Дивный запах духов и пирожных.
Нежный бархат ласкающих рук.
Звук чуть слышный шагов осторожных.
Сердца частый от радости стук...
Время! Время! Не множь моих мук!
Не заканчивай начатый круг!
Поверни его вспять, если можно!..
Лишь одно было в жизни не ложно –
Сердца частый от радости стук...
Звук чуть слышный шагов осторожных.
Нежный бархат ласкающих рук.
Дивный запах духов и пирожных.
Тихий голос, зовущий меня...
Ни тоски, ни тревоги... Истома...
Предвкушение радостей дня.
Безмятежная сладкая дрёма.
Тишина. И покой в тишине...
Подоконник. Алоэ... И кошка...
Чуть дрожащая тень на стене.
Утро. Детская. Свет за окошком...
СЛОВ ДИВНАЯ ИГРА
Вчера – творил Поэт:
Была его пора.
Поэт вещал толпе,
Толпа ему внимала,
И пусть была глуха
И понимала мало,
Но принимала все
Плоды его пера:
Слов дивная игра
Ей радость доставляла,
Будила ум порой
И чувства пробуждала...
Слов дивная игра
Была в чести – вчера...
Сегодня – нем Поэт:
Прошла его пора.
Он пробовал вещать –
Толпа не стала слушать.
Он горло надрывал –
Толпа зажала уши:
Ей больше не нужны
Плоды его пера –
Толпа не хочет слов,
Она желает кушать...
Сегодня жрут тела –
И голодают души:
Сегодня не в чести
Слов дивная игра.
МАЛЫША И КАРЛССОН
На самолётах и вертолётах летать могут все,
а вот Карлсон умеет летать сам по себе.
Астрид Линдгрен,
«Малыш и Карлсон, который живёт на крыше», гл. I.
Твой Карлсон живёт не на крыше – под крышей,–
Но тоже умеет летать –
С пером и бумагой, и голосом свыше
Над серостью будней взмывая всё выше –
К окошку своей загрустившей Малыши,–
Свет радости в нём зажигать.
Без Карлсона пусто в квартирке Малыши,
И в полдень, как в полночь, темно;
Тоска самодержцем гуляет под крышей –
Вгрызается в душу назойливой мышью...
И слёзы блестят на ресницах Малыши...
Но полно, не плачь, моя девочка! Слышишь? –
Твой Карлсон стучится в окно!
Беспечный, весёлый – в квартирку Малыши
Влетит – рассмеётся... И вот –
Тоска уже жалобно стонет, чуть дышит,
А серые будни, как серые мыши,
Трусливо бегут из квартирки Малыши,
Где Карлсон хохочет, веселием пышет
И голосом звонким поёт:
Пусть всё кругом
Горит огнём,
А мы с тобой споём:
Ути, боссе, буссе, бассе,
Биссе, и отдохнём!
Пусть тыщу булочек несут
На день рожденья к нам.
А мы с тобой устроим тут
Ути, боссе, буссе, капут,
Биссе и тарарам!
И станет светло на душе у Малыши,
И Карлсон её поведёт
Вечерней порой прогуляться по крыше,
И к звёздам помчится с ней – выше и выше! –
И тысячи сказок расскажет Малыше,
И тысячи песен споёт.
Он сделает всё – лишь бы милой Малыше
Тоску и печаль позабыть! –
Поймёт, и почувствует всё, и услышит,
И будет без устали голосу свыше
Внимать – и всё новые сказки Малыше –
Любимой Малыше – дарить...
Пускай он живёт не на крыше – под крышей, –
Он тоже умеет летать –
С пером и бумагой, и голосом свыше
Над серостью будней взмывая всё выше –
К окошку в душе загрустившей Малыши, –
Свет радости в нём зажигать.
АПОЛОГ-И-Я
Поэт промолвил: «День».
Потом промолвил: «Вечер»...–
И вот уж критик злой
Распахивает рот:
«Я отыскал в его
Стихах противоречье!
И заявляю всем:
Поэт бесстыже лжёт!
То говорит он: «День», –
То заявляет: «Вечер»...
Но мы ж не дураки!
Нас, брат, не проведёшь!
Всё просто: если стих
Стиху противоречит,
В каком-нибудь из них –
Заведомая ложь!»
...И невдомёк глупцу,
Что нет противоречий
В облаянных стихах:
Поэт, увидев свет,
Записывает: «День»;
Стемнеет – пишет: «Вечер»...
Но никогда не лжёт:
Не может лгать Поэт.
ТРИУМФАТОР В УШАНКЕ
В подъезде бомжик пьяненький поёт –
Четвёртый час не закрывает рот.
А во дворе подросток–идиот
Катается по кругу на мопеде.
Звонит упорно чей-то телефон,
И где-то вновь орёт магнитофон,
И, как всегда, галдят со всех сторон
Мои неугомонные соседи.
Пенсионер, живущий подо мной,
С утра опять затеял спор с женой;
Он и она кричат наперебой
Какие-то ругательства друг другу.
Сосед, живущий выше этажом,
За тёщей снова бегает с ножом, –
И тёща то фальцетом, то баском
Безбожно матерится с перепугу.
За стенкой слева третий час подряд
Молодожёны стонут и пыхтят;
С тоскливой монотонностью скрипят
Усталые диванные пружины.
За стенкой справа слышен плач детей,
Визг, беготня и крик: «Врача! Скорей!» –
Опять от «санта-барбарских» страстей
Лишилась чувств мамаша тёти Зины...
...А я – сижу за письменным столом.
Курю. И вспоминаю о былом –
О том, что был когда-то дураком
И клял судьбу последними словами:
Мешали мне писать и вой бомжа,
И визг мишени зятева ножа,
И рёв пьянчуг с шестого этажа,
И скрип пружин под юными телами...
С тех пор я стал значительно умней.
Теперь галдёж соседей и бомжей
Работе не препятствует моей...
И пусть меня немного огорчает,
Что мне пришлось замуровать окно,
Что ваты у меня в ушах полно,
А под ушанкой лоб потеет... – но
Зато писать никто мне не мешает!
МОЛИТВА
Мольбы не раз я к Небу возносил,
Но никогда я не просил у Бога
Молочных рек, и пышного чертога
На берегу кисельном не просил.
Я не просил заморским коньяком
Поить меня в роскошных ресторанах,
На суаре и рауты в седанах
Возить кормиться птичьим молоком.
Я не просил рядить меня в шелка
И возводить на пьедестал почёта…
Я даже не просил, чтобы работа
Моя была приятна и легка!
В своих мольбах я скромен был всегда.
Я говорил: «МНЕ НИЧЕГО НЕ НАДО!
Была бы лишь достойная награда
По завершенье всякого труда!…»
