Когда на другой день она мне рассказала, какой спектакль разыграла, я чуть не умер со смеху. Еще один спектакль мы сыграли с египтянином Мунцером. Вместо Катаржины он обнаружил в башенке меня и вышел оттуда мокрый как мышь. Достаточно было показать ему карточку с гербом, засунутую в обложку от проездного билета, которую я предъявил вместо «удостоверения». Он прикинулся, что по-чешски ни бум-бум, только, мол, по-английски или по-французски, а когда я насел на него с более-менее приличным английским, он выдал себя за любителя старины, а башню, дескать, он посчитал историческим памятником. На следующее утро Катаржина позвонила ему и сказала, что, как ей кажется, за нею следят. Он, разумеется, говорил с нею по-чешски, но ничего вразумительного не сообщил и быстренько повесил трубку.

Одного из лучших «клиентов» Катаржина с легким сердцем списала. С другим покончила через пару дней, во время устроенной Гонзой вечеринки в «Дельте». Это был бизнесмен ВГ из Мюнхена, с которым я столкнулся, когда первый раз нагрянул в башню. Примерно с неделю Катаржина рвала и метала. В дело вмешался Берт. О продаже негативов не хотел сначала даже разговаривать, но, когда она предложила ему три тысячи крон, только засмеялся. Запросил пятьсот марок.

— Беда в том, что кроны его не интересуют, он признает только валюту. А у меня ничего нет, я всегда ее меняла на боны или продавала. Вот только сто пятьдесят долларов, ты знаешь откуда. Я собиралась со всем этим покончить, ну и немного поторопилась. На Сильвестра Берт нашел каких-то американцев, если с ними пойду, он вернет мне негативы вместо «гонорара»… Не сердись, Борек, но мне придется идти…

— А он точно вернет? Не будет тебя потом шантажировать?

— При мне запечатает их в конверт и отдаст одному американцу, а тот мне вечером под Новый год вручит.

Я пожал плечами.

— Делай, как знаешь, Катаржина. Мы с тобой договорились, и наш уговор действует до конца года.

— Клянусь, что мне страшно этого не хочется, Борек, но, сам видишь, другого выхода нет… Может, ты что-то другое предложишь?

Мы ломали над этим голову целый день, строили самые фантастические планы, но так ничего толком и не придумали. Вечером всей компанией отправились в «Дельту», и тут, как назло, в баре оказался ВГ. Заметил Катаржину раньше, чем она его, пригласил на танец и стал уговаривать отправиться, как обычно, в башню. Но Катаржина от него удрала. Перед уходом сунула мне ключ, я стал отказываться, но она даже слышать ничего не хотела.

— Можешь проверять там, сколько хочешь, я еду домой в Костелец. Я не знала, что он здесь, честное слово. Он только что приехал, звонить я ему запретила, так что он отправил телеграмму. Завтра возьми ее на вахте… Ну, пока!

Она уехала ночным поездом. А я не поехал в башню: доверие за доверие.

Телеграмма на вахте действительно была: «Приехал в Прагу жди в семь вечера у тети. В.».

Его звали Вильгельм Гауфф, по-чешски он не знал ни словечка. Катаржина сама ему писала тексты телеграмм, он вставлял только время.

Словом, она ничего не утаила от меня из своего прошлого и убедила в том, что твердо решила порвать со всем этим. Оставалась только сильвестровая авантюра — ну да черт с ней! Это будет только паршивый эпилог паршивого года. Следующий будет гораздо лучше, потому что будет только наш.

Берт, как видно, на заморских гостей сильно рассчитывал. Даже приставил к Катаржине телохранителя. Четыре дня в горах промелькнули незаметно, и только одно-единственное утро мы с Катаржиной сумели отвоевать для себя. Она дежурила, все остальные отправились кататься на лыжах, а я «приболел». До самого обеда мы любили друг друга. Ночь я проспал рядом с Зузаной, и больше нам уединиться не удалось. Разве что пару поцелуев украдкой.

В последний вечер Гонза организовал прощальное гулянье. Он уже успел вылечиться от детской влюбленности в Катаржину и полностью переключился на Мирку. Она оставалась с ним каждую ночь, а Катаржина спала в своей комнате одна. Я, однако, пойти к ней не решался. Из-за Зузаны. С нею я решил покончить, как только уедет Катаржина.

