Во-первых, наступление, которое в прошлом обычно носило характер равномерного продвижения всей линии фронта на данном направлении, приняло форму глубокого вклинения на территорию противника на различных направлениях. Во-вторых, это наступление приняло сразу характер преследования, причем такого, которое обгоняло отходящего, предупреждало его на важных рубежах и выводило в его тыл.
В-третьих, борьба развернулась не на каком-то общем фронте, как это бывало во всех прошлых войнах, а сразу распространялось на большую глубину; она, стало быть, не носила линейных форм и приняла глубокий характер».
И, наконец, фаза третья: «Последние бои на уничтожение не являли собой обычной картины единого сражения в границах одной общей территории. Общего фронта борьбы больше не было. Борьба распалась на отдельные очаги, оперативно не связанные и вполне самостоятельные по своему тактическому назначению.
Таких очагов можно на 10 сентября назвать по крайней мере пять…»
И вот мы подошли к главному. В заключение своего труда Иссерсон писал: «Теория глубоких форм борьбы была сначала встречена с осуждением. Ее сочли романтическим измышлением военных теоретиков. Когда же эти формы были впервые применены в действии, стали утверждать, что в этом нет ничего нового.
Часто бывает, что новая концепция сначала осуждается как фантазия и поэзия; а когда она потом в том или ином виде осуществляется, начинают равнодушно утверждать, что ничего нового не произошло. Германо-польская война была, разумеется, войной нового типа. ‹…›… по яркости и цельности разыгравшихся событий она вскрыла слишком много нового в формах и способах ведения современной войны. ‹…›
За это время были применены формы и способы борьбы, которые еще ни разу не были испытаны в действии.
Германо-польская война была первой войной новых форм борьбы в действии.
В этом, несмотря на все ее особые условия, заключается ее историческое значение, ее роль в истории развитая военного искусства.
Первое, чем германо-польская война привлекает к себе особый исторический и теоретический интерес, – это ее маневренный характер, в котором она протекала от начала до конца. Опыт этой войны важен в том отношении, что он показал возможность современной маневренной войны вообще и вскрыл условия, которые для этого необходимы. ‹…›
Таким образом, при почти вчетверо меньшем фронте к концу войны и при вдвое большей армии война в Польше получила все же выраженный и беспрерывный маневренный характер. Это показывает, что корни маневренной и позиционной войны скрываются в современную эпоху в иных условиях – в средствах борьбы и в формах и способах их применения.
Германо-польская война вскрыла не только условия, в которых современная война возможна, но также показала:
– возможности, которые для ведения маневренной войны имеются;
– способы, которые нужно для этого применить, и
– формы, которые борьба должна для этого принять. ‹…›
Моторизация и механизация армии, авиация и новые средства связи (радио) сделали концентрическое наступление раздельных групп войск по внешним линиям опять возможным и притом, как это показали события германо-польской войны, со значительно более быстрым и решающим результатом, чем в прошлом. ‹…› Основная причина этого заключалась в том, что быстрота современных средств борьбы изменила прежнее значение пространства в операции. ‹…›
События германо-польской войны показали, что большая подвижность современной мотомеханизированной армии дает возможность значительно скорее объединить раздельные группы войск в решающих пунктах и тем достичь их взаимодействия. ‹…›
Превосходство в воздухе дает возможность действовать внезапно. А новые средства связи обеспечивают твердое руководство и постоянное взаимодействие разделенных групп войск. В этих условиях операции по внешним линиям получают новые возможности, обеспечивая проведение быстрых и решительных маневров во фланг и в тыл противнику. ‹…›
Однако одно стало очевидным: ведение решительных операций на окружение и уничтожение обрело новые возможности. ‹…›
… К концу кампании глубина фронта была больше, чем его ширина. Это явилось совершенно новым явлением в формах вооруженной борьбы, наиболее образно выразившим ее новый глубокий характер».
Словом, по оценке Георгия Самойловича, все разработки военных теоретиков относительно «армии вторжения как первого эшелона, за которым выступает масса главных сил», оказались несостоятельными. В своем труде он сделал весьма важные на тот момент выводы относительно фактора стратегической внезапности и характера начального периода войны. В сущности, все положения, высказанные им, впоследствии подтвердились той катастрофой, которая произошла прежде всего в Белоруссии, в Прибалтике и на Украине после нападения Германии на СССР 22 июня 1941 г.
Примечательно, что его труд, несмотря на свою глубину, безусловную оригинальность по тем временам и в некотором роде предостережение, был предан забвению тогда, когда в нем в принципе нуждалось все военное руководство РККА.
Любопытно и то, что на декабрьском совещании 1940 г. в выступлении начальника штаба Прибалтийского особого военного округа генерал-лейтенанта П.С. Кленова прозвучала фамилия Иссерсона и название его труда. Вот, что сказал о ней самодовольный военачальник:
– Я просмотрел (!) недавно книгу Иссерсона «Новые формы борьбы». Там даются поспешные выводы, базируясь на войне немцев с Польшей, что начального периода войны не будет, что война на сегодня разрешается просто – вторжением готовых сил, как это было проделано немцами в Польше, развернувшими полтора миллиона людей. Я считаю подобный вывод преждевременным. Он может быть допущен для такого государства, как Польша, которая, зазнавшись, потеряла всякую бдительность и у которой не было никакой разведки того, что делалось у немцев в период многомесячного сосредоточения войск.
Любопытно, что этот генерал, будучи с первых дней войны начальником штаба Северо-Западного фронта уже в июле 1941 г., был освобожден от занимаемой должности и уволен из рядов РККА. Кленов был расстрелян 10 июля 1941 г., ощутив на себе все то, что по недопонимаю, или же по безграмотности считал преждевременным.
А ведь никто из участников совещания не возразил тогда бездарному суждению Кленова. Следовательно, никто из военачальников не принимал совершенно правильных выводов Иссерсона. Но для России это неудивительно. Потому и судьба ученого человека-пророка, способного принести и приносить огромную пользу своему отечеству, оказалась трагической. Его арестовали 10 июня 1941 г. в Москве. Видного советского ученого, талантливого оператора и автора ряда крупных теоретических трудов («Эволюция оперативного искусства», «Основы глубокой операции», «Основы оборонительной операции», «Новые формы борьбы») обвиняли в принадлежности к антисоветскому военному заговору, в поддержании связи с троцкистами, в голосовании за троцкистскую резолюцию в 1923 г., а также в преступных действиях во время советско-финской кампании. Сначала его приговорили к расстрелу с конфискацией имущества и лишению воинского звания «полковник», но после обжалования вынесенного приговора в кассационном порядке Военная коллегия Верховного суда СССР изменила ему меру наказания, назначив по тем же пунктам десять лет лишения свободы в ИТЛ (исправильно-трудовые лагеря. – Примеч. ред.) плюс пять лет поражения в политических правах.
Наказание Иссерсон отбывал в Карагандинском ИТЛ. После окончания срока в июне 1951 г. его направили в ссылку в Красноярский край. Там бывший начальник кафедры оперативного искусства Академии Генерального штаба РККА работал мотористом насосной станции, в геолого-разведывательной партии занимался вопросами топографической съемки. Только 1 июня 1955 г. Георгий Самойлович был реабилитирован, а 14 июля освобожден из ссылки. Ему было уже 57 лет. Но за страдания Бог подарил ему еще целых двадцать лет жизни. Полковник Г.С. Иссерсон умер в Москве 27 апреля 1976 года.
