На самом же деле нервный тик на лице и панические интонации в голосе командира говорили: «Беги без промедления и действуй по плану «D»!»

Вот это да! Этого я ожидал меньше всего.

– А как быть с Виктором? – спросил я. – Ему тоже что-то угрожает?

– У него есть свой командир. – Радзивилл махнул рукой с особым образом поджатыми пальцами, и это значило – харьковчанин предупрежден и уже выбирается сам. А квартира безнадежно засвечена, и скоро здесь будет жарко.

Я набрал в легкие воздуха, чтобы задать очередной вопрос, но поперхнулся и закашлялся. Командир отлично меня понял и просигналил взглядом: «Не доверяй никому. Я на самом деле ничего не знаю. Случилось что-то невероятное».

Вдруг его лицо застыло, но это продолжалось недолго. Командир болезненно вскрикнул, чуть ли не прокричал глазами: «Беги!» – и монитор погас. Я быстро набрал на клавиатуре пароль из двадцати цифр, нажал «Enter» и швырнул ноутбук на диван. Через четыре секунды вся его электронная начинка разогрелась до температуры в полтысячи градусов и потекла струйками расплавленного металла. От жара немедленно занялись вонючим пламенем синтетическая обивка и поролоновая начинка дивана. Пожар должен был хотя бы на несколько мгновений задержать погоню, чьи шаги я уже слышал около подъезда.

Не теряя времени, я бросился на кухню и в отчаянном прыжке нанес сильный удар кулаком по лепной розетке на потолке. Слева от газовой плиты раздался едва слышный щелчок. Я нажал на стену в этом месте. Лопнули обои, и часть кирпичной стены раскрылась, как дверь. Наступив на узкий порожек, я закрыл за собой проход и, не мешкая, прыгнул в темный провал под ногами. Приземлился я, как и ожидал, на что-то мягкое, сразу отскочил в сторону и дернул рычаг, который рассмотрел в тусклом свете, проникавшем сюда через какое-то окошко. Раздался грохот – это с высоты четвертого этажа рухнула груда обломков кирпича, завалившая щель и лишившая преследователей возможности идти за мной по пятам. Подозреваю, что эта груда была заложена еще при строительстве дома.

От щели, через которую я спрыгнул вниз, отходил узкий лаз, отвратительно вонявший кошачьей мочой. Согнувшись в три погибели и стараясь дышать как можно реже, я прошел по нему сорок шагов и уперся в тупик. Это меня не остановило. Нажав на четвертый кирпич слева в седьмом ряду, я привел в действие механизм запора, и эта стена тоже оказалась дверью. За ней открылся подвал с проложенными по стене трубами. Но это был подвал не того дома, из которого я только что сбежал, а соседнего. Следуя поворотам узкого коридора, свет в который пробивался через маленькие окошки, в большинстве своем забитые фанерой, я отсчитал тридцать семь шагов. С одной стороны тянулись трубы, с другой – ряд дверей, за которыми размещались кладовки жильцов.

Прямо передо мной оказалась обитая жестью дверь с намалеванной на ней половой краской цифрой восемь, что должно было означать принадлежность к восьмой квартире. Дверь была заперта на огромный висячий замок, но это меня не смутило. Я повернул головку ржавого болта, которым петля крепилась к стене, потянул на себя дверь, и она беззвучно открылась. Я вошел в захламленный чулан, зажег свет посредством доворачивания лампочки в патроне и закрыл за собой дверь. Болт стал на место, и я застопорил его лежащим рядом гвоздем. Теперь я был уверен, что в подвал никто не проникнет, не имея ключа или лома.

Сдвинув хлам в сторону, я добрался до стены, нашел нужный кирпич, открыл очередную дверь и оказался в тоннеле непонятного назначения со сводчатыми стенами из красного кирпича. Так, передвигаясь по подземным ходам и подвалам, через два часа я оказался километрах в полутора от покинутого мной дома с подожженной конспиративной квартирой. Остановившись в нужном месте, я прикрыл глаза, мысленно привязываясь к карте лежащего надо мной района. И одновременно уловил впереди едва слышный шорох. Я открыл глаза, никого не увидел, но услышал чье-то затаенное дыхание. По моему изменившемуся поведению спрятавшийся человек понял, что обнаружен, и тихо спросил:

– Володя?

– Да! – так же тихо ответил я своему харьковскому помощнику Вите Слободенюку. – А ты что здесь делаешь?

– Как что? – удивился Витя. – Тебя жду!

