«Членские взносы!» — сразу догадался Крум.

Как это бабушке удалось узнать все раньше их самих? И откуда, интересно, она знает мать Паскала и Чавдара? И почему у Чавдара оказалась тетрадка, в которой Паскал так тщательно отмечал, у кого он собирал «членские взносы»? Почему он заговорил об этом с Крумом и Яни?

— Здесь фамилии чавдарцев, у бабушек и дедушек которых братишка собирал взносы, — неохотно объяснил Чавдар. — Сорок два человека, по двадцать стотинок с каждого. И две стотинки из его личного бюджета. Всего восемь левов и сорок две стотинки.

Чавдар сунул руку в карман, достал полиэтиленовый мешочек с горсткой монет и протянул Круму. А отдельно достал совсем новенькую блестящую монетку в две стотинки.

— Эту отдельно. Без возврата. Я верю вам, — продолжал Чавдар. — Сделайте это вы, пожалуйста. Если я, взрослый человек, пойду по домам возвращать деньги, будет нехорошо. Лучше и без Паскала здесь обойтись. Как-нибудь в другой раз я вам объясню почему. Будем друзьями!

Пригревшиеся на ласковом солнце Крум и Яни молчали.

Как это часто бывает, самое запутанное на первый взгляд дело оказалось совсем простым, а самое легкое — запутанным.

Крум и Яни распределили адреса, каждому досталось по двадцать адресов, и спустя некоторое время после обеда — старые люди ведь любят днем полежать — мальчики отправились по домам возвращать стотинки, собранные Паскалом. Просить деньги всегда труднее, чем возвращать, хотя и здесь в некоторых случаях не обошлось без приключений: несколько бабушек и дедушек никак не могли вспомнить, о каких двадцати стотинках идет речь, о каком таком членском взносе. Долго качали они головами вслед Круму и Яни: не иначе, к пенсии прибавка вышла.

Крум и Яни с честью выполнили свою задачу и, освободившись, встретились на пустыре. Поставили велосипеды. Уселись на бетонную стенку отдохнуть — немного усталые, но оживленные, довольные.

— Возвращать легко, — облегченно вздохнул Яни. — И как только Паскалу удалось вытянуть стотинки у этих дедов и бабок? Они и имени-то своего порой не помнят.

— Всё вернули, — облегченно вздохнул Крум, радуясь, что в кармане остались только две блестящие монетки — из личного бюджета Паскала.

Ни один из сорока двух адресов не принадлежал ученикам из Здравкиного класса. Значит, Паскал предусмотрительно собирал деньги у ребят из других классов. Из чего, естественно, вытекал вопрос: как он узнал эти адреса? И почему остановил на них свой выбор? Чтобы его не разоблачили? Значит, понимал, что поступает не лучшим образом, и принял меры предосторожности…

Вот так и бывает… Не возникают ли при всякой решенной задаче новые, еще более неожиданные и трудные для решения условия? Наверно, это и есть поиск истины.

Вот, например, целое утро ни бабушка, ни Здравка не выходили из дому, ожидая товарища отца. Что тут особенного? Но он так и не пришел. Уж, казалось бы, чего проще: передай Здравке подарок — и дело с концом. Не тут-то было. Дел, наверное, по горло. А Здравка от нетерпения не могла усидеть на месте. Даже не поела как следует.

— Как же так… Как же так… Только портят человеку праздник!

Какой праздник, кто его портит, какому человеку — во все это Крум и бабушка вникать не стали.

— Ну что ты, что ты, успокойся! — утешала бабушка Здравку.

Но Здравка ее и слушать не хотела.

Вот и выходит: первый и вроде самый легкий пункт плана Крума все еще не выполнен.

И стоит ли говорить с Паскалом о «членских взносах», тоже пока не решено. Чавдар свое мнение на этот счет не высказал.

— Смотри-ка! — Яни замедлил шаг и взглянул на часы.

Крум повернул голову в сторону горбатого мостика.

Здравка и Паскал шли из школы. Она в белом фартуке с белыми бантами в коротких косичках, Паскал в белой рубашке, под которую в прохладные дни надевал светлый джемпер. Что-то рано возвращаются они сегодня. Какого-нибудь урока не было?

Крум посмотрел на часы. Как раз одного урока!

Но почему тогда ни на улице, ни на дороге к мостику не видно других одноклассников Здравки и Паскала? И почему у Здравки так пылают щеки? Прямо огнем горят!

