– Не морочь мне голову, Анна! – огрызнулся он, начиная заводиться. – Теперь я ломоть отрезанный. А ешо сумлеваюся в том, што Стешка нужду по мне испытывать станет, кады прознает, што оскопленный я.

– А дети? Оне же калеками станут? Или тебе не жаль их вовсе?

Аверьян обхватил голову руками.

– А што дети… – вздохнул он. – Одно дело – жить со скопцами в сытости и гладости, а другое – ютиться в лачуге с дырявой крышей и голодным пузом. Война, разруха… Разве по-собачьи жить лучше?

– Война и разруха уйдут, – возразила Анна. – А твои мальчики… Они очень сообразительные и способные, но если Иван Ильич будет усердно вбивать в их головы свои постулаты, то все в их жизни может закончиться плачевно… Твои жена и дети уже участвуют в радениях, и начинают верить, что учение скопцов должно стать просто целью жизни всякого нормального человека.

– Ну што ты от меня хотишь, Анька? – взмолился Аверьян. – Меня и слухать нихто не станет…

– Жену и сыновей ты должен отвадить от скопцов, – настаивала девушка. – Сам, черт с тобой, живи, как хочешь, а своих ты должен отвратить от скопцовской веры! Но следует быть осторожным, а то Иван Ильич объявит тебя «демоном» или кем похуже.

– Никак не вразумлю, пошто он ешо не поступил эдак? – улыбнулся Аверьян.

– Ты должен помочь мне оскопить самого Ивана Ильича! – вдруг твердо заявила девушка.

– Дык ты не отказалась от энтой паскудной затеи?

– Я даже подумываю уже, не убить ли его, если кастрировать не удастся. Не будет Ивана – и секта распадется. Никто не сможет заменить его на скопцовской посудине!

– Все энто суета, – покачал осуждающе головой Аверьян. – Он помрет, а куды все мы денемся? Али ты запамятовала?

– Не хочешь помочь, я сама управлюсь, – вздохнула Анна. – В отличие от тебя у меня есть цель в жизни, и я достигну ее, чего бы мне то ни стоило!

Когда они оседлали лошадей и поскакали обратно, уже совсем стемнело. Ярко светила луна, и ее света хватало, чтобы легко различать дорогу.

Уже несколько месяцев минуло, как Аверьян вместе со скопцами поселился в городе Бузулуке. Встречу с женой и детьми он мучительно оттягивал день за днем. Среди скопцов чувствовал себя тоже неуютно – не доверял им. Сектанты платили ему той же монетой…

Калачев шагал по улице, опустив голову, погруженный в раздумья. Люди, обгоняя его, спешили по своим надобностям, он не обращал на них внимания. В голове кружились невеселые мысли: Аверьян никак не мог найти для себя хоть какого-то приемлего решения.

Проходя мимо закрытой и разграбленной церкви, он остановился: из ворот вышла Стеша и, не взглянув в его сторону, двинулась к вокзалу. У него заскребло на сердце. Перед глазами возникло венчание, дом, дети.

И вдруг Аверьян понял, почему Стеша выходила из церкви!.. Он прибавил шаг и последовал за ней. Где-то в глубине души зарождалось смутное, до сих пор неизведанное чувство: будто он очищается от скверны и наполняется чем-то хорошим.

Шагавшая впереди жена неожиданно резко обернулась:

– Здравствуй, Аверьян.

Он едва не налетел на нее всем телом, не успев остановиться. Стеша, к которой все это время он боялся даже приблизиться, стояла прямо перед ним в простеньком сарафане, с белой косынкой на голове, раскрасневшаяся и красивая.

– Думаешь, што я не углядела тебя у церкви? – сказала она не очень-то приветливо. – А я видела, што ты за мной топаешь. Што, совесть загрызла или соскучился?

Щуря глаза, она смотрела на Аверьяна с ожиданием. Но он ограничился только неловким пожатием ее руки.

– Не серчай, я задумался и… не сразу заметил тебя.

– И об чем же думы твое? – Стеша уже не могла скрыть обиды, и из ее глаз показались слезы.

– Дык энто… Суета разная, – Аверьян мямлил, как пойманный с поличным жулик. Он был растерян и не замечал ни обиды жены, ни слез.

– Суета значится?! – теперь Стеша взглянула на него открыто и осуждающе. – А я-то грешным делом подумала, што ты о семье вспомнил? А я ужо тебя похоронила, кот ты блудливый.

– Ежели похоронила, знать, долго проживу, – хмыкнул Аверьян. – Люди эдак говорят, я сам слыхал. А домой вернуться я завсегда мечтал и мечтаю!

