— Человек! — одобрительно заметил он о девушке. — Сосет правильно.
Пахом Пахомыч между тем хвастался перед Николашей недавно приобретенными часами.
— Красивая штука, — соглашался подвыпивший Николаша, крутя в руках часы. — Сколько ты, говоришь, за них отдал?
— Три тысячи баксов, — важно отвечал Пахом Пахомыч. — Считай, даром. Ребята из Польши привезли. Вообще-то они тридцать стоят. Или даже больше. Это же «Роллекс». Золотые с бриллиантами.
— Ворованные? — откликнулся Плохиш, прислушивавшийся к разговору. — Со жмура сняли?
— Зачем ворованные! — обиделся Пахом Пахомыч, топорща усы. — Кому-то деньги были нужны, он и продал.
— Володь, — крикнул через стол Плохиш Храповицкому. — Ты где такого тугого коммерсанта откопал? Че плетет, сам не знает! Кто же будет продавать настоящий «Роллекс» за трешку? Ты вот, Пахом Пахомыч, отдашь их за трешку? А уж тупее тебя не бывает! Нет! Либо ворованные, либо поддельные.
— Они не поддельные! — еще больше обиделся Пахом Пахомыч.
— А вот мы сейчас и проверим! — подхватил Плохиш. Все затихли, в ожидании нового розыгрыша.
— Дай-ка сюда! — потребовал Плохиш.
— А ты их не повредишь? — опасливо спросил Пахом Пахомыч, забирая часы у Николаши.
— Настоящему «Роллексу», Пахом Пахомыч, никогда ничего не сделается! — внушительно заметил Храповицкий, косвенно тем самым давая разрешение на очередное издевательство. Плохиш схватывал с полуслова. Он почти силой вырвал часы из рук Пахом Пахомыча.
— Так, — начал он, внимательно их рассматривая. — Золотые, говоришь? Что-то мне не верится! Да и пробы на них нет!
Схватив со стола нож для мяса, он принялся пилить золотой браслет.
— Ты что делаешь?! — в ужасе кинулся к нему Пахом Пахомыч.
Плохиш ловко увернулся и перебежал на другую сторону стола.
— Какие же они золотые?! — возмущенно заметил он.— Покрытие позолоченное, а внутри железо.
— Где?! Где?! — восклицал, бегая за ним Пахом Пахомыч.
— Гляди, Вов, не золото! — издали махал часами Плохиш, обращаясь к Храповицкому.
— Значит, обманули Пахомыча! — с деланным сочувствием кивнул Храповицкий.
— Сейчас мы их еще проверим, — зловеще пообещал Плохиш. — «Роллекс» должен быть водонепроницаемым.
— Отдай назад! — кричал Пахом Пахомыч. Плохиш, не слушая, выскочил из зала в кабинет, где мы недавно разговаривали втроем. Пахом Пахомыч бежал за ним. Остальные, включая Храповицкого, хохоча, потянулись следом. Громче других, кстати, смеялись женщины. Я давно замечал, что проститутки, будучи весьма сентиментальными, могут искренне заливаться слезами над мыльными операми, но не прощают слабости и начисто лишены сострадания. В этом отношении соперничать с ними могут разве что женщины нашего круга.
Я остался за столом. Ко мне подсел Виктор, уже довольно пьяный. Я удивился, но не подал вида.
— Скучно? — с неожиданной для нетрезвого человека проницательностью спросил он.
— Неприятно! — вырвалось у меня. Виктор ухмыльнулся.
— Да брось ты! — заметил он равнодушно. — Если он это позволяет, стало быть, заслужил. У каждого удовольствия есть своя цена. Здесь он шут гороховый. Зато, представляешь, как хвалится кому-то! Вчера был с Храповицким и с Крапивиным у Плохиша! Девок было море! Тоже, небось, потом отыгрывается на тех, кто ему ответить не может! Официанток в кладовке имеет. Или там продавщиц заставляет минеты ему делать в обеденный перерыв.
Через минуту процессия вернулась. Храповицкий и Плохиш под руки тащили Пахом Пахомыча, который упирался и рвался назад.
— Зачем ты мои часы в аквариум кинул?! — надрывался Пахом Пахомыч. — Они же встанут.
— Встанут, значит, поддельные, — увещевал его Храповицкий.
— Они должны полчаса в воде полежать, — объяснял Плохиш. — Так всегда часы пробуют. Я сам видел. На фабрике. У меня друг в Польше «Роллексы» палит.
— Пустите меня! — кричал Пахом Пахомыч. — Я их достану!
— Куда ты своими грязными лапищами в аквариум полезешь! — возмущенно возражал Плохиш. — А если рыбки от тебя сдохнут? Ты знаешь, сколько они стоят! Ты сейчас непременно какую-нибудь заразу им занесешь!
