Мое такси застряло в пробке и вовремя не появилось. Через полчаса прибыло. Мне было совсем не до веселья, но пока ехала, вспомнила старый анекдот:

Мужик поймал такси. Удобно устроился на заднем сидении и расслабился под тихую приятную музыку. Через некоторое время захотел что-то спросить и тронул водилу за плечо. Водитель с диким криком сворачивает руль вбок и врезается в дерево. Мужик, матерясь, ощупывает шишки, отряхивает с себя осколки стекла и всякий мусор. Водила извиняется: «Извини, брат! Всего третий день на такси работаю, а до этого пятнадцать лет катафалк водил!»

Рассказала таксисту. Тот долго ржал, а потом поведал, что сам еще недавно работал на «скорой помощи». Смешно. Но я не смеюсь…

– Войдите.

– Здравствуйте, милорд. Я пришла по Вашей воле и Вашему вызову. Готова служить Вам и Высшей Силе до последнего вздоха и последней капли крови.

В этот раз он выслушал формулу приветствия до конца.

– Что толку мне от вашей крови? А что касается вздоха, то это хорошая мысль. Стоит подумать. Вот – читайте!

«В моей жизни теперь нет никакого смысла. Нет ничего, даже отдаленно похожего на смысл. Есть только ужасное, горькое чувство – пустота. А разве должен быть какой-то смысл в этой жизни? Я знаю – что-то надо менять, но я боюсь перемен, я устал от жизни – глупой, бесконечно долгой и бессмысленной борьбы за несуществующие, кем-то придуманные идеалы.

Квартира. Привычная и несколько надоевшая комната. Одиночество. Тишина. Тишина, от которой уже звенит в ушах. Одиночество и тишина, тишина и одиночество. Я устал, просто устал. Устал от жизни, от одиночества, от этой звенящей тишины, устал от борьбы. Устал от всего.

Пистолет «Дротик» и небольшой латунный цилиндрик с медной головкой – действительно превосходное средство, чтобы уйти. И мне уже все равно, что будет потом, все равно, потому что смысла больше нет. А я знаю – потом будет только забвение, но хочется верить, что хотя бы одна слеза упадет в память обо мне, что хотя бы один человек, гуляя по кладбищу, будет хранить меня в своем сердце. Хочется верить, что хотя бы одна чистая душа спасет свой бренный дух от забвения. Хочется верить. Снег... Как хорошо, что идет снег, и пусть он идет. Пусть идет долго, идет в память обо мне, о мертвой тишине этой комнаты.

Ну вот, время пришло. Я ухожу добровольно, без всякого принуждения, со спокойным разумом и ясным сознанием.

Пусть ваш путь будет чистым. Дайлайт.

Арес».

После стояли дата и время. Григорий Петрович до последнего был по-военному аккуратен и точен. Кстати, адепты так всегда прощаются: «Дайлайт». По-английски это значит что-то вроде «умри легко», или «умри светло». У этого слова много значений: и «пока», и «умри», и «прощай». Но, полагаю, здесь есть и иной смысл, может быть, это даже и слово древнего языка.

Итак, он застрелился из «Стечкина». Насколько я помню, пистолет «Дротик» (ОЦ-23 или АП СБЗ – автоматический пистолет Стечкина–Бальцера–Зинченко) является личным оружием нападения и защиты. После изъятия из армии ему нашлось применение в подразделениях МБД и спецслужб. Еще в девяносто третьем году, по заказу МВД, была предпринята попытка модернизации этого пистолета, чтобы заменить им опасные в городских условиях автоматы Калашникова. Тема, порученная коллективу под руководством Игоря Яковлевича Стечкина, а затем и сам пистолет, получили название «Дротик».

Эти сведения автоматически и без всякого желания с моей стороны пронеслись у меня в голове. А Григорий Петрович просто устал от жизни. Хотя некоторые адепты жили и подольше него, но уж очень бурная была биография. Беспрерывные войны и служба. Служба и войны. Причем, если не считать орденов и медалей (которые у него иногда отбирали), то во все времена как «благодарное Отечество», так и Круг адептов, относилось к нему, мягко говоря, неблагодарно. Исключением является только эпизод с Академией наук. Такой человек, устав от бытия, мог решиться на добровольный уход из жизни. А уходя, громко «хлопнуть дверью».

– Прочитали? Прочитали. Давайте кольцо.

