Палуба полна летучих рыб. Чистить их, потрошить, жарить — я не сошёл с ума. При таком волнении это невозможно. Очень жаль, если бы они были уже приготовленные, съел бы их с удовольствием.

12:45 Полуденное определение. 8°49′ южной широты. Дневной переход 167 миль!

Волны огромные, но с некоторого времени они стали меньше обрушиваться в кокпит.

Что нужно сделать:

− Переставить штифт, так как я установил его неправильно.

− Перевернуть простыни в каюте, чтобы не заплесневели.

− Проконтролировать овощи.

− Проверить ванты и штаги.

Стая олуш летает вокруг. Они чиркают по гребням волн чёрными концами крыльев, сначала одним, потом другим. Делая виражи, поворачивают голову, туда-сюда. Вздувшиеся волны идут одна за одной, без конца. Когда они нагоняют корму, «Веккиетто» резко ускоряется, настолько, что линь лага выпрыгивает из воды, несмотря на груз весом в пол кило.

Всё мне кажется слишком большим. Огромные волны, голубизна воды, расстояния, количество дней, остающихся до конца перехода.

Всё кажется слишком суровым, большим и безразличным.

Не правда, что вселенная была создана для человека. Человек, всего лишь барахтающийся птенец, беспомощный и испуганный, старающийся держаться группами, чтобы не думать о своей незначительности. Короче говоря, я чувствую себя маленьким и одиноким.

В этой зоне Индийского океана, говорится в общей части лоции Адмиралтейства, пассат очень стабилен и достигает своей кульминации именно в этот период. Он может дуть неделями и поднимает очень высокие, регулярные по форме, волны.

18:00 Cнова поставил грот с тремя рифами. Это слишком. Снова убрал. Перевёл все часы на час назад. Теперь у нас плюс семь часов по отношению к Гринвичу и плюс пять к Риму.

2 сентября 1990.

Шестой день. 04:40. Во сне мне показалось, что я слышу звук мотора. Просыпаюсь и вскакиваю с постели. В ста метрах за кормой, среди огромных волн, красный фонарь, неподвижный, словно глаз инопланетянина. Возможно из за луны, у него был устрашающий вид, к тому же он не двигался, не смотря на волны. Я не совсем ещё проснулся и, почему то, подумал: — Пираты! И сразу же за этим: — Нужно поднять грот, — и ещё: — Обойма. Нужно зарядить пистолет.

Сам в это время продолжал сидеть на корточках на ступеньках, высунув из люка только голову, глядя на удаляющийся огонь.

Конечно, это не были пираты, но у меня осталось странное впечатление.

Серое утро. Мы в ста пятидесяти милях от Зондского пролива.

Меня подмывает повернуть на север и пойти в Сингапур. Это будет не просто, так как карты у меня только мелкомасштабные, но я уверен, у меня получится.

− Тихо! — Чагос уже всего в 1900 милях и там я смогу оставаться столько, сколько захочу.

Стираю под дождём кухонные тряпки и включаю Моцарта на полную громкость, пытаясь просветлить обстановку.

В такую серую погоду солнечная батарея работает плохо и я завёл мотор, чтобы подзарядить аккумуляторы. Заметил, что он перегревается. Два часа демонтировал водяной насос и проверял контур охлаждения, но ничего не нашёл, всё кажется в полном порядке. Но мотор продолжает перегреваться. За двадцать минут работы индикатор температуры воды добирается до красного сектора.

3 сентября 1990

Cедьмой день. Всю ночь простоял на вахте из за судов непрерывно идущих из Зондского пролива в непрерывном сопровождении гроз с проливными дождями. Невозможно себе представить, насколько сильным может быть дождь, пока не попадёшь под тропический ливень. Воздух становится жидким, дождь стоит стеной. Под этим потоком трудно дышать и держать открытыми глаза. Надеюсь, что во время ливня не пересечься с каким-нибудь судном, потому что видимость — ноль. Не знаю, видят ли они меня на своих радарах.

04:00 Cнова гроза. Сколько их прошло за эту ночь? Пять? Шесть?

Вокруг всё черно, но при вспышках молний видно как днём.

11:00 Дождь и молнии продолжались и утром, но уже не так интенсивно. Сейчас только льёт. Ветер повернул на северовосточный. Я долго думаю, прежде чем одеть непромоканец и выйти наружу, чтобы переставить паруса. Поднимаю грот с двумя рифами и перекидываю стаксель на другой галс. Идём почти в галфвинд, правым галсом, курс на восток.