— Что случилось? — Крум поспешил навстречу сестре.

Здравка отвернулась, гордо вздернула подбородок, но Крум заметил: глаза ее гневно сверкнули.

— Что случилось? — встревоженно повторил Крум, обращаясь на этот раз к Паскалу.

Яни почувствовал тревогу в голосе друга и остановился.

Паскал уставился на кончик носа.

— Не коси! — рассердилась Здравка. — Сто раз тебе говорила… Боюсь, когда ты так косишь.

Поколебавшись, Паскал отвернулся. Выплюнул жвачку.

— Ну, ты силен, — воскликнул Яни.

— Я-то что, — покачал головой Паскал. — Вот она — это сила!

— Конечно, сила! — воскликнула Здравка. — Не позволю, чтобы надо мной смеялся этот задавака Досё. Воображает, что если он сын учительницы, то может позволить себе все что угодно.

Крум скорее почувствовал, чем осознал неясную тревогу. Завтрашнее родительское собрание, «членские взносы» Паскала, бомбовая атака, напрасное ожидание коллеги отца, из-за которого так разволновалась Здравка…

— Ты высказала Досё, кто он такой? — осторожно спросил Крум.

— Конечно, — ответила Здравка. — Он меня еще не знает!

— Теперь знает, — вставил Паскал.

— Как двинула ему два раза, потом еще два, он от страха сразу язык проглотил, — не унималась Здравка.

Глаза ее сердито сверкали, просто молнии метали, а Паскал стоял сжавшийся, притихший. Молча переглянувшись, Крум и Яни поняли: Здравка поколотила Досё, сына учительницы Геринской.

— Он меня еще не знает! — понемногу успокаивалась Здравка. — Даже заплакать не посмел.

— Влепила бы еще парочку пощечин, тогда и заплакал бы, — сказал Яни, увидевший в происшедшем смешную сторону.

Но Круму точно слышался густой голос отца по телефону: «Ты теперь единственный мужчина в доме и, следовательно, отвечаешь за сестру».

— Отлупила его, значит, — озабоченно сказал он.

— Ну, она и сильна! — От удивления глаза у Паскала стали совсем круглыми. — Когда стукнула его второй раз, он даже упал.

— А ваша классная? Она знает; об этом? — Крума вдруг обдало жаром.

Здравка опять отвернулась, гордо подняв подбородок.

— Знает, — сокрушенно пояснил Паскал. — Весь класс видел. Такая поднялась суматоха, беготня! Геринская выскочила из учительской разъяренная, как уссурийский тигр! Знаешь, как она неслась по коридору!

Крум ощутил, как ответственность все тяжелее давит ему на плечи. Да, завтра на родительском собрании ему достанется.

— И директор пришла, — неохотно добавил Паскал. — А учительница потребовала объяснения.

Крум выжидательно молчал.

— Но послушай, братик, — не вытерпела Здравка, произнеся искренне и непосредственно это свое «братик», перед которым Крум никогда не мог устоять, — я ей сказала, пусть спросит своего задаваку Досё, а не меня, в чем дело. Он ей скажет, можно ли купить целый завод.

— Можно, — убежденно сказал Яни. — Ведь ваш отец покупает.

— Конечно, можно, — ободренная его поддержкой, продолжала Здравка. — Я им так и сказала, а Досё стал подначивать других, и все скалятся, потому что завидуют, как тогда, когда Паскал сделал свой «СТОП».

Только теперь Крум понял: вспыльчивая, быстрая на расправу Здравка не стала притворяться, что ее не задевает этот смех и недоверие. «А как его перевезут?» — спрашивал Досё. «По частям, — пыталась объяснить Здравка, — сначала отдельные машины, их потом опять соберут, точненько подгонят деталь к детали, все будет честь честью». Ну а ребята знай себе смеются! Тут она — недаром ведь целыми днями играет с мальчишками! — и набросилась с кулаками на Досё: он больше всех дразнил ее. А учительница Геринская велела Здравке взять портфель и выйти из класса. А завтра прийти в школу с отцом. «Отец в отъезде!» — ответила ей Здравка. «Кто же за вами смотрит?» — «Сами за собой смотрим вместе с бабушкой!» — «Пусть придет бабушка». — «Бабушка в школу не пойдет!» — «В таком случае я не допущу тебя до занятий!»