– Раз обещали, непременно это и сделают, – со знанием дела успокоил я собеседника. А сам подумал о различного рода неугомонных преступниках, которые до сих пор скрываются от российского правосудия в труднодоступных чащах южноамериканских сельв.

Целое семейство продолговатых светлячков вылетело веером из кустов и с жужжанием прогудели у нас над головами. Мне все меньше нравилось сидеть под открытым американским небом. Здешняя флора и фауна никем не изучена и никто не знает, какая вредоносная мошкара скрывается на ночных просторах американской земли.

– Что же мне делать? – товарищ американский президент качнулся навстречу, сжал мои ладони.

– Мм, – пошутил со своего места Герасим. Мрачно пошутил. Рано нашему гостю завещание писать.

Президент стал торопливо объяснять, какой он хороший парень. Что хотел он всего-навсего по легкому брюликов для обескровленной страны заработать. Народ накормить, сельскому хозяйству комбайнов прикупить, ремонт в домах честных американских налогоплательщиков сделать. И чтобы счастье во всей его стране наступило.

Слушал я наивного и думал о том, что не смогу бросить товарища американского президента в трудную для него и для молодой американской республики минуту. И придется, видимо, помочь. Хоть это и не предусмотрено нашими, спасательскими инструкциями. Но не каждый же раз инструкциями руководствоваться. Надо и по человечески иногда поступать.

– Ну, хватит слезу выжимать. Есть один способ тебе, горемычному, помочь, – шмыгнул я носом, еле успевая уклоняться от неожиданно шустро разлетавшихся огненных шмелей. – Сложно, но можно. Есть кое-какие мысли. Нет, сейчас не скажу. Обдумать все надо. А теперь, товарищи спасатели и американские президенты, давайте-ка спать.

Всю ночь вокруг Милашки с жалобным воем бродили какие-то подозрительные личности, скреблись о броню, пытаясь напроситься в не званные гости. А убедившись, что никто их пускать внутрь спецтехники не собирается, встали в кружок и до восхода солнца водили вокруг Милашки хоровод, совершенно немузыкально воя: – "Встанем, встанем мы в кружок, возвращая свой должок. Отдадут нам брюлики, всяки разны жулики".

– Столица вызывает русский экипаж! Срочно ответьте столице! Избиратели обеспокоены долгим отсутствием всенародно избранного президента!

Из-за постоянных помех, создаваемых ядерным облаком, все еще висящим над столицей, связь была отвратительной.

– Да едем, едем мы! – успокоил я столицу. – Через двадцать минут встречайте. Але! Але! А, черт! Милашка, командир на связи. Когда войдем в зону устойчивой связи?

– Сами же только что сказали, – удивилась Спецмашина подразделения "000" за номером тринадцать. – Двадцать минут и говорите сколько влезет.

– Быстрее нельзя?

– Не я дороги укладывала.

Дороги, Милашка права, в Америке отвратительные. Всего шесть полос, асфальт плохонький, ямы да колдобины, о разметке говорить не приходиться. Частников, правда, мало. Не каждый в разрушенной до основания стране может позволить себе челнок. А на велосипедистов мы внимания не обращали.

Я откинулся на спинку командирского кресла, решив, что остаток времени до прибытия в столицу использую с большей пользой, чем простое и пустое наблюдение скучного американского пейзажа за окном. Но полистать прихваченный из России подпольный журнал "Сто самых красивых программ для спецмашин подразделения "000"" не удалось. Мешал второй номер, по официальному списку Роберт Клинроуз.

Боб, роясь в личном сейфе, перекладывая с места на место пакеты с кукурузными хлопьями, громко, на всю кабину, пел песню о каких-то, неизвестных ни мне, ни науке, существах. Существа назывались ауриками, а сама песня звучала так, в Бобовском исполнение конечно:

– Аурики, аурики, аурики гуляют. Девки с ними, мужики….

