— Мне так показалось. Я мог попасть пальцем в небо, но рад, что не ошибся.
Мистер Каррингтон не поверил моему объяснению, он вообразил, что я применил знаменитый дедуктивный метод, согласно которому следовало бы сказать, что джентльмену его возраста и положения не пристало являться в общественные места с молодой любовницей, а женой ему эта женщина быть не могла, потому что на ее пальце (и на его тоже, кстати говоря) не было обручального кольца, а если еще принять во внимание бросавшееся в глаза фамильное сходство, то кем еще могла быть эта милая девушка, если не дочерью стареющего мужчины, оставившего службу, о чем свидетельствовала его выправка, прямая спина и поза, которую он не мог изменить, даже сидя в первом ряду партера?
— Вы и не могли ошибиться, — убежденно заявил мистер Каррингтон. — Верно, Патриция — моя дочь, жену мою звали Эдит, она скончалась семь лет назад, и с тех пор мы с Пат живем вдвоем. Еще три месяца назад я служил в Скотланд-Ярде в должности старшего инспектора, занимался криминальными расследованиями и вышел на пенсию на пять лет раньше срока, потому что… Впрочем, это совершенно неважно.
— В полиции сейчас много нововведений, — сказал я, откинувшись на спинку сиденья и нащупав в кармане пальто свою трубку; я не стал ее доставать — нельзя курить сразу после приступа стенокардии, даже такого легкого, как сегодня. — И для вас наверняка неприемлемы взгляды молодых начальников.
— Не я один такой, — сказал мистер Каррингтон, отвернувшись к окну, чтобы скрыть от меня возникшее и исчезнувшее напряжение. — Сэр Артур, — решился он наконец перейти к делу, — я хочу рассказать — возможно, это пригодится вам в вашей просветительской деятельности, — о нескольких случаях из моей практики. Это удивительные случаи, но говорить о них мне не позволяла прежде моя должность.
Мы ехали вдоль восточной ограды Риджент-парка, и в открытое окно машины свежий ветер приносил слабый запах роз — впрочем, я понимал, что это всего лишь игра моего воображения. Мистер Каррингтон умолк, дожидаясь разрешения начать свое повествование, а я думал о том, что если рассказ окажется интересным, нужно будет его записать, а потому следовало бы нам, пожалуй, поехать домой и там, за чашкой чаю или рюмкой бренди продолжить разговор, суливший, как мне уже начало казаться, немало любопытных откровений.
— Мистер Каррингтон, — сказал я, — вы меня заинтриговали. Надеюсь, вы не станете возражать, если я приглашу вас к себе? Это недалеко, пять минут езды. Вести серьезные разговоры в машине — верх неприличия, вы согласны?
— О, конечно! — воскликнул мистер Каррингтон, и через четверть часа (Найджелу пришлось ехать в объезд, потому что Риджент-стрит оказалась перегороженной — там то ли расширяли тротуар, то ли начали проводить археологические раскопки) мы сидели в моем кабинете, расположившись — я в своем любимом кресле, а гость на диване перед журнальным столиком, Джин что-то обсуждала (слишком громко, как мне показалось) с Адрианом за стеной в библиотеке, Найджел принес бутылку бренди с двумя рюмками, вышел, прикрыв за собой дверь, и я предложил:
— Выпейте, мистер Каррингтон, и расскажите о том, что вас волнует.
— Случаи, о которых я хочу рассказать, — начал мой гость, пригубив напиток, — происходили в разное время. Объединяет их то, что расследование каждого из них так и осталось незавершенным, хотя однажды дело даже было доведено до суда.
— Дослужившись до старшего инспектора, — продолжал мистер Каррингтон, — я перестал заниматься мелкими преступлениями, простыми делами. Семь лет назад — да, это было почти сразу после окончания войны — утонул в реке некто Мортимер Блоу, тридцати шести лет, рабочий Бредшомской мануфактуры. На сочельник он выпил с друзьями, они о чем-то повздорили, как это часто бывает, и, чтобы привести мозги в порядок, отправились на берег Темзы в районе моста Перфлит, где, как вы знаете, нет бетонного ограждения и можно подойти к самой воде. Там спор вспыхнул с новой силой, завязалась драка, кто-то сильно толкнул мистера Блоу, и он повалился в реку, да так и не встал — видимо, ударился головой о корягу. Было темно, драка продолжалась, никто не обратил внимания на то, что одним драчуном стало меньше. Разумеется, в конце концов бессмысленное махание руками прекратилось, к синякам приложили монетки и отправились мириться в ближайший кабак, где и просидели почти до утра, так и не вспомнив об отсутствии Мортимера Блоу.