Он подошел ко мне, и я приготовился к любой неожиданности. Командир сказал – не доверяй никому. А это значило – никому! Появись сейчас здесь сам Радзивилл, я бежал бы от него сломя голову. От Вити я, понятно, бегать не буду, молод еще, но совет командира надо исполнять буквально.

– Какой ты получил приказ? – жестко спросил я.

– Уйти на дно… – растерянно ответил он. И дурак, я на его месте лучше бы промолчал. Обязан был промолчать.

– Значит, тебе не приказывали помогать мне?

– Нет… Но я думал…

– Не надо ничего думать! – Голос мой звучал бесстрастно, но я проглотил возникший в горле комок. – Все давно продумано! Делай, что приказано, а обо мне не беспокойся.

Уж очень парень напомнил мне сейчас меня самого, каким я был после выпуска из Школы. Романтичного, наивного и готового на подвиг. Это потом жизнь обломала меня… Но приказ есть приказ. План «D», один из разработанных на все случаи нашей беспокойной жизни, недвусмысленно говорил: после получения сигнала от командира агент должен, не вступая в контакт ни с кем из коллег и сослуживцев, любыми способами пробиваться в Центр. Именно пробиваться. Потому что раз уж дошло до реализации плана «D», то это значило, что земля горит под ногами. А Центром была Школа, но об этом я узнал только после ее окончания. Как и о том, что здание над озером было абсолютно недосягаемо для посторонних и, кроме всего прочего, служило своеобразным санаторием для офицеров Службы. Были у него и другие предназначения, о которых школярам знать было не по чину…

Я опасался, что Витя не уйдет и будет упорствовать в желании остаться со мной. Тогда я буду обязан принять решительные меры. Но он, не прощаясь, повернулся и исчез в темноте. Вид его спины при этом выражал горькую обиду. Я подождал, пока затихнут шаги, и пошел в другую сторону. План тайных подземных ходов города я штудировал всю ночь перед отъездом в Харьков, вытащив его из базы данных Службы, поэтому вышел на поверхность именно там, где нужно.

Металлический гараж, что приткнулся в углу большого двора рядом с мусорными контейнерами, принадлежал нашему центральному отделению, и местный агент ничего о нем не знал. Я сам узнал про него от командира перед самым отъездом. Подойдя к гаражу, я сделал вид, что сую в декоративную замочную скважину несуществующий ключ, а сам левой рукой нажал в нужной последовательности на несколько заклепок, во множестве украшавших дверь по всему периметру. Замок щелкнул, и я вошел внутрь. Там стоял автомобиль – старый, пошарпанный светло-зеленый «жигуль»-«шестерка». С конвейера он сошел в семьдесят пятом году прошлого века, но, по заверению командира, обладал ходовыми качествами «Феррари».

Прежде всего я умылся, воспользовавшись водой из найденной на верстаке канистры, и вычистил испачканную в беготне по подземелью одежду. Потом сел на переднее сиденье, включил в салоне свет и достал из тайника под приборным щитком кожаный бумажник. В нем оказались документы на автомобиль, водительское и пенсионное удостоверения и два российских паспорта – общегражданский и заграничный. Все бумаги были выписаны на имя Алексея Борисовича Петровского, тысяча пятьдесят второго года рождения, что соответствовало моему истинному возрасту. Человек на фотографиях выглядел так, как должен был выглядеть сейчас я, не попади в свое время в Школу. Может быть, с небольшими расхождениями, но именно из-за них никто не должен был узнать в обладателе документов, новоиспеченном норильском пенсионере украинского происхождения, Владимира Кубанского, то есть меня. Номера на машине были белгородские. В бумажнике имелось даже свидетельство о временном ввозе транспортного средства в самостийну Украину.

Теперь предстояло главное. Развернув зеркало заднего вида на себя, я провел несколько специальных упражнений для мимических мышц, слегка размял лицо руками и взялся за дело. Напрягая одни мышцы и расслабляя другие, постукивая и пощипывая, я менял свою физиономию. Постепенно на лбу стали появляться глубокие складки, глаза окружили морщины, даже сама кожа лица и шеи одрябла, и на ней проступили пигментные пятна. Убедившись, что теперь я неотличим от изображения на фотографиях и никто не даст мне меньше указанных в документах лет, я занялся кожей на кистях рук – уж слишком она была гладкой и молодой. Больше ничего делать не стал, потому что раздеваться перед посторонними не собирался.