Валерий Павлович, соблюдая больничный режим, спал, отвернувшись к стене. Наташка поморщилась — встречать посетителей задом!..

— Моветон, — тихо согласилась я. — Мало ли в какой момент к нему зайдут высокие гости?

Серегин резко повернулся и сел. Скривившись, с недоумением уставился на нас. Мне показалось, что темно-синий спортивный костюм плохо отражается на цвете его лица. Он был бледно-серым, да еще отдавал в желтизну. Не то что белейшая повязка на его голове. Она как раз выглядела лучше всего. А темные круги под глазами хоть и соответствовали общему тону костюма, но саму серегинскую физиономию окончательно портили.

— Извини, одноклассник, за невольную побудку, — ласково произнесла Наташка. — У нас просто мало времени…

Я осторожно ткнула ее в бок, и она тут же поздоровалась с Серегиным. За нас обеих. Мой план шантажа Валерия Павловича сразу потерпел фиаско. Я же говорю — этот цвет костюма… Ну просто убийственный.

— Валерий Павлович, выглядите отлично, — бодро улыбнулась я. — После инсульта…

— У меня не было никакого инсульта, — уставившись в пол, сказал он. — При попытке ограбления вкололи какую-то дрянь, я и отключился. Без всякой романтики. На тот момент не мог видеть, куда падаю, вот со всего маху и вломился головой то ли в унитаз, то ли в стену, а потом еще приложился об пол. Повреждений несколько, только свидетелей моего падения нет.

— Еще раз извини, одноклассник, но мы без передачи. Не знали, в каком ты состоянии, вдруг даже не сможешь нам в глаза посмотреть. Надо же, не ошиблись. Кроме пола, ничего не видишь. — Наташка продолжала говорить гадости ласковым, сочувствующим голосом.

— Зачем ты так со мной, Наталья? — Серегин и не думал отвлекаться от пола. — Мне действительно трудно поднимать глаза, даже моргать больно. В голову отдает.

Наташка сделала шаг вперед, два неуверенных шага назад, пару секунд поколебалась и страдальчески сморщилась. Выдав наплевательское «а-а-а!..», махнула рукой и подошла вплотную к Серегину, намеревалась помочь ему вернуться в горизонтальное положение. Он не сопротивлялся, лишь прикрыл глаза ладонью. Его беспомощность плохо влияла и на мою решимость покинуть палату только при наличии одного из факторов: первый — я получаю правдивые ответы на все интересующие меня вопросы, второй — меня силком из нее вышвыривают на середине озвучивания первого вопроса. В конце концов и стала сама отвечать на вопросы. Не все, только на наименее болезненные:

— А Елизавета Марковна, наверное, чувствует себя гораздо лучше, чем вы. В родном доме и стены помогают. Жаль, вам не удалось с ней проститься. Интересно, как она долетела? Отчаянная женщина. Впрочем, у нее не было выхода.

Забыв про головную боль, Валерий Павлович смотрел на меня в упор, но высказываться не торопился. Я решила, что как бы то ни было, а начало диалогу положено, и осторожно продолжила:

— Ваш сын ходит в стадии постоянной небритости. Это что, способ самовыражения и дань моде или конспиративная уловка? Если второе, то он в таком виде слишком примелькался. Пора менять маску. А если первое — она Виталику вообще не идет.

— Он… уже подстригся и побрился… — На лбу Серегина выступила легкая испарина. — Вторично. Здесь, у меня. Значит, Виталий до вас не доехал… В первый раз не повезло, во второй не повезло, а в третий и подавно. Стереотип!

— Да не волнуйтесь вы за него.

Я постаралась отмахнуться как можно легкомысленнее и выбила из рук подруги стакан воды, который она несла Валере для успокоения. А чтобы знал — есть кому ее подать.

Наташка, слабо охнув, обозвала меня «размахайкой» и полезла за стаканом. Надо же, как ловко угодил под табуретку с телевизором! И не только не разбился, а даже ухитрился перевернуться вверх дном. Сохнуть.

Нашаривая под табуреткой стакан и кряхтя от усердия, подруга сообщила:

— Твой сын в полной безопасности — в милиции. Его арестовали. Живой и только слегка побитый. Вот тебя навестим… уже навестили и поедем на опознание.

