Женится. Жениться, не велика затея. Ладно, куколка сейчас в коконе. Не кантовать и не двигать. Сама шагу не сделает. Можно в комнатах дальних схоронить и не показывать никому. Если получиться. А вылезет из кокона страхолюдина оперившаяся, что тогда? Она ведь права качать начнет. Хочу там полетать, хочу здесь попархать. А свози ты меня в Карибский курорт. Или в Американскую область в Дисней парке покататься. А и того хуже, захочет в областном центре Парижском у Эйфелевой башни со мной сгалаграммироваться. Альбом семейный завести.
— Начинаю снижение, — подал голос Волк, — Требуются дополнительные координаты.
Меня и так за человека не считают, а как я с ней заявлюсь, так и вообще изгоем стану. Того и гляди, упрячут в психушку за связь с инопланетным видом. И правы будут.
Но отдавать тоже нельзя. Как я ее такую беззащитную в чужие руки отдам. Там ведь шилом дело не обойдется. На полную катушку куколку раскрутят. Опять же обещание старикам давал. Сберегу, мол, надежду вашу. А обещанья надо выполнять. — Командир?! Мне нужны координаты.
Позор или честь?
— Срочно, командир!
Честь или позор?
— Немедленно!!!
ПаПА выбрал бы честь.
— Полярный мегаполис, — выдохнул я.
Корабль даже не шелохнулся. Значит туда, зараза, и летел. Знал, что домой отправлюсь.
— Верное решение, командир.
Сам знаю. И напоминать об этом не стоит. Заварил кашу. Кто расхлебывать станет?
Кузьмич, сидевший на подлокотнике командирского кресла причмокнул и похлопал крылышками.
— Когда до слез ее доведешь, мало ли что в жизни бывает, не забудь, позови. Кому-то надо слезы собирать. Договорились?
— Договорились
И этому мой выбор нравится. Сговорились. Им-то что. К делу не причастны. А мне, может, на всю жизнь пятно позорное. — Садимся, командир!
— Поближе к дому прижмись, — попросил я. К нам иной раз репортеры с Интерсети пробираются путями разными. Не хотелось бы увидеть в завтрашних новостях самого себя в обнимку с куколкой.
— Сделаем, — ответил Голос. Помолчал немного и попросил, — Командир, могу ли я попросить об одном одолжении:
— Проси, чего уж, — я теперь на все согласен.
— Я хотел бы для всех членов республики Земля остаться просто кораблем, а не Кораблем. Такое возможно?
— Без проблем, — и правильно сделает. Мне вопросов меньше. Где достал, да сколько стоит.
На центральном обзорном показались верхушки домашних эвкалиптов. Интересно, меня ждут или нет? Сообщать о своем прибытии я посчитал лишним.
— Есть там кто внизу?
— Два космических корабля неизвестной мне марки. Уродливые и страшненькие. Будь я на месте людей, ни за что б в таких не летал. И покрашены хреново. И иллюминаторы здоровые слишком.
— Я о людях спрашиваю?
— А-а. Толпится кто-то. Мужик какой-то седой, а вокруг него несколько шариков с антеннами суетятся.
— ПаПА это. И дворецкие.
— Я так и понял, что мелюзга электронная. Мне то после посадки куда? На орбите ждать или на все четыре стороны?
Сейчас слезу пустит. Масляную.
— В ангар. Номер третий. Найдешь, не ошибешься. Приведешь себя в порядок. Если надо заправиться или еще что, механики сделают. И будь готов к новым подвигам. Чувствую, что я здесь долго не засижусь.
— Это дело, — крякнул Волк довольно, — Я хоть сейчас к новым подвигам. Осторожно. Садимся.
Корабль слегка тряхнуло.
— Это я специально, — сообщил Волк, — Чтобы подумали, что я старый и никуда не годный.
— Я уже верю, — признался я, вставая с пола. Сам виноват. Пристегиваться надо.
— Посадка произведена успешно. Корабль прощается с командой и замолкает. Приятного время провождения. Кузьмич, прекрати лапами стекло пачкать. За тобой его хрен отмоешь потом.
У трапа стоял паПА и приглаживал растрепанные ветром волосы. Как и докладывал Голос, вокруг него увивалась толпа дворецких.
— Привет паПА.
— Привет, сын.
Я молча пожал протянутую руку. Оглянулся на корабль, посмотрел на паПА.
