Только Андро чувствовал себя неловко. Когда мальчики собрались у фонаря на пустыре, он единственный был без пионерского галстука. В белой рубашке, небрежно расстегнутой куртке, Андро пришел последним и, увидев, что все нарядились, как на парад, усмехнулся:

— А я забыл галстук!

Он любил посмеяться, все это хорошо знали, но сейчас сразу же почувствовали: Андро бодрится, ему сейчас вовсе не весело.

— У кого-нибудь есть еще один галстук? — спросил Крум.

Мальчики переглянулись. Иванчо пожал плечами. Засопел.

— Тогда возвращайся домой, — тихо сказал Крум. — Или в галстуке, или шагай сам по себе. — Он даже не взглянул на Андро.

Все знали характер Крума, поняли: сейчас не до шуток. И даже вздрогнули: неужели Крум поссорится со старым товарищем?

— Иди! — повторил он еще тише.

— Эх, вы! — засмеялся Андро. — Шуток не понимаете?

И, открыв портфель, вытащил свой галстук — мятый, не стиранный, наверно, с прошлого года. И это когда мальчики все, как один, намерены явиться в школу в красных пионерских галстуках!

— Хороша шуточка! — рассердился Яни, тот самый Яни, который никогда не терял спокойствия. Не было случая, чтобы он вышел из себя.

Смех застыл на тонких, насмешливых губах Андро.

«Отпор! — мелькнуло в голове странно притихшего Крума. — Именно отпор!»

Отпор «похищению» Лины, отпор Чавдару с его синими джинсами, синей рубашкой с засученными рукавами и массивным серебряным браслетом на правой руке, отпор «пежо» и «скейт-борду», а заодно тем, кто злоупотребляет деньгами и служебным положением и попадает в тюрьму.

— Мы же договорились, — сказал Иванчо Йота тоном обиженного, толстого и обгоревшего на солнце ребенка. — Я даже постригся.

— Остригся! — поправляет его Спас. — Почти под нуль.

— Ну и пусть остригся! — шмыгнул носом Иванчо. — И не под нуль, а под номер два… И потом, мы ведь решили…

— Решили, — виновато сказал Андро, впрочем не особенно смущаясь.

— Нарушаешь правила игры. — Иванчо уже готов был простить Андро.

«Игра, игра»… — вслушался в его слова Крум.

Какая игра?

Игра в пионеры?

Не могут же они играть в школьников? Они и на самом деле школьники.

А в пионеры могут?

Ведь играют во что-то, чего на самом деле нет.

Если они настоящие пионеры, разве тогда красные галстуки, пионерские отряды, пионерские знамена — игра?

Или это их гражданский долг, как учеба? А может, даже нечто большее?

«Подожди, подожди!» По привычке Крум развел руками, и все уставились на него.

— Подождите!

Большой стоп!

Как тот, который нарисовал Паскал. Опять Паскал! Опять Лина! Опять Чавдар!

— Подождите! — снова выпалил Крум.

Яни и Евлоги, Спас, Иванчо Йота, Дими, Андро — все ждали.

Верно, Андро поступил нехорошо. Нарушил их договоренность. И вроде даже посмеялся над товарищами, отправившись в школу в неглаженом, измятом галстуке.

Но не смеялись ли они сами над всем этим раньше, когда шли на пионерский сбор или в школу в неглаженых, нестираных галстуках? Не смеялись ли, пусть невольно, над пионерскими символами? Над собой?

А что ж это, как не насмешка, глумление, пренебрежение? Насмешка и глумление над чем?

«Некрасиво звучит, Бочка! Некрасиво и слишком сильно!» — слышались Круму голоса товарищей, но он продолжал безжалостно судить и себя, и их, и все плохое, что было в их сегодняшней жизни.

Мальчики, похоже, догадывались о том, что обдумывает сейчас Крум, почему он вдруг посерьезнел.

Крум искал в себе силу и опору, чтобы воспротивиться Лине, Чавдару и их постыдной тайне — целуются уже, а у самого мать сидела в тюрьме. И ему вдруг раскрылась тайна о нем самом. И первое, о чем он подумал, был его пионерский галстук, его принадлежность к пионерской организации.

Да, быть пионером — это вовсе не шутки, это дело серьезное.

— А вы знаете, что значит быть пионером? — спросил Крум скорее себя самого, чем товарищей.

Мальчики в недоумении уставились на него.

— Ты что, экзамен решил нам устроить? — озадаченно спросил Яни.

