Старый полководец принял армию у Царева-Займища. При первой же встрече с войсками, глядя на солдат, он воскликнул: ”Ну, разве можно отступать с такими молодцами!” Фразу эту он заготовил дома, точно так же, как и приказ об отступлении. Он еще меньше, чем Барклай, хотел генерального сражения, понимая, что победы в нем одержать не сможет. (2)

Но понимал он также, что Москвы без боя не позволят отдать даже ему, с его русской фамилией и 500-летним дворянством. Он был убежден, что в стратегическом отношении битва была не нужна, но в политическом и моральном отношении обойтись без неё было невозможно.

И вот 7 сентября на Бородинском поле произошло решающее сражение. Это был один из наиболее кровавых дней в истории человечества. Борьба за Родину удесятеряла силы русских солдат и М. Лунин совсем не выделялся среди других офицеров, проявляя чудеса героизма. Сначала он сражался у Семеновских флешей, а затем на батарее Раевского. За отличия на поле боя ему пожаловали золотую шпагу.

Хотя французы после битвы заняли Москву, а русские уступили древнюю столицу, дух войска не был сломлен. Наоборот, в моральном отношении русские одержали безусловную победу. Вся нация переживала редкий патриотический подъем и последующие события показали, что гордость своей страной была не напрасной.

Москва была крайней точкой на востоке, до которой дошел Наполеон. Прожил он там чуть больше месяца, а затем маятник мировой истории, постепенно разгоняясь, начал свое движение в другую сторону. Он перемалывал и “великую армию”, и славные завоевания, и даже самонадеянность французского императора. Несмотря на постоянный приток свежих сил и на военный талант, Наполеон вынужден был отступать. Война приближалась к Парижу и все время на переднем её крае был Мишель. Он участвовал во всех крупных сражениях и почти после каждого из них получал награды. Закончил он войну в столице Франции и несколько месяцев жил в городе, который был законодателем мод для всего мира. Но насладиться парижской жизнью Мишель не успел, потому что Александр I приказал гвардии возвращаться в Петербург.

Во время долгих походов Лунин делил с солдатами все опасности и лишения. На собственном опыте он убедился в прекрасных душевных качествах своего народа. Народа, который удивил мир своей храбростью, а у себя на родине вынужден был терпеть нищету и лишения. Даже в странах, проигравших войну, не творилось таких бесчинств, которые в России были обычным явлением. Молодым офицерам, побывавшим в Западной Европе, российская действительность казалась страшным кошмаром. Большинство из них вместе с Марцеллом готовы были воскликнуть: “Неладно что-то в Датском королевстве!” Да и сам король – Александр I – прекрасно понимал, что реформы в управлении страной необходимы. Общественное мнение оказывало давление даже на него. На заседании Польского сейма император обещал ввести в России конституцию, а в частных беседах с неудовольствием отмечал, что после Отечественной войны его офицеры непростительно поумнели. Они стали нетерпимы к самодурству даже со стороны членов императорской фамилии. У Романовых же оно было прочной родовой чертой. Начиная с Павла I у них совершенно отсутствовало понимание военного искусства. Они потому так часто и устраивали парады, что стратегия настоящих битв была им абсолютно непонятна. Особенно усердствовал младший брат царя – великий князь Константин. Он командовал кирасирской бригадой, в подчинении которой были кавалергарды. Ему казалось недостаточным, что русские войска одерживали победы на поле боя, ему надо было, чтобы они правильно тянули носок на плацу. Однажды, недовольный действиями поручика Кошкуля, Константин набросился на него с обнаженным палашом. Офицер выбил палаш из руки цесаревича и сказал:

– Не извольте горячиться.

Учения были тот час же прекращены, а вскоре адъютант Константина приехал за поручиком. Кошкуль простился со своими товарищами и отправился во дворец, ожидая суда и приговора. Но великий князь встретил его с распростертыми объятиями.

