Выхода не было ни для кого.

Наконец его взгляд упал на маленькую девочку, которую солдаты заставили опуститься на колени и не давали ей встать. При виде ее сердце Елеазара обливалось кровью. Но нет, он не откажется от возложенной на него миссии, он выполнит порученное ему дело. Он лишь надеялся, что она закроет глаза и тем самым избавит его от необходимости заглянуть в них в самые последние мгновения.

Глаза чистые, как вода.

Именно такими словами когда-то описывала его ныне покойная сестра эти невинные глаза – глаза своей дочери, глаза малютки Азувы.

Елеазар посмотрел в глаза своей племяннице.

Они по-прежнему были детскими, эти глаза, хотя ими на него смотрел отнюдь не ребенок. Ибо она увидела нечто такое, чего ни один ребенок не должен видеть. А вскоре не увидит вообще ничего.

Прости меня, Азува.

Прошептав напоследок молитву, он шагнул в освещенную факелами гробницу. Подрагивающее пламя отражалось в хмурых глазах семерых солдат, которые уже ждали его внутри. Они в течение долгих дней сражались с римлянами и отлично знали, что сражение закончится для них смертью. Но только не такой. Елеазар кивнул им и человеку в длинных одеждах, стоявшему среди них. Девять взрослых мужчин собрались, чтобы принести в жертву ребенка.

Мужчины склонили перед Елеазаром головы, будто перед ними был святой. На самом же деле они не догадывались, насколько он нечист. Лишь ему и тому, кому он служил, ведомо об этом.

Каждый из присутствующих имел кровавые раны: одни – полученные от римлян, другие – от девочки, которую они держали.

Пурпурные одежды, в которые ей пришлось облачиться, были ей велики, отчего она казалась еще меньше. Грязными ручонками малышка прижимала к себе старую куклу с одним глазом-пуговицей, сшитую из куска кожи цвета иудейской пустыни.

Как давно он подарил ей эту куклу? Ему вспомнилось, какой радостью при виде подарка осветилось крошечное личико, когда он опустился на колени, чтобы вручить его ей. Помнится, он тогда подумал, как много солнечного света способно вместить в себя крошечное тельце: казалось, оно в буквальном смысле светилось изнутри, переполняемое радостью по поводу простенького подарка из лоскутов кожи и ткани.

И вот теперь Елеазар заглянул ей в лицо в поисках того солнечного света.

Увы, на него смотрела тьма.

Девочка зашипела, обнажив зубы.

– Азува! – с мольбой в голосе обратился он к ней.

Глаза, которые когда-то были такими прекрасными, такими безмятежными, смотрели на него с животной ненавистью. Азува с шумом втянула в себя воздух, а затем плюнула ему в лицо кровавой слюной.

Елеазар пошатнулся, пораженный странным ощущением ее слюны на своей коже, железным привкусом крови. Дрожащей рукой он вытер лицо и, опустившись рядом с девочкой на колени, тряпицей осторожно вытер кровь с ее подбородка, после чего отшвырнул грязную ткань.

А затем он услышал это.

Как, впрочем, и она.

Оба тотчас повернули головы. Здесь, в подземелье, только они двое слышали крики, что раздавались на верху горы. Лишь они знали, что римляне прорвались за городские стены.

Наверху началась резня.

Человек в длинных одеждах заметил их движение и понял, что оно значит.

– У нас не осталось времени.

Елеазар посмотрел на старика в пыльной коричневой мантии. Шлемм. Он был среди них главный – это он потребовал, чтобы ребенок был крещен посреди творящегося наверху ужаса. Годы превратили его лицо в резную маску. Он стоял, закрыв темные глаза, и губы его шевелились в беззвучной молитве. Лицо его излучало спокойную радость человека, которому неведомы сомнения в своей правоте.

Наконец эти блаженные глаза открылись снова, и Шлемм пристально посмотрел на Елеазара, как будто выискивал его душу. Елеазару тотчас вспомнился другой взгляд другого человека, который много-много лет назад посмотрел на него точно так же.

И стремительно отвернулся, охваченный стыдом.

Солдаты встали вокруг открытого каменного саркофага в центре гробницы. Тот был высечен из цельного куска песчаника и имел довольно внушительные размеры: в нем без труда поместились бы трое взрослых.

