Почему Кромвель мучился над предложением о короне и почему в конце концов (8 мая) он отклонил его? Трудно поверить, учитывая его успешную показную встречу с армейскими офицерами 27 февраля, что боязнь реакции армии была основным определяющим фактором. В моменты прошлых кризисов у пего не было трудностей в подавлении недовольства армии. Возможно, главным политическим мотивом отказа от короны был расчет, подсказавший, что, будучи королем Оливером, ему станет труднее чем когда-либо преодолевать сопротивление противников религиозной реформации, таких, как Брогхил. Однако, как видно, политические решения Кромвеля редко можно полностью понять, не учитывая его веру в провидение и его попытки распознать, что оно ему указывало. В течение его общественной жизни, определенно с середины 40-х годов, Кромвелю всегда хватало советов религиозных людей в армии и вне ее по этому вопросу, например, в письме Вильяма Бредфорда от 4 марта 1657 года, содержащем ностальгические упоминания хмельных дней войны, когда указания провидения были ясны Кромвелю: «Я из тех, мой Лорд, кто до сих пор любит вас и сильно желает сделать так, как я, сопровождавший вас от Эджехилла до Данбара. Дела, которые вы имели по воле Бога в этих двух местах и между ними, мне кажется, часто будут заставлять вас отступать, быть участником этой угрожающей сдачи»[280]. Особенно чувствительным к подобным настроениям Кромвеля в то время делало то, что у него уже имелась причина из-за неудачи «западного проекта» сомневаться в том, что «он был зеницей божьего ока». Что подумает Бог, если он реставрирует монархию, которая с божьего благословения была отменена в 1649 году? Не истолкуется ли это как грех гордости, честолюбия и самопродвижения? Важно подчеркнуть, что эту мысль он выразил сразу же после того, как ему передали «Покорнейшую петицию и совет» 31 марта. «Если эти соображения (детализация власти в новой конституции) будут возложены на личность или личности, которыми недоволен Бог, это, вероятно, станет концом этой работы», — сказал он членам парламента после получения предложенной новой конституции[281]. 13 апреля он привел провиденческие причины против принятия титула короля:

«Действительно, Божье провидение преднамеренно отвело в сторону этот титул. Бог, казалось, предусмотрительно не только поразил семью, но и имя. Бог… поступил так не только с личностями и семьей, но он разрушил титул. Я не буду воздвигать то, что провидение разрушило и сравняло с землей; и я не буду снова строить Иерихон»[282].

Принятие короны помогло бы усилить поддержку режиму, но решающим аргументом против принятия для Кромвеля была возможность того, что Бог, как и те религиозные люди, включая Джона Оуэна, кто настаивал на отказе, истолкует это принятие как знак того, что Кромвель выбрал не мирской успех, а религиозную реформацию. Как и в другие периоды его карьеры, всякий раз, когда Кромвель опасался, что дело, поддерживаемое парламентом, подвергает опасности религиозное дело, его мучила нерешительность, но в конце концов он решался защищать последнее.