– Спасибо тебе, голубчик, – воскликнул он.

– За что? – удивился Кошкуль.

– Ты ведь спас мою честь. Что бы сказал государь? Что бы сказала вся армия, если бы я на учениях изрубил своего офицера!

А на следующий день Константин извинился перед всеми офицерами бригады, по-рыцарски объявив, что готов дать удовлетворение каждому, кто этого пожелает. И тотчас же перед великим князем появился Лунин.

– Я не могу отказаться от чести драться с вашим высочеством на поединке, – сказал он.

Все замерли от удивления. Цесаревич тоже не ожидал такого поворота. Несколько секунд он рассматривал Мишеля, но видел лишь холодный, вызывающий взгляд.

– Молодец, настоящий кавалергард, – сказал, наконец, Константин. – Как тебя зовут, герой?

– Лунин.

– Браво, Лунин, мне твоя наглость нравится.

– Мне и самому она очень нравится, – не моргнув глазом ответил поручик.

– Если ты и на деле таков же, как на словах, я готов тебе покровительствовать.

– Спасибо, ваше высочество, – почтительно склонив голову сказал Мишель, – а как насчет дуэли?

– Ну, брат, для этого ты еще слишком молод, – засмеялся Константин и дружески хлопнул Лунина по плечу.

Храбрец, отважившийся принять его вызов, понравился цесаревичу. Константин Павлович чувствовал, что в этом отчаянном поручике есть глубокий ум, изысканные манеры и холодный расчет. Как раз те качества, которых не хватало ему самому. Вскоре он выяснил, что Лунин – племянник М.Н.Муравьева – его воспитателя и, стало быть, принадлежит к очень древнему дворянскому роду, а потому ничего зазорного не будет в том, чтобы приблизить молодого человека к себе. Он, пожалуй, один не побоится сказать правду, какой бы неприятной эта правда не оказалась. Надо только подготовить его к будущей должности. И великий князь старался удержать Мишеля от новых проделок. Хотя иногда, не скрывая любопытства, расспрашивал, что еще успел Лунин натворить. А Мишель, чувствуя неослабевающее внимание цесаревича, старался доказать и окружающим и самому себе, что это никак не ограничивает его свободы.

Однажды на спор он за одну ночь поменял все вывески на Невском проспекте. И утром жители северной столицы растерялись: направляясь в булочную, они оказывались в бане, вместо харчевни попадали в модную лавку, а зайдя за цветами, вдруг обнаруживали вокруг себя гробы самых разных размеров.

Лунину доставляло мрачное удовольствие бесить жалких представителей человеческого рода, которые не смогли как следует устроить свою жизнь в этом мире. И он с тем большей радостью делал это, чем больше презирал того из Homo sapiens, с кем должен был встать к барьеру. Особенно ненавидел он расчетливых карьеристов, которые со своими подчинёнными разговаривали снисходительно, а с начальниками – подобострастно. Такие люди очень быстро продвигались по службе и на своих менее удачливых сослуживцев смотрели свысока. Это раздражало Мишеля. Он готов был даже нарушить светские приличия, чтобы поставить на место зарвавшегося хвастуна.

^{Наполеон}

Алексея Орлова, будущего шефа жандармов, он относил именно к такому разряду своих знакомых. И он не мог пропустить удобного случая, чтобы не одернуть потомка Екатерининского фаворита. На одном из приемов Алексей Федорович, разговаривая с приятелем, сказал:

– Россия – страна особенная, и пути развития европейские у нас непригодны.

– Возможно, – согласился собеседник, – но не можем же мы пребывать в темноте и невежестве, надо принимать активные меры.

– Не надо, – возразил А.Ф.Орлов, – наш император обещал конституцию, и он выполнит своё обещание.

– Но сколько же можно ждать?

– Столько, сколько понадобится Александру, чтобы её выработать, – сказал А. Орлов и раздраженно добавил, – да и любой честный человек не может думать иначе.