На гулянке я много пил, но хмель меня не брал, я сидел в полной меланхолии и думал только о своей любимой, обнимал ее глазами и мучился, представляя, как уже завтра она будет лежать в объятиях какого-то паршивого американца… Ах, эти чертовы, тысячу раз проклятые негативы!

Тем временем вечеринка длилась и длилась, только около часа ночи все устали. Первой поднялась Катаржина.

— Ну, что, детки, пора и баиньки, — засмеялась она. — Завтра утром панна встала и к автобусу побежала…

Я даже рассердился: отчего это она вдруг заторопилась в постель? Хорошенько отдохнуть, чтобы с честью завершить свою карьеру проститутки? Мирка расхохоталась:

— Браво, Катаржина! Насчет панны — это ты про себя?

— Нет, про тебя, — отрезала Катаржина и направилась в прихожую, добавив на пороге: — Мужчинам вход запрещен, дамы — вперед!

Алена с Миркой отправились за ней, чуть помедлив, двинулась следом и Зузана. Я остановился в дверях, прислушиваясь, что делается, в коридоре. Девчонки чему-то смеялись, громче всех — Мирка. Алена, которая порядком была под газом, провозгласила, что идет умываться снегом и кто не трус, пусть идет с нею. Но никто, как видно, этим не соблазнился, так что она очень скоро вернулась.

— Там бешеная вьюга, — услышал я ее слова, — бешеная! Интересно, как вы утром доберетесь до автобуса.

Катаржина сказала:

— Не волнуйся, вниз уж как-нибудь доберемся.

— Гонза обещал нас проводить. А с Гонзой… С ним хоть на край света! — добавила Мирка.

Все еще широко улыбаясь, она вернулась в кухню, а мы с Павлом, наоборот, вышли в коридор. Алена крикнула: «Всем Доброй ночи!» — и Павел посветил ей фонариком, чтобы она могла забраться наверх. Потом он плеснул себе на лицо водой и по лесенке отправился следом за ней. Чуть погодя Катаржина тоже завершила свой туалет, отложила зубную щетку, а я обнял ее и поцеловал. Она легонько меня оттолкнула, шепнула: «Не сходи с ума», — и выбежала на кухню.

Я поспешил за нею, но увидел только ее спину. Потрепался в кухне с Миркой и Гонзой, докурил сигарету и отправился в уборную. На дворе и в самом деле бушевала настоящая вьюга. Я даже побоялся отойти от избы, чтобы не заблудиться. Когда возвращался, заметил у сарая мужскую фигуру, даже в двух шагах в этой снежной круговерти я с трудом узнал Гонзу. Он стоял неподалеку от крыльца, подставив лицо под секущий поток, снежинок. Метель не собиралась утихать. Мне пришло в голову, что, если к утру не уляжется, Катаржина с Миркой не сумеют уехать, и на секунду я даже обрадовался. Но только на секунду. У меня тут же мелькнула мысль, что тогда Катаржине не удастся заполучить компрометирующие негативы… Нет, лучше уж кончать с этим сразу. И меня охватила злость на Катаржину. Пятьсот марок, каких-то дурацких пять сотен марок! Если бы она не поторопилась от них избавиться, сейчас передо мною не стояли, бы такие неразрешимые проблемы. А что я вообще могу решить? Абсолютно ничего. Мне остается только бессильно наблюдать и безвольно участвовать в той шахматной игре, которую разыгрывают другие и куда я, незаметная пешка, случайно впутался. Проклятая, дерьмовая жизнь!

Так я стоял у завалинки, а возле уборной Мирка кричала что-то о непорочной деве и рождественской метели. Откуда она там взялась. Бог ее знает, я даже не приметил, как она вышла из хаты. Еще я слышал, как покатывается со смеху Гонза, как валяет дурака, не обращая внимания на мороз и ветер. И вдруг я сообразил, что их дурашливая веселость дает мне последнюю возможность встретиться с Катаржиной наедине, ведь кухня пуста, а она одна в своей комнате.

Я зашел в сени, но, очутившись за порогом, остановился. Заколебался. Есть ли смысл разговаривать с ней?

Гонза с Миркой скоро вернутся в избу, так что надо решать. Да поскорее. А я все стоял, не двигаясь, чувствовал, как у меня дрожат колени, и злился, теперь уже на себя. Мужик я или баба? Рохля, дурак да еще и рогоносец…