Небо серое и дождливое, внутри всё влажное.

— И потом ещё спрашивают, почему это человеку грустно!

4 сентября 1990 Восьмой день. 03:00 Меня разбудила гроза. Лодка несётся очень быстро. На юг! Рублю стаксель: чтобы убрать его, пришлось позволить упасть ему в воду, так как он надувался ветром.

Возвращаюсь на курс под одним гротом с двумя рифами, предварительно повернув через фордевинд.

На лесенке уселась олуша.

— Доброй ночи!

Гроза, то усиливаясь, то стихая, продолжалась до рассвета, оставив однотонное свинцово-серое небо и слабый ветерок с северо-востока.

Поднял геную и снова повернул через фордевинд. Олуша по прежнему на корме, чистит перья.

Продолжается мелкий дождь, словно в ноябре в Сесто Сан Джованни: — Но разве мы не в тропиках? Куда подевался пассат с его белыми облаками?

Если я не смогу привести в порядок мотор, придётся пересмотреть планы остановки на Чагос. Я не смогу рисковать входить в атоллы под парусами. Ведь, кроме того, что я один, так атоллы ещё и необитаемые. Видимо прийдется отказаться и идти прямо на ШриЛанка. Кроме того, под небом затянытым облачностью все последние дни, солнечеая батарея не вырабатывала достаточно электричества для подзарядки аккумуляторов, которые уже сильно разрядились.

Прийдётся ограничивать свет для чтения. Только один час вечером.

12:00 Полуденное определение. 7°50′ южной широты. За сорок восемь часов, с позавчерашнего дня, ровно двести сорок миль.

13:30 Cнова надвигается гроза.

— Заденет? Не заденет? Дунет? Не дунет? — беру вторые рифы на всякий случай.

Морковный салат и яйца со сливочным маслом. Морковь очень хорошо хранится закрытой в полиэтиленовых пакетах со множеством дырочек. Только сейчас, после десяти дней ужасной жары начинает портиться самый кончик. А вот яйца, лежащие в жестяной коробке из под печенья, покрылись жёлтой плесенью. Надо было держать их в картонке, как мы всё время и делали раньше.

15:00 Налетела гроза, пошумела и пронеслась мимо. Потом ещё одна. Олуша улетела в грозу. У неё были красные, как у старухи, лапы блестящими, словно лакированными, коготками. Мне немного жаль. Всё таки мы были вдвоём.

18:00 Cвет меркнет. Заканчивается ещё один день. Моя меланхолия прошла, и грусть тоже. Я думаю о днях, что прошли и о тех, что ещё будут. Волны, небо, облака. Думаю об этом путешествии по большому миру. Вереница дней, и разных мест теряется в дымке времени. Хорошо пахнет суп на плите, ветер умеренный, волнение сильное, но не очень. За облачностью угадывается полная луна.

Этой ночью буду идти без огней, потому что аккумуляторы сели.

Всё равно здесь никого нет.

Кипящий суп пахнет так же, как много лет назад, когда в Мальнате мама приносила его в жестяном ведёрке из заводской столовой.

Знакомый запах, вызывающий в памяти смутные видения из прошлого. И выглядит также, кусочки овощей в густой жидкости с зёрнами риса, длинными от слишком долгой варки. Все ингредиенты были сложены в кастрюлю с водой и долго кипятились, может поэтому супчик не сильно хорош.

Выхожу поесть в кокпит, хотя идёт дождь. На мне непромоканец, а то, что вода попадает в кастрюлю, ещё и лучше, бульон разбавляется и остывает.

Снаружи ветер, сердитое небо, серое море, летучие рыбы. Ничего нового. Но прихожая квартиры вечером может быть более угнетающей.

Паруса стоят бабочкой, грот с одним рифом и тяжёлая генуя. Мне придётся часто просыпаться, чтобы контролировать, не надвигается ли очередная гроза.

01:30 Я поднимался уже бесконечное количество раз, чтобы не быть застигнутым врасплох со слишком большой парусностью, и вот она, огромная, безобразная, чёрная туча. Первые порывы ветра, завеса дождя. Сделал поворот через фордевинд… взял рифы… убрал геную… поднял стаксель. Почти час работы, и теперь, когда я закончил, идёт мелкий дождичек и ветра почти нет. Паруса хлопают на мёртвой зыби.