Гюльчатай до пояса была вполне даже она. Ниже пояса по всем признакам – он. Моей широты взглядов не хватало для принятия этого факта, и я закрыла глаза. В темноте визжалось вдохновенно, солидарно. Когда стало тихо, у меня из головы схлынула паника. В ушах слегка звенело. Пока я не начала сознательно порыкивать от злости.

– Генерал! – внятно позвала я, прокашлявшись и сунув Гюльчатаю шмотки: пусть закапывается. – Ведь прослушиваешь, гад! Так учти, умник, я тебя кастрирую тупым ржавым ножом, понял?

Гюльчатай – все оно, не знаю теперь, как именовать – затихло под тканями. Генерал предусмотрительно не отозвался. Но чую я, чую: ржал сейчас, как конь. «Сама разбирайся». Вот я и разобралась.

– Как это понимать, товарищ гражданка клон? – строго спросила я у вороха ткани, компактно маскирующегося под ветошь в углу душевой. – Все удобства для божественного. И этот гниденыш даже имя тебе не выделил! Эй, он хоть – он?

В углу закопошилось. Подтвердило, наверное. Блин. И зачем мне эта моя широта взглядов. Брат бы сказал, что такое вот надо пристрелить. Но универсум большой, в мой дом оно влезло не нахрапом, оно тут по приглашению. Если уж стрелять, то в божественного. Пока из вооружения у меня только ложка, ею можно вдумчиво выесть гаду мозг… Если не будет рыпаться.

– Эй, сердечный приступ не подцепило? Хорошо, однако.

Чистка щелкнула, я выгребла свою форму, теплую и сухую. Постояла, наблюдая дрожащую в углу ткань. Блин. Ну, зачем этому сочувствовать? Может, оно так само хочет жить. У них так принято. Было. Пятьсот циклов назад.

– Одевайся и марш на кухню. Будем думать, – сообщила я. – Я тут власть, ты тут гостьё подневольное, глупостей не делать, из дома не выходить, с балконов не бросаться. – Чуть подумав, я соврала для профилактики: – Трупы тут хранятся голые на общем обозрении, въезжаешь?

При нажатии на кнопку в кухне мне выдали две тарелки и два стакана. Гюль поставили на довольствие. Я заглянула в кладовку. Коробка лежала там, где была оставлена. Рядом аккуратно помещались две крошечные таблетки: система работала. Окислитель производился в сверхкомпактной форме. Древний коллега по несчастью не обманул, мир его памяти. Я немного подумала, насколько система нелегальна. По идее, кислород надо восстанавливать из углекислоты, а мы тут уворовываем часть. Вероятно, в масштабах габ-порта это допустимо и несущественно, пока ловких – всего-то один экземпляр.

Гюльчатай выползло в коридорчик и там присело на пол, отвернувшись от меня.

– Мы не общаемся с неполноценными, – скорбно сообщило оно. – Мы не пятнаем себя. Контакты с животнорожденными неулучшенными есть позор и падение. Божественный не примет меня. Надо было умирать в чистоте.

– Ты еще парадом ту пройдись, энергичное меньшинство, – посоветовала я. – Вот неймется вам в любом мире, сперва боретесь за равенство, а потом всех уже надо выравнивать на правофлангового… Садись и ешь. Властью, данной мне квиппой, назначаю тебя бабой и именовать буду «она» и Гюль. Платок с морды убери, есть не сможешь. Опять же, видела все вплоть до пяток, поздно помирать в чистоте.

Я добыла личную ложку и зачерпнула серое месиво. Сегодня вкус был чуть иным. Или дело в настроении? У меня от злости по сю пору во рту железо, как у лошади с удилами… Гюль проползла по коридорчику, всхлипывая и зеленея кожей так, как мне не справиться даже после отравления. Она все же сильно хамелеон. Ну и пусть. Мне-то что? Комнат две, восславим предусмотрительность Чаппы.

– У вас вся раса состоит из прайдов? – любопытство враг мой. Очень сильный, я даже не рыпаюсь и сдаюсь ему. – Или в одном городе такие клоны, в другом еще веселее… клоуны.

– Три планеты заселены у нашей древней звезды и еще две в новом мире, – сообщила Гюль, нехотя отстегивая лицевую тряпку и двигая тарелку с видом мученицы, которую просто обязаны канонизировать после истязаний обедом. – Мы совершенны, разумно улучшены от дикого первобытного образца. И процесс шлифовки клонов непрестанен.

– При неизменной численности населения? Понятно. А станет тебе лет… черт, я ж не знаю, сколько вы живете. Иной вариант. Вот ты слегка состарилась. Действия божественного?

