23 Меж тем приветно в сакле дымной Приезжий встречен стариком; Сажая гостя пред огнем, Он руку жмет гостеприимно. Блистает по стенам кругом Богатство горца: ружья, стрелы, Кинжалы с набожным стихом, В углу башлык убийцы белый И плеть меж буркой и седлом. Они заводят речь — о воле, О прежних днях, о бранном поле; Кипит, кипит беседа их, И носятся в мечтах живых Они к грядущему, к былому; Проходит неприметно час — Они сидят! и в первый раз, Внимая странника рассказ, Старик дивится молодому. 24 Он сам лезгинец; уж давно (Так было небом суждено) Не зрел отечества. Три сына И дочь младая с ним живут. При них молчит еще кручина, И бедный мил ему приют. Когда горят ночные звезды, Тогда пускаются в разъезды Его лихие сыновья: Живет добычей вся семья! Они повсюду страх приносят: Украсть, отнять — им всё равно; Чихирь и мед кинжалом просят И пулей платят за пшено, Из табуна ли, из станицы Любого уведут коня; Они боятся только дня, Иих владеньям нет границы! Сегодня дома лишь один Его любимый старший сын. Но слов хозяина не слышит Пришелец! он почти не дышит, Остановился быстрый взор, Как в миг паденья метеор: Пред ним, под видом девы гор, Создание земли и рая, Стояла пери молодая! 25 И кто б, ее увидев, молвил: нет! Кто прелести небес иль даже след Небесного, рассеянный лучами В улыбке уст, в движеньи черных глаз, Всё, что так дружно с первыми мечтами, Всё, что встречаем в жизни только раз, Не отличит от красоты ничтожной, От красоты земной, нередко ложной? И кто, кто скажет, совесть заглуша: Прелестный лик, но хладная душа! Когда он вдруг увидит пред собою То, что сперва почел бы он душою, Освобожденной от земных цепей, Слетевшей в мир, чтоб утешать людей! Пусть, подойдя, лезгинку он узнает: В ее чертах земная жизнь играет, Восточная видна в ланитах кровь; Но только удалится образ милый — Он станет сомневаться в том, что было, И заблужденью он поверит вновь! 26 Нежна — как пери молодая, Создание земли и рая, Мила — как нам в краю чужом Меж звуков языка чужого Знакомый звук, родных два слова! Так утешительно-мила, Как древле узнику была На сумрачном окне темницы Простая песня вольной птицы, Стояла Зара у огня! Чело немножко наклоня, Она стояла гордо, ловко; В ее наряде простота — Но также вкус! Ее головка Платком прилежно обвита; Из-под него до груди нежной Две косы темные небрежно Бегут; — уж, верно, час она Их расплетала, заплетала! Она понравиться желала: Как в этом женщина видна! 27 Рукой дрожащей, торопливой Она поставила стыдливо Смиренный ужин пред отцом, И улыбнулась; и потом Уйти хотела; и не знала Идти ли? — Грудь ее порой Покров приметно поднимала; Она послушать бы желала, Что скажет путник молодой. Но он молчит, блуждают взоры: Их привлекает лезвеё Кинжала, ратные уборы; Но взгляд последний на нее Был устремлен! — смутилась дева, Но, не боясь отцова гнева, Она осталась, — и опять Решилась путнику внимать… И что-то ум его тревожит; Своих неконченных речей Он оторвать от уст не может, Смеется — но больших очей Давно не обращает к ней; Смеется, шутит он, — но хладный, Печальный смех нейдет к нему. Замолкнет он? — ей вновь досадно, Сама не знает почему. Черкес ловил сначала жадно Движенье глаз ее живых; И наконец остановились Глаза, которые резвились, Ответа ждут, к нему склонились, А он забыл, забыл о них! Довольно! этого удара Вторично дева не снесет: Ему мешает, видно, Зара? Она уйдет! Она уйдет!.. 28 Кто много странствовал по свету, Кто наблюдать его привык, Кто затвердил страстей примету, Кому известен их язык, Кто рано брошен был судьбою Меж образованных людей И, как они, с своей рукою Не отдавал души своей, Тот пылкой женщины пристрастье Не почитает уж за счастье, Тот с сердцем диким и простым И с чувством некогда святым Шутитьбоится. Он улыбкой Слезу старается встречать, Улыбке хладно отвечать; Коль обласкает, — так ошибкой! Притворством вечным утомлен, Уж и себе не верит он; Душе высокой не довольно Остатков юности своей. Вообразить еще ей больно, Что для огня нет пищи в ней. Такие люди в жизни светской Почти всегда причина зла, Какой-то робостию детской Их отзываются дела: И обольстить они не смеют, И вовсе кинуть не умеют! И часто думают они, Что их излечит край далекий, Пустыня, вид горы высокой Иль тень долины одинокой, Где юности промчались дни; Но ожиданье их напрасно: Душе всё внешнее подвластно! |