Я не против художественной самодеятельности внутри подотчетной спецтехники, но петь, по моему справедливому командирскому мнению, необходимо прежде всего о Родине, о любви и о преданности своему непосредственному начальству. Но бывший американский подданный таких умных песен не знает. Аурики ему ближе.

– Бобушка, – оторвал я янкеля от увлекательного занятия с личным сейфом, – посмотри, как там наш гость поживает.

– Так я ему, командир, час назад клафелиновый пластырь менял. Дрыхнет. А Гера его чуткий сон охраняет.

Из спального отсека доносился размеренный голос третьего номера, в сотый раз пересказывающий русскую народную сказку об автоматизированной бройлерной птицефабрике, которая несла золотые яйца и на которую повадились наглые крысы, наносящие своими неправомерными действиями вред народному хозяйству.

– Разбуди его. Скоро столица. Думаю, что наш гость не захочет, чтобы его волнующиеся избиратели увидели помятым и не умывшимся.

Пока Боб, ворча под нос бунтовские воззвания про лучшего командира подразделения "000", таскался в спальный отсек, я набросал на полях подпольного журнала с уже указанным названием краткие меры по спасанию товарища американского президента.

Милашка, проявляя чудеса честности, в конспект не подсматривала, а жалобно бубнила по внутренним динамикам о невзгодах, доставшихся ей на чужой земле:

– Еду я, спецмашина, темным лесом. За каким, спрашивается, интересом? Инти…, инти…, извините, командор, контуры слегка заедают от тряски, … интерес получается на букву "гы".

– Майор Сергеев! – влетел в кабину высокий человек с всклоченной бородкой, – вы уже придумали, как помочь моей многострадальной стране.

– Всю ночь пыхтел, – соврал я, протягивая товарищу американскому президенту неразборчивые командирские записки.

– Но я ничего здесь не понимаю! – товарищ американский президент пялился в скупые, но точные строчки секретного плана спасения.

– УПСы для чтения не предназначены, – объяснил я, отбирая тезисы. – Здесь написано, какие шаги мы сегодня предпримем для утряски неприятной ситуации, в которую угодили вы, товарищ американский президент, а вместе с вами и молодая американская республика.

Высокий человек с бородкой заинтересованно склонил голову, засунул два пальца за отворот пиджака и даже позволил себе прищурить глаз. Все верно, именно так и выглядит настоящие американские президенты. Хотя все равно он на свой портрет, что у Милашки на лобовом приклеен, не похож.

– И что же вы, майор Сергеев, предпримите?

Я приложил указательный палец, свой, разумеется, к губам, разумеется президентским, попросив немного помолчать. Как раз второй номер Роберт Клинроуз появился в кабине, а мне не хотелось, чтобы идеально продуманный секретный план раньше времени стал сюрпризом для всей команды, включая и спецмашину.

– Понимаю, – кивнул товарищ американский президент, с трудом оторвав от губ, своих разумеется, палец, мой, понятное дело. – А когда?

– Прибудем на место, все узнаете, – пообещал я, отворачиваясь к штурвалу управления. Доверять Милашке петлять по тесным стритам и авеням столицы я не мог. Только когда руль в надежных командирских руках я ощущаю спокойствие и приятное тепло под лопатками.

Над столицей, как и следовало ожидать, висело надоевшее всем ядерное облако. Из него, на бедный город сыпался то снег, то лился кислотный дождь.

– А хотите мы вам колпак для города соорудим? – вспомнил я о пылящихся в багажном отсеке Милашки сегментах защитного колпака. Осталось немного после покрытия у меня на даче теплицы. – Недорого, товарищ американский президент. За полцены отдаем.

Полцены составляло всего каких-то пять годовых бюджетов страны, поэтому товарищ американский президент вежливо отказался. И правильно. С его-то долгами.

Из-за поворота показался забор бывшего президентского домика. За время нашего отсутствия строительный мусор убрали, площадку разровняли и даже посеяли травку.

– Команде спецмашины за номером тринадцать собраться в кабине, – предварительно пощелкав в микрофон связь-переговорного устройства, приказал я.