– Тады пошто прячешься по закоулкам, бутто пес бездомный? Мне люди ужо давно сказывали, што тебя, козла, зрили, а я не верила им, дура бестолковая.

Аверьян взял жену за руки, отвел в сторону.

– Понимаешь, – сказал он ей, глядя в глаза, – не мог я домой возвернуться. Не мог! – Лицо у Аверьяна стало серьезным, он покачал головой пряча глаза. – Негож я для жизни семейной таперя. Я не ужо тот Аверьян, каковым ты меня знала и помнишь.

– А какой же ты стал? – чуть отступив назад, Стеша осмотрела его придирчивым взглядом с ног до головы. – Не золотой, гляжу, и не серебряный? Што в тебе эдакова, што выше нас себя ставишь?

Аверьян устремил взгляд на церковный купол, возвышающийся за спиной супруги. Фуражка у него съехала на затылок, волосы прядями упали на лоб, а лицо стало сосредоточенным и злым.

– Ты што, оглохла? – грубо прикрикнул он на Стешу. – Я разве непонятно сказал? Ступай домой, баба чертова, опосля загляну и все обскажу сызнова!

– А нет у тебя дома, понял? – воскликнула в сердцах супруга. – У мя документ имеется, што сгинул ты, пропал без вести! Вот и проваливай туда, откель заявился!

Стеша резко развернулась и ушла. Аверьян тоже поспешил унести подальше ноги, чтобы не заострять на себе внимания прохожих.

Раздраженный до крайности, он вернулся в молельный дом, когда сгустились сумерки. Его встретила обеспокоенная Анна. Из подвала слышались пение и грохот ног. Скопцы радели.

Аверьян умылся, сел к столу. Девушка молча поставила перед ним еду.

– Где шлялся? – спросила, глянув на него исподлобья. – В лавке тебя не было. Может, семью навещать ходил?

В ее голосе слышался упрек. Аверьян ответил ей так же:

– Стешку встретил. В церковь ходила.

– В какую еще церковь? – не поверила Анна. – Большевики все церкви позакрывали.

– А она внутрь не заходила. У дверей помолилася и в обрат. Нас в этой церкви венчали с ней. Бутто вчерась сее было.

– И ты думаешь, я поверю в твою брехню? – резко оборвала его девушка.

Не желая больше пререкаться, Аверьян присоединился к радеющим. Вступив в круг, он затопал ногами с непонятной для себя яростью. Пение скопцов, как всегда, прорвалось к самой заветной струне его сердца. Мелодия напева звала его куда-то, потом, словно лава извергшегося в лоно реки вулкана, шипя, рассыпалась тысячами осколков в клубах пара… Но что это вдруг с ним? Нет, не слабость! В нем снова проснулась непокорность судьбе, надежды и чаяния!

«Стеша теперь обо всем знает. Я сказал ей…» Должно быть, эти слова он выкрикнул вслух и начал еще исступленнее топать ногами. Его охватил кураж!

Кто-то тронул его за плечо. Аверьян почувствовал это, но продолжил свою бешеную пляску. Однако человек, который пытался привлечь внимание, схватил его грубо за руку.

– Што надо?

Калачев открыл глаза и глянул на наглеца.

– Значит, вот ты хде окопался, зятек! – ухмыльнулся Игнат Брынцев. – А мы уж с сестрой схоронили тебя, Аверьяша. – Он уже раскинул руки для родственных объятий. – Когда ты мне руку чуть не сломал, я ешо сумлевался – ты или не ты! А теперь… Аверьян! Аверьяха!

Калачеву ничего не оставалось, как ответить приветствием на показную радость шурина. Они обнялись, пожали друг другу руки.

Брат Стеши совсем не изменился. Его волосы начали терять былую густоту, но в остальном он остался по-прежнему все тем же остроумным пройдохой и мошенником.

– Значит, к «кораблю» скопцов причалил? – противно хихикнул Игнат. – Вот чего-чего, а эдакой дурацкой выходки я от тебя не ожидал!

– У кажнова своя стезя, – проговорил нехотя Аверьян. – Зато у тебя, судя по виду, все прекрасно?

– И у меня всяко было, покуда тебя хде-то черти носили, – уколол его Игнат. – За жинкой твоей вон приглядывал, штоб не скурвилась. Детишкам подсоблял всяко-разно. И твоя, и моя семьи… – все на одних плечах! А жрать кажный день все хотят. Вот и приходилось выворачиваться.