– Взрастить новый клон, – пожала она плечами. Вздрогнула и с ужасом глянула на меня. – Мне сорок три цикла. Он сказал пять дней назад, что у меня тут морщинка. Он на следующий день не думал обо мне ни разу…

– Ну и что в системе идеального? Взрастят клон, а тебя куда? К черту ДНК и все такое, ты личность, с балкона сигала именно ты, и знала, что делаешь это не для прошлых или будущих поколений, а просто от твоего отчаяния, уникального.

– Не знаю, – тупо поразилась Гюль. – Мы иногда меняемся на свежие версии. Не понимаю. Мы прайд, одно поколение, одна судьба, одно дыхание и чувство.

– Ха! Верь дальше, что за тобой вернутся. Или не вернутся лишь потому, что ты не туда глянула и не то сделала. Идиоты с комплексами и догмами сыплются с балконов пачками.

– Не понимаю, – заклинило Гюль.

Она автоматически ела, бессмысленно и старательно пережевывая желе. Солила слезами воду и ничего не соображала. Я давно подозревала, что «не такие» часто на самом деле хотят под себя перекроить мир и сделать его весь – «не таким». Вот они преуспели. Им живется богато, просторно и безмятежно. Они победили, добились свободы воззрений… и радостно превратили эту свободу в новый вид догм. Постепенно нашлись очередные ловкие ханжи, умеющие жить в свое удовольствие. Прочие отупели от привычки. Божественный умник обменял неновую игрушку на опасный секрет и во всю дурь валит, куда ему указано. А эта кукла будет покрывать изувера до последнего вздоха, если сейчас нажать и пригрозить.

– Он не нарушил закон, обновляя часть прайда, но не себя?

– Не понимаю…

– Вам с ним хоть не скучно? Он выше тебя или ниже? Толстый или худой? Вы с ним развлекаетесь…

– Не обсуждается, – встрепенулась Гюль. – Божественный в жизни всегда один. Всегда прав. Всегда в душе. Любовь наша пройдет все испытания. Я неудачный клон. Всего лишь одна неудача в цепочке многих счастливых жизней. Должна уступить место более чистым.

– Ты умеешь петь. Что еще?

– Охрана, – длинные пальцы дрогнули, отталкивая ложку. – Лечение. Навигация.

– Ты вполне заработаешь на пропитание. Универсум велик. Посмотри повнимательнее, вдруг найдешь себе новое счастье. На одно поколение, а?

Она картинно возрыдала. Я припомнила Хрущева и его ботинок. Пожалела, что мой соединен со штаниной. И взялась лупить об стол ложкой, желая продолжить профилактическую беседу без сырости. Какое мне дело, ну бросил и бросил. Живут они во имя божественного и прыгают иногда с балконов. Каждый сам решает, какая правда ему удобнее.

– Гюль, скажи честно, очень прошу: сегодня худший день в твоей жизни? Вот точно худший и вообразить более страшное нельзя?

– Нельзя, – спокойно согласилась она.

По лицу видно: подкрепилась халявным желе, надышалась казенным окислителем и готова лезть на балкон. Воздухоплавательница фигова.

– Значит, что бы ни случилось дальше, оно – к лучшему, – заверила я.

Отмахнулась и не вняла.

– Ты знаешь цены на окислитель? – Я собрала в ложку брикетики из кладовки, с трудом подняла и брякнула на стол. Крошечные, а весят с килограмм. – Это можно продать?

– В габах должен быть уровень свободной торговли, – безразлично сообщила Гюль. Вздохнула со всхлипом. – Мой платок куплен в таком, три цикла назад. Он сам выбирал. Сам на голову накинул.

Красивая она, зараза. Может, и правда генетики у них толковые. Жалко, если такие данные шмякнутся об пол и расползутся лужей кишок и дробленых костей.

– Пошли, вот наш окислитель. Будешь продавать, я не умею.

Дав указание, я встала и удалилась, не вступая в обсуждение. Привычка сработала: получив указание, Гюль построилась в затылок за командиром и потащилась исполнять. Хотелось смеяться. Она вежливо шептала мне советы, потому что знала, куда идти: габы строятся по единому правилу. Она ни разу не скомандовала нечто вроде: «Налево!». Только – «Умоляю отметить, тут удобнее принять левее». Я благодарила и продолжала светский монолог. Типа – ах, у нас в ночи луна, а у вас? Две, это у главной планеты. А наше солнышко имеет много планет и только одна, третья, как думаем, заселена…