В той землянке, которую беглецы выбрали для себя, ранее обитало не менее шести человек. Еще там была крепкая дверь и даже что-то вроде внушительного запора, изготовленного из старой кирки. Брат Белтус опять успел нащипать лучинок, так что какое-то подобие домашнего уюта на вечер беглецам было обеспечено.
Полной темноты ждать не стали, заперли дверь едва ли не сразу же после того, как на лагерь упали глубокие тени: неизвестно, что за зверь бродят рядом — ведь не просто же так кто-то из старателей копал неподалеку от лагеря ловчие ямы!
Андреасу, как раненому, выделили едва ли не самое лучшее место, и Абигейл не отходила от него ни на шаг, давала пить, говорила что-то успокаивающее… Не сказать, что Андреасу не нравилась трогательная забота девушки, как раз наоборот — молодому человеку было несколько неудобно от такого внимания, и в то же время его до глубины души трогала забота Абигейл. Парень понимал, что такое искреннее чувство встретишь нечасто, а если кому-то посчастливиться найти нечто подобное, то терять его ни в коем случае нельзя. И потом, не ответить на чувство девушки просто невозможно.
Конечно, женщины раньше оказывали молодому красавцу-принцу немало знаков внимания, но столь бескорыстного и преданного участия он никогда не встречал. Пусть Абигейл не так красива, как его прежние подружки, но, как говорится, красота рано или поздно приглядится, с возрастом может и вовсе пропасть, а вот душа и искренние чувства останутся с тобой навсегда.
Спать было еще рано, и люди просто беседовали, наслаждаясь лишними часами отдыха. Постепенно заговорили о том, куда могли исчезнуть старатели. Общее мнение было таким: и этих людей увели наги.
— А я все вспоминаю тех четверых, которых хвостатые увезли на своем плоту от дома Стеана… — вздохнула Абигейл. — Надеюсь, этих несчастных оставят в живых.
— Конечно, оставят… — кивнул головой дядюшка. — Портал обрушен, жертвоприношений пока нет (во всяком случае, я очень на это надеюсь), а работники нагам нужны позарез — ведь сами змеюки труд, даже в собственных интересах, считают оскорблением. Вот пленные пока и поработают на благо хвостатых.
— Так эти люди… Они что, уже никогда не вернутся назад?
— Ну уж зачем сразу так… Сейчас главное — нам вырваться из Запретных земель, а за их пределами придется отдельно соображать, как сбить спесь с нагов и вернуть домой всех тех людей, кто сейчас горбатится на хвостатых. Не сомневайтесь: вернем всех, кто там будет. Правда, на это нужно время, однако у меня есть пара идей, как все это дело можно провернуть куда быстрей. Во всяком случае, нагов можно будет прижать к ногтю. Если уж на то пошло, то вполне можно будет сделать так, что наги, и верно, станут только тенями своего былого величия. Впрочем, они уже почти что тени… Но об этом поговорим потом, после того, как уберемся с этих земель.
— А… А Нарла… Она ведь не вернется в мир людей? — судя по всему, этот вопрос интересовал Абигейл едва ли не больше всех остальных.
— Этой змее самое место тут… — чуть усмехнулся дядюшка. — На этих проклятых землях. Только вот не помешает разобраться, каким таким непонятным образом она сумела избежать костра.
— Кстати, брат Титус, я тоже давно задаюсь этим вопросом… — брат Белтус все никак не мог прекратить свои нападки на молодого послушника. — Как могло получиться так, что эта змея сумела выскользнуть из застенков святой инквизиции?
— И мне недавно одна только мысль о подобном казалась совершенно невозможной, — дядюшка потер виски, — а тут мы сталкиваемся со свершившимся фактом. У меня в голове подобное до сих пор как-то не укладывается.
— Пару седмиц назад я и сам ни во что такое никогда бы не поверил… — брат Титус только что не развел руками. — В застенках святой инквизиции служат жесткие люди, твердые в своей вере, и не склонные к жалости и сантиментам…
— Вы, брат Титус, наверное, хотели сказать о тамошних служителях, что у них совсем нет нервов, а вместе с тем отсутствуют человечность, жалость и сострадание? — вновь не выдержал брат Белтус.
— Что ж, можно сказать и так… — молодой послушник посмотрел на монаха. — Брат Белтус, не обижайтесь на мои слова, но, похоже, вам в тюремных застенках досталось не так и много. До основных допросов с пристрастием дело, судя по всему, не дошло, чему я искренне рад. Вот если бы вас раскатали по-полной, тогда бы вы поняли…
— Мне хватило и того, что было… — пробурчал брат Белтус. — Садисты…
— Да, иногда при допросах дознаватели несколько перехватывают… — вздохнул брат Титус.
