всё прежнее, незнаемый молвой,

Ты б мог забыть близ Зары молодой,

Забыть людей близ ангела в пустыне,

Ты б мог любить, но не хотел! — и ныне

Картины счастья живо пред тобой

Проходят укоряющей толпой;

Ты жмешь ей руку, грудь ее <и> плечи

Целуешь в упоеньи; ласки, речи,

Исполненные счастья и любви,

Ты чувствуешь, ты слышишь; образ милый,

Волшебный взор — всё пред тобой, как было

Еще недавно; все мечты твои

Так вероятны, что душа боится,

Не веря им, вторично ошибиться!

А чем ты это счастье заменил?»

Перед огнем так думал Измаил.

Вдруг выстрел, два и много! — он вскочил,

И слушает, — но всё утихло снова.

И говорит он: «Это сон больного!»

Души волненьем утомлен,

Опять на землю князь ложится;

Трещит огонь, и дым клубится, —

И что же? — призрак видит он!

Перед огнем стоит спокоен,

На саблю опершись рукой,

В фуражке белой русский воин,

Печальный, бледный и худой.

Спросить хотелось Измаилу,

Зачем оставил он могилу!

И свет дрожащего огня,

Упав на смуглые ланиты,

Черкесу придал вид сердитый:

«Чего ты хочешь от меня?» —

«Гостеприимства и защиты! —

Пришлец бесстрашно отвечал, —

Свой путь в горах я потерял,

Черкесы вслед за мной спешили

И казаков моих убили,

И верный конь под мною пал!

Спасти, убить врага ночного

Равно ты можешь! не боюсь

Я смерти: грудь моя готова.

Твоей я чести предаюсь!» —

«Ты прав; на честь мою надейся!

Вот мой огонь: садись и грейся».