Утром Минни, жена мистера Блоу, обеспокоилась отсутствием мужа и пошла к его друзьям, от которых и узнала о драке и исчезновении супруга, которого никто не видел с самого вечера. Осмотрели берег, не нашли никаких следов пропавшего, и только тогда Минни обратилась в полицию. Ко мне это дело попало после того, как тщательные поиски не привели ни к каким результатам, шли восьмые сутки после исчезновения мистера Блоу, и его жена вдруг заявила сержанту Бакхэму, что супруг ее умер и сказал он ей об этом сам, явившись ночью домой в виде призрака.
— В виде призрака? — вырвалось у меня, и рука сама потянулась к блокноту, чтобы записать несколько слов для памяти.
— Именно так она сказала и настаивала на своем, — кивнул мистер Каррингтон и отпил глоток из рюмки. — Более того, по ее словам, несчастный супруг пытался объяснить ей, где именно нужно искать его тело, но то ли у него не было опыта в общении с живыми, то ли она не могла его понять, будучи парализована страхом, — как бы то ни было, она лишь твердила, что Мортимер знает, где лежит, но выразить это не в состоянии, и еще одной такой ночи наедине с покойным она не выдержит.
— Я поговорил с этой женщиной, — продолжал мистер Карринтон, — и по крайней мере убедился в том, что она действительно чрезвычайно напугана. Ей было страшно возвращаться домой, но ее туда тянула неодолимая сила. Женщину звала к себе сестра, живущая в Уэльсе, но миссис Блоу ответила отказом, хотя страх заставлял ее не спать ночи напролет и даже не гасить в доме электричества, потому что оставаться одной в темноте было свыше ее сил. Призрак, однако, являлся и при свете — белесым облачком, переплывавшим из комнаты в комнату, — и все пытался что-то сказать, мычал, бранился…
Я знаю, о чем вы сейчас думаете, сэр Артур, — прервал свой рассказ мистер Каррингтон и допил, наконец, свой бренди. — Вы удивлены: почему никто из полицейских не остался с этой женщиной на ночь для того хотя бы, чтобы проверить ее показания. Сержанту Бакхэму это не приходило в голову, констебль Бертон не собирался бодрствовать ночи напролет, проверяя всякий, по его выражению, бред, а я был занят другим делом — убийством в Вудгрине — и вызвал миссис Блоу в Ярд. Эмоциональный рассказ женщины не то чтобы поколебал мои убеждения — кто же в наш просвещенный двадцатый век верит в призраков? — но для продолжения следственных действий — или отказа от них — я должен был убедить самого себя, что свидетельница что-то скрывает. Возможно, она сама каким-то образом была причастна к исчезновению супруга, а россказнями о призраках пыталась отвлечь внимание полиции.
Так вот и оказалось, — сказал мистер Каррингтон, сложив руки на груди, будто отгораживаясь этой позой от упреков, которые могли быть высказаны в его адрес, — что на следующий вечер я приехал домой к миссис Блоу и остался у нее на ночь. Не желая компрометировать женщину, я расположился в кухне, отделенной от спальни большой гостиной, где горел свет. Я взял с собой несколько последних номеров «Тайма» и собирался коротать время до утра за чтением статей о политических событиях в послевоенной Европе.
Я слышал, как миссис Блоу ходила по комнате, потом стало тихо, я открыл журнал, было это — как сейчас помню — около полуночи, и вдруг раздался такой ужасный крик, что кровь, как любят писать романисты, застыла в моих жилах. Я бросился в спальню, не думая в тот момент о том, что миссис Блоу может быть, мягко говоря, не совсем одета. Бедная женщина — на ней действительно была только ночная рубашка — стояла босиком на кровати, смотрела в дальний от меня угол и беспрерывно вопила, да так громко, что я до сих пор не понимаю, почему этот вопль оставил равнодушными соседей — ведь его наверняка было слышно на противоположном конце улицы.