– Вот, возьмите. Этот рубин уже жжет мне руки.

– Это не рубин, – резко возразил Великий Мастер. – Это шпинель.

– Что это? – не поняла я.

– Совсем другой минерал. У него иные свойства и другая формула, но внешне он весьма напоминает рубин, и раньше их часто путали. Кстати, очень похожая шпинель венчает Корону Российских Императоров.

– Как это произошло? – спросила я про трагедию.

– Самоубийство? Григорий сел в кресло в кабинете у себя дома и написал это письмо. А потом выстрелил себе в рот. Вы знаете, как бьет этот пистолет?

– Знаю. Я еще не забыла судебную медицину.

– Это хорошо, что не забыли. Там вся стена была забрызгана мозгами и кровью. Таким образом, мы даже не смогли... не успели сохранить его сознание. Практически мгновенное разрушение мозга. Это уже второй случай в Круге в этом году. Так вот, я уверен, что именно вы и ваш к нему приход спровоцировали его самоубийство.

– Не понимаю.

– Плохо, что не понимаете! Вы своим расследованием, своими вопросами разворошили осиное гнездо, разбередили старые раны, и теперь, скоро, последуют и другие смерти.

– Вы же сами…

– Да, это я поручил вам это дело, – кивнул Иван Антонович. – И я ни в чем не могу вас сейчас упрекнуть, хоть и очень бы этого желал. Но никто не предполагал, что у вас все так «ловко» получится и что вы наломаете столько дров.

Я была глубоко оскорблена.

– А на что вы рассчитывали? Я по призванию – следователь, а не психоаналитик. Я привыкла работать с обычными людьми, а не с двухсотлетними старцами, отягощенными вековыми комплексами…

– Да как вы… – Великий Мастер явно не привык к таким словам.

– Подождите, я еще не закончила. Вы потом можете остановить мое дыхание, и я умру мучительной смертью от удушья. Можете распылить меня или стереть мое сознание, но я сейчас выскажу все, что я думаю. Похоже, кроме меня на это уже никто и не способен. Да, я провела несколько вполне обычных бесед, где позволила себе немного намеков и чуть-чуть надавила на болевые точки. Но это же обычная следственная практика! Как прикажете собирать информацию, если вы все сильнее меня во сто крат? Если каждый из вас пытается копаться в моей голове, совершенно не заботясь о моих желаниях? Как мне было работать, если каждый пытался меня запутать, запугать, да еще используя такие приемы, о которых я даже и не подозреваю?

– Зато вы получили допуск к совершенно секретным досье адептов. – Иван Антонович уже вполне спокоен. – Это было чудовищное попустительство с моей стороны.

– Я больше не смогу работать по этому делу.

– Нет, сможете. Чего бы вам это ни стоило, вы доведете дело до конца. – Великий Мастер не менял своих решений.

– Даже если это затронет лично вас?

– Даже в этом случае. Вам пора уходить.

– До свидания, милорд, – попрощалась я.

– …

29

…Длинная извилистая каменная лестница вела куда-то вверх, но я не видела, куда. Там, вверху, серое небо, смешанное с розовой акварелью заката. Под ногами черная земля, а вокруг, кроме этой лестницы, ничего, пустошь. Что там за горизонтом? Наверное, я увижу это, когда заберусь на верхушку, тогда я все пойму, во всем разберусь, все для себя решу – куда идти мне дальше и что искать.

Я начинаю медленно подниматься, я не хочу терять силы, я хочу трезво думать над всем вокруг меня происходящим. Вот я уже далеко от земли, но что там, вверху, пока не знаю. Да, никто меня не понимает, никому я, по сути, не нужна. Я ближе к розово-серой небесной глади, дыхание учащается, сердце бьется быстрее, ноги кажутся тяжелыми. Я иду вверх. Мне плохо.

А ведь совсем недавно все было так хорошо. Кто виноват? Ближе верхушка, уже хочется бежать, лететь вверх – к цели, к ответу на все вопросы. Я чувствую слабость в ногах, не могу идти быстрее, я падаю, потом вновь иду, и глаза мои устремлены вверх, а в голове одна мысль: быстрее к единому решению, которое исправит все, которое принесет мне облегчение. Я уже наверху! Как я высоко! Можно передохнуть, а потом я должна принять решение. Я поднимаю глаза, смотрю вокруг. Нет, там за горизонтом нет ничего, пустошь – везде черная земля, и все.