— Ты бы, Валерий Павлович, связался с кем надо. Пусть парня отпустят. Мы просто не знаем, что говорить в его оправдание. Боюсь, после нашей правдивой повести о попытках выпутаться из невероятной истории, в которую вляпались (ну да нам не привыкать!), упоминание о моментах встречи с твоим сыном послужит для него отягчающим обстоятельством. Ибо как раз он-то правды не откроет, а ему, как мы поняли, очень нужна свобода действий.

— Ему надо срочно отыскать Володину дочь, — пожевав сухими губами, ответил Серегин. — Пока будут разбираться! Девочка ничего не знает, боюсь, что ей грозит… Наталья, он ведь просто хотел уберечь вас от опасности.

— Фига себе, Серегин! Хорош спасатель. От одного его вида лапти откинешь. Ир, честно говоря, я перестала тебя понимать. Вспомни, как милый юноша грозил в метро перерезать нам горло!

— Наталья, я прошу тебя, не надо говорить так громко, — взмолился Валерка, — ты так сотрясаешь воздух, что у меня усилилась головная боль.

— Могу вообще умолкнуть, но прошу учесть — головой об унитаз я тебя не била. У меня серьезное алиби — безвылазно сидела в качестве заложницы за неоплаченный тобою обед. А Ирке подобная расправа с незнакомым типом вообще не свойственна. Она комара на собственном лбу не убьет — промахнется.

— Вас никто ни в чем не обвиняет. В аэропорту Ирину видел Виталий, до и после моего звонка ему. В общем, это долгая история, и мы с вами ее обязательно обсудим, только вытащите Виталия из отделения. Клянусь, он только пытался вывести вас из-под удара.

— Ты знаешь, кто на тебя напал в аэропорту?

Я торопилась, понимая, что Серегину становится все хуже и хуже. Сцепив зубы, он тихонько постанывал от боли, руками сжимая виски.

— Нет. И нападавшему это известно, иначе меня бы уже не было в живых. Он желал завладеть кейсом, он его получил.

— Я так и поняла, когда увидела, что у дверей палаты нет охранника. Последний вопрос, и мы уходим: кто на самом деле похоронен в могиле Кириллова — он или его брат?

Наташка не глядя попыталась присесть на стул, но ей помешал ноутбук. Подруга автоматически решила от него избавиться, он аккуратно пристроился на кровать — улегся в ногах у Серегина. А она, устремив остановившийся взгляд в бесконечность — на застывший экран телевизора, сама застыла в ожидании ответа. Странная реакция. Мы же с ней обсуждали такую возможность. Может быть, дело в том, что после этих обсуждений у нее появилась тайная надежда на то, что Володька Кириллов жив?

— Ирина, будь добра, позови врача или медсестру. — Серегин еле говорил, губы у него дрожали. — Пусть вколят что-нибудь обезболивающее или, на худой конец, снотворное.

— Сию минуту. Мы мигом. Кажется, мы тебе здорово навредили. Прости, пожалуйста, переоценили твое состояние. Попробуем реабилитироваться. До встречи в лучшие времена!

Отбарабанивая свою прощальную речь, я с усилием отрывала невменяемую Наташку от стула. Ох, не ко времени она ударилась в воспоминания и сожаления об утраченной первой любви и несостоявшемся ином счастье.

— Не судьба — значит не судьба, — долдонила я, подтаскивая подругу к сестринскому посту, где увлеченно болтали две молодые девицы. — Девушки, срочно! Нужен врач в тридцать шестую палату, больному Серегину очень плохо.

— А что же он хочет? — Аккуратная блондиночка с большими ясными глазами цвета безмятежной небесной лазури пожала плечами. — Два часа назад ему была сделана инъекция обезболивающего. У него сильное сотрясение головного мозга, пусть найдет более приемлемое положение и постарается не шевелиться.

— Более приемлемое, чтобы не шевелиться? В гробу, что ли? — зловещим тоном спросила Наташка. — Немедленно позовите врача!

— Немедленно покиньте отделение! Кто вас вообще сюда пропустил? Я давала разрешение на постоянный пропуск к больному Серегину только его сыну. У нас тихий час. Все визиты остальных родственников только в установленное время. И лечащий врач Серегина — я!

Безмятежная небесная лазурь исчезла за очками с затемненными стеклами.