И вот теперь в него ляжет всего одна маленькая девочка.

В каждом углу курились миро и ладан. Впрочем, сквозь их сладкую пелену Елеазар ощущал и другие, более тяжелые запахи: горьких солей и резких пряностей, собранных в соответствии с древним текстом ессеев.

Все было готово к тому, что сейчас свершится.

Елеазар в последний раз склонил голову, моля небеса об ином.

Возьми меня, а не ее.

Но ритуал требовал от каждого, чтобы он сыграл свою роль.

Девственница, утратившая целомудрие.

Рыцарь Христов.

Воин человечества.

Старик в долгополой мантии заговорил. Его суровый голос даже не дрогнул.

– Мы должны выполнить волю Господа. Спасти ее душу. И души всех остальных. Возьми ее.

Увы, не все пришли сюда по своей воле.

Азува вырвалась из рук державших ее солдат и, подобно быстроногой лани, бросилась к двери.

Догнать ее мог лишь Елеазар. Он схватил худенькое запястье. Азува начала вырываться, но его хватка была крепкой. Их со всех сторон обступили солдаты. Прижав к груди куклу, девочка рухнула на колени. О боже, какая же она маленькая!

Старик в мантии подал знак ближайшему солдату.

– Это должно свершиться.

Тот сделал шаг вперед и, схватив Азуву за руку, вырвал у нее куклу и отшвырнул в сторону.

– Нет! – выкрикнула она, все еще по-детски тонко и жалобно.

Гнев как будто придал ей сил. Она подскочила и, запрыгнув на солдата, отнявшего у нее куклу, обхватила его за талию ногами. Солдат пошатнулся и упал на каменный пол. В ход пошли ногти и зубы. Она царапала и кусала ему лицо.

Двое других солдат бросились на помощь товарищу. Они оттащили обезумевшую девочку и прижали ее к каменному полу.

– Отведите ее к саркофагу, – приказал их главный.

Увы, солдаты не торопились исполнять его приказание. Они боялись даже пошевелиться. Девочка тем временем продолжала яростно отбиваться. Елеазар понял, что ужас малышки направлен вовсе не на тех, кто ее держал. Взгляд ее был прикован к предмету, который только что был вырван у нее из рук.

Тогда он поднял с пола куклу и поднес ее к окровавленному лицу Азувы. Помнится, это всегда успокаивало ее, когда она была маленькой. Елеазар попытался выбросить из головы воспоминания о том, как она вместе с сестрами заливалась смехом, играя ясным солнечным днем с этой куклой. Игрушка подрагивала в его руке.

Взгляд ее смягчился, теперь в нем читалась мольба. Девочка постепенно прекратила борьбу. Вырвав у солдат одну руку, она протянула ее за куклой.

Стоило пальцам прикоснуться к игрушке, как тело ее обмякло, как будто она приняла свою участь, смирилась с тем, что ей не уйти от неизбежного. Как когда-то в далеком детстве, кукла стала ее единственным утешением, ее верной наперсницей. Она не желала уходить во тьму одна. Поднеся тряпичную фигурку к лицу, Азува прижалась носом к носу куклы, как будто это могло принести ей облегчение.

Елеазар сделал знак солдатам, чтобы те отошли, а сам поднял девочку с пола. Он прижал ее холодное тельце к своей груди, и она в свою очередь, как когда-то в детстве, доверчиво прильнула к нему. Елеазар мысленно молил Господа даровать ему силы сделать то, что от него требует долг.

Камень, зажатый в свободной руке, напомнил ему о его клятве.

Стоявший чуть в стороне от них старик в мантии принялся нараспев читать древние заклинания, призванные связать небеса со своей жертвой. Произнося священный текст, он щепотка за щепоткой подбрасывал в огонь благовония. Тем временем наверху римляне проломили ворота, и защитники крепости лишили себя жизни.

Сейчас здесь тоже прольется кровь; она искупит ту, что пролилась наверху.

Держа в руке камень, Елеазар отнес девочку на несколько шагов, к открытому саркофагу. Тот уже был наполнен почти до краев – в нем, поблескивая, тихо плескалась жидкость. Он должен был выступить в роли миквы – ритуальной ванны для тех, кто хочет очиститься.