— Иногда!.. — язвительности в голосе брата Белтуса хватало на десятерых.
— Чтоб вы знали: многие из нас противостоят злу, и часто гибнут, выполняя свой долг!
— Куда чаще от вашей руки гибнут невинные!
— Ну, в инквизиции, как, впрочем, и в любой другой службе, хватает самых разных людей, как мясников, так и тех, кто пытается гуманными способами докопаться до истины… — пожал плечами брат Титус. — Не все так просто, и не стоит всех чесать под одну гребенку. Однако что касается тех, кто несет свою службу в застенках инквизиции, то здесь вы кое в чем правы: там находятся лишь те, на кого можно положиться целиком и полностью, кто ни во что не ставит ни деньги, ни связи. Сбежать из застенков инквизиции практически невозможно, и я вначале с изрядной долей скепсиса воспринял известие о том, что Нарла будто бы сбежала именно оттуда. Позже, когда прошло первое неприятие этой новости, я все же решил как следует взвесить это предположение, рассмотреть его со всех сторон. Сложность в том, что я практически никого не знаю из тамошних служителей, хотя о порядках, царящих в застенках, наслышан предостаточно.
— Если я правильно понял, то вы все же пришли к каким-то выводам? — поинтересовался дядюшка.
— Вроде того… — кивнул головой брат Титус. — В моей душе проросли зерна сомнения, посеянные вами. Повторяю: тамошних служителей я не знаю, но вспомнил, как однажды, когда я еще учился у братьев-инквизиторов, отец… ну, его имя вам ничего не скажет… Так вот, тогда он, рассказывая о преодоленных страстях, приводил нам в пример некоего брата… имя пока что не важно. Этот человек с юности был великим игроком в азартные игры, и просадил в пух и прах свое огромнейшее состояние, оставив всю свою семью даже не на грани нищеты, а за ее гранью. Потом сей муж искренне раскаялся в своей неправедной жизни и пагубных страстях, принял постриг, и был настолько горяч и неутомим в своей вере, что его ставили едва ли не в пример всем остальным. Более того: он испытывал такую острую неприязнь к грешникам и ослушникам, что сам напросился на службу в тюремные застенки, дабы строгостью и воздержанием пресекать дурные наклонности грешников и наставлять их на путь истинный…
— То есть вы предполагаете, что на подобное предательство мог пойти этот человек? Думаете, он снова стал играть?
— Я пока еще ничего не думаю, а всего лишь предполагаю. Поверьте, мне очень стыдно подозревать одного из своих братьев, и если выяснится, что он невиновен, то я буду безмерно счастлив, и первым извинюсь перед ним за беспочвенные подозрения, а потом мне придется долго отмаливать свои недостойные мысли. Мне сложно поверить в предательство одного из служителей нашего ордена, но ничего другого мне на ум пока что не приходит.
— Сколько лет тот человек служит в застенках инквизиции? — деловито спросил дядюшка.
— Около десяти.
— Какой у него возраст?
— Точно не скажу, но, наверное, около шестидесяти…
— Что ж, все вполне логично… — после короткого молчания произнес дядюшка. — Излечиться от игромании крайне сложно, ведь, по сути, эта та же болезнь. Я допускаю, что в свое время этот человек искренне хотел изменить свою жизнь, постарался вычеркнуть из памяти прошлые ошибки, и стал прилагать все усилия, дабы исправиться. Беда в том, что у кое-кого из игроманов это пристрастие словно загоняется внутрь, а сам человек пытается заполнить образующуюся пустоту чем-то иным. В данном конкретном случае мужчина постарался полностью отдаться вере, а нерастраченные эмоции скидывал на заключенных. Это продолжалось какое-то время, и человек уже уверился в том, что полностью преодолел свою зависимость. Возраст у этого мужчины был уже приличный, и я не исключаю, что в один прекрасный момент он не сумел преодолеть старый искус, или же, наоборот, решил испытать себя — мол, сумеет ли устоять от соблазна… Не исключено, что кто-то из темных личностей, узнав о прошлом этого человека, каким-то образом сумел втянуть его в игру — перспектива иметь такого человека на крючке более чем заманчива. В общем, тут может быть множество самых разных вариантов, но итог один: ночной порой, сняв с себя монашеское облачение, служитель снова взял в руки карты или кости… Это как возвращение старой болезни: ты думаешь, что уже давно вылечился и здоров, а она сидела в тебе долгие годы, ожидая часа своего возвращения, а после возвращения болезнь уже не отступит, свое возьмет с лихвой.