Андро усмехнулся: «Пронесло!» И снова почувствовал себя уверенно.

Иванчо ощутил зыбкий холодок, пробежавший по стриженой голове.

Спас шагнул, словно решил подкинуть мяч ногой.

Дими представилась водная дорожка в плавательном бассейне.

Евлоги перебросил сумку в другую руку. Он был левшой, иногда и писал левой рукой.

Евлоги всегда в минуты смущения стремился освободить левую руку.

Чистые рубашки надели, алые галстуки на груди — что еще нужно этому Круму?

Что значит быть пионером?

Да это каждый знает! Даже чавдарцы…

— Быть первым! — резко произнес Крум.

— Хорошо, пусть так, — не сразу согласился Иванчо. Казалось, ему нужно какое-то время на размышление. — Но в чем первым?

— Во всем! — сказал Крум, взглянув на часы. — Пошли!

Шли быстро. Домашние задания чисто написаны, уроки выучены назубок, как все легко, осуществимо и заманчиво!

— Разве у нас сегодня пионерский сбор? — изумленно раскрыв рты, спрашивали мальчиков разные там лентяи и сони и оторопело останавливались на тротуаре, на горбатом мостике, на школьном дворе.

Но они молчали. Таинственно перемигивались. Чувствовали: что-то задумал их Крум, их Бочка, и если даже не придумается еще что-нибудь особенное, то заставить весь класс остолбенеть от удивления тоже неплохо. Да что класс! Всю школу поразили друзья Крума белыми рубашками и красными пионерскими галстуками!

Это была самая обыкновенная софийская речка, летом почти исчезавшая в своем каменном русле, весной — полноводная, во время проливных дождей в горах — бурная. Случалось, речка вырывалась из тесного русла, разливалась до самых крутых берегов, угрожающе бурлила. Была она тогда темно-коричневой и мутной, в чем-то похожей на металлическую вереницу автомобилей, тянувшихся по шоссе вдоль ее берегов.

«Вода поднялась! Вода поднялась!» — кричали тогда ребятишки и бегом мчались к мостикам; свешиваясь через перила, они часами смотрели на мутные бурные волны. Чем дольше смотрели, тем явственнее им казалось, что это не вода течет, а мост движется и они вовсе не какие-то там обыкновенные мальчишки, а морские капитаны. Или, еще лучше, пираты. А может быть, опытные лоцманы. В общем, моряки, которые бесстрашно ведут свои корабли по океану при девятибалльном шторме.

Под двумя широкими мостами у перекрестков, плотно прижавшимися к обшитому каменными блоками руслу, река, хоть и полноводная, корчится, как укрощенный зверь, не в силах побороть мощные, непоколебимые опоры. Совсем другое дело стоять на горбатом мостике, воздушном, легком, без всяких опор перекинувшемся дугой от одного берега до другого. Стоишь, а вода так и кипит! Страшно, сердце замирает — и в то же время до того здорово! Кажется, отрываешься от берегов, от самой земли, и всего тебя вдруг наполняют самые дерзкие, самые головокружительные мечты.

Ни одного проливного дождя или быстрого таяния снегов в горах не пропустили Крум, Яни, Андро, Спас, Иванчо Йота, Евлоги. Усядутся, бывало, как птицы, на перила мостика и смотрят на воду. А малыши из их квартала летом даже переставали шлепать по теплым лужам и ручейкам на улицах и тоже приходили сюда — смотреть на реку с мостика. Неудержимо, как магнит, влекли к себе ребятню ее буйные воды.

А в обычное время речка как речка, течет спокойно, из городских труб спускают в нее отходы, и тогда стоит невыносимая вонь.

Самое противное — это вонючие стоки канализации. Иногда, если в игре мяч неожиданно укатывался вниз, мальчики спускались по крутому, выложенному каменными плитками берегу. Несколько метров вниз, а как все меняется! Теперь уже не видно домов, только верхние этажи самых высоких зданий, а высоко над головой — незнакомое небо, не круглое, от горизонта до горизонта, а удлиненное, как огромный небесный канал.

Пока мальчики не подросли, каждый спуск к реке казался им рискованным и опасным приключением. Приходилось съезжать вниз по острым камням, не обходилось и без порванных брюк. А сейчас мальчики спускались вниз легко, почти бегом. И вверх поднимались одним духом. Правда, для этого хорошо быть в обувке на резиновых подметках, а еще лучше — с шипами: легче держать равновесие.