— Я не заразный! — отбивался Пахом Пахомыч.
— Еще какой заразный! — не отпускал его Храповицкий.
— Слышь, Вов, что ж ты раньше-то не предупредил! — притворно испугался Плохиш. — Он же ко мне целоваться лез. Взасос, в натуре! А я ведь, дурак, еще и жрал с ним из одной тарелки! Вдруг у него сифилис?! Пропал я, пацаны! Прям во цвете лет!
— Тогда нужен полный медицинский осмотр! — решил Храповицкий. — Надо его раздеть! Девчонки, помогайте!
Толпа накинулась на Пахом Пахомыча, и через минуту, невзирая на судорожные телодвижения и крики, он был раздет догола. Толстый, волосатый и оскорбленный, он рычал, сопротивлялся и, в конце концов, исхитрившись, укусил Плохиша за запястье.
— Ай! — заверещал Плохиш. — Он меня инфекцировал! Держите меня, я теперь, в натуре, бешеный!
— Нужно срочно Пахом Пахомыча обезвредить! — заключил Храповицкий. — Я вам как врач говорю!
Николаша, примкнувший к народному веселью, схватил со стола бутылку коньяка и сунул горлышко в рот Пахом Пахомычу. Тот захлебывался, давился, но глотал. Видимо, даже в своем нынешнем невменяемом состоянии он не мог выплюнуть коньяк, зная его стоимость. Потом, голого, но еще не смирившегося, его поволокли в баню.
Пользуясь всеобщим замешательством, Вася, уже изрядно пьяный, поднялся и, шатаясь, подошел к двум Ленам, которых привез заботливый муж. Вася что-то пошептал им на ухо, девчонки встали со своего места и, захватив сумочки, пошли за ним. Наверху, на втором этаже, у Плохиша были номера.
— Не люблю я такой разврат! — вздохнул Виктор, по-прежнему сидевший рядом. — Как-то пресно. Собачьи свадьбы.
— А какой разврат ты любишь? — спросил я с любопытством.
— Да это и не разврат вовсе! — небрежно отозвался Виктор, наливая себе виски. — В разврате должно быть что-то запретное, чего нельзя. Какая-то тайна! А тут все в открытом доступе! Сезонная распродажа! Вот, гляди!
Он повернулся к девушке, сидевшей рядом, и обнял ее за плечи.
— Тебя как зовут? — спросил он доброжелательно.
— Юля, — игриво ответила она. У нее были короткие темные волосы и пухлое детское лицо со вздернутым носом.
— Так я и думал, — сочувственно кивнул Виктор, словно она призналась ему в скрываемом недуге. И, обращаясь ко мне, прибавил: — Ты, кстати, не знаешь, почему они все — Юли?
— Не все! — радостно возразила Юля. — Тут еще Лен полно!
— Ах да, извини, — насмешливо согласился Виктор. — Да какая, в сущности, разница! Ну, что, Юля, не пора ли нам наверх?
— Как скажешь! — с готовностью откликнулась она и потянулась за висевшей на спинке стула сумочкой.
— Погоди! — остановил ее Виктор. — Куда ты так торопишься? Давай еще девчонок прихватим!
— А сколько еще надо? — деловито поинтересовалась она. — Я тут просто не всех знаю. Не могу за некоторых гарантировать. Ну, в том смысле, что нормальные окажутся.
— Ну ладно, — решил Виктор. — Ты пока список составь человек на шесть. А я еще с товарищем поболтаю.
Отпустив озадаченную девушку, он вновь придвинулся ко мне.
— Ну и что тут развратного? — спросил он у меня. — Проще уж в тренажерный зал сходить. Хоть для здоровья польза! Надоело мне все это. — Он брезгливо поморщился.
— Ты даже представить себе не можешь, как мне все надоело! — вдруг с чувством воскликнул он, ударяя кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки.
Удивленный его неожиданным всплеском, я посмотрел на него внимательнее. На его красивом, испорченном оспой лице было какое-то странное выражение. Я не мог понять, разыгрывает ли он очередной спектакль или искренне тоскует. И чего он хочет от меня: драки или примирения. Да, скорее всего, он и сам не знал.
5
Еще через час и после очередной порции выпитых бутылок веселье окончательно дезорганизовалось. Кто-то громче включил музыкальный центр, и начались танцы. Основная масса девушек, сорвавшись со своих мест, бросилась зажигать. Нетрезвые и разгоряченные, они топтались на небольшой площадке, увлеченно подпевая исполнителям. Временами их нестройные, высокие голоса заглушали музыку.