— Прилетел вот. Как тут. Все нормально?
ПаПА усмехнулся.
— У нас то все нормально, а ты вот что-то задержался.
— Я в последнее время часто стал задерживаться, — я закусил губу, не зная, что сказать.
— Ну, ну, — неопределенно заметил паПА, — Привез? Чего молчишь?
— Привез, — не хочется отвечать, но надо.
— И где же?
— В корабле, — мотнул я головой в сторону Волка.
— Чего ж не выходит? Меня застеснялась? Или красотой своей боится солнце затмить?
Шуточки у паПА… Дурацкие. Знает ведь, что не за принцессой летал.
— Она… Она ходить не умеет.
— Инвалидка что ли?
Я вздохнул. Только вздыхать и осталось. От одного паПА столько вопросов, а впереди еще и братья будут. Вот уж кто оторвется.
— Не инвалидка.
— А ты мне не дерзи, — вскинул брови паПА, — Я тебя в детстве этому не учил, — Если не инвалидка, то почему ходить не может. Буйная? Нет. Больная? Тоже нет. Политическая заключенная? Тогда что? Ничего? Так показывай!
— Вот сам иди и посмотри.
ПаПА в сердцах плюнул на пластик и, причитая о неблагодарных детях, полез в корабль.
Не было его минут двадцать. Я аж истомился весь. Может, у него приступ сердечный случился? Вряд ли. Сердце у паПА, как и у всех стандартных, искусственное, с тройной защитой. Хотя от вида куколки и тройная защита не поможет. В раз свалит.
— Кузьмич, слетал бы, узнал, в чем дело? — заглянул я в карман.
Но помощь Кузьмича не понадобилась.
В дверях показался пятившийся спиной паПА, который, кряхтя, тащил куколку.
— Помоги, — прохрипел он, — От дети пошли. Нарожаешь, потом маешься. Да за череп ее не хватай, дурак. Она ж живая пока. Под шею, под шею бери. Осторожно! Опускай. Да помедленней. Укачало ее в хламе твоем железном.
Со стороны Корабля раздался натужный стон. Но Волк справился с собой и воздержался от комментариев.
— Куда мой корабль дел? А, не говори. Знаю. Уже доложили. Дети, дети. Эк ты ее замутовал. Ты б ее еще в холодильник подвесил. Четверть жизни прожил, а ума не нажил.
— Но паПА…
— Молчи, когда с тобой единственный отец разговаривает. Воспитал на свою голову. Дворецкий! Чего уставился. Тачку мне, живо. Да хоть садовую. Но чтобы через минуту здесь была.
— ПаПА…
— Молчи и слушай, что скажу. Отвези ее на свой этаж. В сад свой. Ей там получше станет. И воды побольше. Она говорит, что ссохлась вся. Довел, называется.
— ПаПА…
— Три часа в воде отмочишь, а потом на ветку прикрепишь. Да еды никакой не давай. Света побольше яркого. Ах ты солнышко мое, горемычное.
Мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?
— Ты с ней разговаривал? — наконец-то вставил я.
— Нет, — скорчил рожу паПА. Честное слово, я его таким никогда не видел, — Я с ней в жмурки играл. Ты лучше сейчас ко мне не приставай. Возбужден я слишком и могу наговорить тебе такого, что сам из дому сбежишь. Грузи на тачку. Да поосторожней, увалень. А то потеряешь свое богатство. Солнышко мое горемычное потеряешь.
Наверно, я и в самом деле урод. Ничего не понимаю.
— Подготовить самое лучшее помещение! Очистить от всех нежелательных представителей флоры и фауны! Дежурное освещение подготовить! Да шевелитесь вы!
Кузьмич мчался впереди тачки и выкрикивал приказания дворецким.
— Командир, под душ ее или как?
— Ванну. Полную. Воды. Холодной, — тяжелая тачка. Особенно, если самому переть по лифтам да коридорам.
Все должно быть сделано, как паПА велел. Куколка и в самом деле плоховато выглядит. Глазки совсем уж потухли, один намек остался. Да и звенеть перестала. Что ж она паПА наговорила, что он ее так полюбил? С первого взгляда. Теперь знать обратно дороги не будет. Надежда оставалась, что куколка ему не приглянется, да отпустит тогда он мне все обещания. Не получилось.
— Ванна готова, — доложил дворецкий, — Помещение будет подготовлено через пять минут. Какие последуют распоряжения?