Ранее парламент сказал ему, что он должен принять все положения новой конституции, или конституционные предложения будут взяты назад. Тем не менее, 25 мая, через две недели после его отказа от короны, ему была предложена исправленная версия «Покорнейшей петиции и совета», которая оставляла ему звание протектора. Через месяц, 26 июня, он вновь был назначен лордом-протектором с огромной пышностью. В отличие от скучного события, когда его официально вводили в должность протектора в декабре 1653 года, церемония в зале в Вестминстерском дворце, расписанном батальными сценами в Уайтхолле, в июне 1657 года была царственной по своему великолепию. Кромвель вышел в мантии, подшитой горностаем, в процессии, включающей лорда-мэра и ольдермена Лондона, членов Палаты Общин и французских и голландских послов, и затем дал клятву служить в качестве протектора, после вручения ему жезла государства и золотого скипетра. Это вместе с его последующими действиями иногда толковалось как явный шаг по монархическому пути. Как было видно, дочери его высочества Фрэнсис и Мэри вышли замуж за пэров в ноябре, и он создал двух потомственных пэров. Кроме того, в июле Кромвель заставил Джона Ламберта, своего старшего генерала, отправить в отставку его комиссию, так как подчиненный Ламберта генерал-майор отказался давать клятву верности ему, как требовалось по новой парламентской конституции. Ламберт ушел (во второй раз и опять временно) из армии и из политики. Вытесняя человека, который казался и, возможно, сам считал себя самым вероятным военным преемником его в должности протектора, Кромвель, казалось, очевидно указывал на сдвиг режима к традиционному гражданскому наследованию такого рода, защищаемому Брогхилом. Однако слово «очевидно» является ключевым. Конечно, отказ Кромвеля от короны и новое назначение его протектором не так объяснялось в то время. Когда Кромвель отверг корону, «гражданские» кромвелевцы, такие как Брогхил, отошли (временно) с недовольством. Они знали (как и историки), что действительное значение его отказа состояло в другом: он показывал, что не хотел позволять его движению к реформации быть закованным в конституционные цепи.

Последний год политической карьеры Кромвеля определялся завершением второй сессии второго парламента протектората, которая (в отличие от первой сессии) длилась меньше трех недель и закончилась проявлением кромвелевской порывистости и возмущения, похожего на то, с которым он распустил парламенты в апреле 1653 года и январе 1655 года. Причину, по которой вторая сессия парламента было гораздо менее сплоченной, чем первая, нетрудно выявить. Приглашения, посланные Кромвелем его бывшим друзьям политическим индепендентам, особенно Бартону и Сэйе и Селе, заседать в Другой палате, были проигнорированы. Поэтому Кромвель был вынужден назначать туда тех, кто мог бы обеспечить ему неоценимую поддержку в Палате Общин, как они делали во время первой сессии. Из 63 человек, назначенных Кромвелем для заседания в Другой палате, около тридцати являлись членами парламента, оказывавшими ему постоянную поддержку в Палате Общин во время первой сессии. Кроме того, примерно ста исключенным в 1656 году членам парламента было разрешено снова занять их места, когда парламент был вновь созван в январе 1658 года, и эти включенные были опытными членами парламента, такие как Хазелриг и Скот, чья ненависть к протектору не была каким-либо образом смягчена его принятием парламентской конституции. К тому же, к прошлым обидам, которые они чувствовали из-за «военного абсолютизма», теперь прибавилось оскорбление второй палаты, которая стала подозрительно походить на Палату Лордов.

Республиканские члены парламента посвятили краткие недели сессии единодушной и непреклонной атаке на двухпалатную природу новой конституции, поддерживая республиканские черты конституции, по которым однопалатный парламент имел исключительную законодательную и исполнительную власть, как сделало «охвостье» после 1649 года.

Кромвель должен был ожидать эту атаку, и, конечно, он ее дождался. 25 января он сделал упрек членам парламента за то, что они не боролись против «бедствий и разногласий среди нас», следуя порядку, который уже стал обычным в его речах к парламентам[283]. Тем, чего он, возможно, не ожидал и что заставило его внезапно распустить парламент почти через неделю, явилась поддержка республиканцев, полученная от_армии. В последние дни января 1658 года в Сити распространилась вдохновленная республиканцами петиция, требующая отмены протектората и Другой палаты и реставрации однопалатного парламента со всей властью, которой обладало «охвостье» в начале 50-х. В ней звучали требования религиозной свободы и запрещения увольнять офицеров иначе, чем через военный суд. Имелись беспокоящие признаки того, что петицию поддерживали некоторые солдаты. 4 февраля, в день представления петиции Палате Общин, Кромвель, действуя в одиночку (никто из его непосредственных советников, включая Турло, оказалось, не знал о его намерениях) ворвался в Палату Общин и после гневной речи распустил свой последний парламент, чтобы предотвратить разъединение в армии.