— Я несколько раз пыталась тебя найти, но трубку брал охранник, — продолжала она.

В ее словах моя больная совесть расслышала укор.

— Весь день пропадал в Нижне-Уральске, — ответил я, радуясь тому, что в моем объяснении содержится хотя бы частичная правда.

С правдой я, впрочем, не угадал.

— Как там Хасанова? — осведомилась она. Нарочитая небрежность ее интонации не ввела меня в заблуждение.

— Не знаю, — неопределенно отозвался я, надеясь, что хотя бы в другом городе мне удалось укрыться от нездорового любопытства ее подруг. —У меня там было полно дел.

— Вот как?! — произнесла она коротко и выразительно. — А мне сказали, что вас видели вместе!

Скорость подружкиных доносов была ошеломительной. Они явно шли на рекорд. У меня появилась жгучая мечта: в один прекрасный день собрать их всех вместе. На девишник. На дне тихого озера. В крепком мешке.

— Показалось, наверное, — предположил я прохладно. Попытка отпереться была безнадежной, но признаваться было бы еще глупее.

— Не думаю! — возразила она. — Впрочем, это твое дело.

И она перевела разговор. Несколько минут мы общались на посторонние темы, изо всех сил делая вид, что ничего не происходит. Потом простились, не договорившись о новой встрече. Все было понятно. Все было слишком понятно.

Часов до трех я не мог сомкнуть глаз, ерзая по постели и не находя себе места. Я не понимал, как Храповицкий уживается со своим гаремом. Я и от двух-то готов был завербоваться в горячую точку. Останавливало меня лишь то, что я там нашел бы других женщин. Которых принялся бы мучить своей любовью. Мучаясь при этом сам.

Часам к четырем я все-таки забылся. Меня разбудил телефонный звонок. Я посмотрел на часы. Было около пяти утра.

— Ты не спишь? — спросила Ирина.

— Нет, конечно! — ответил я, изображая возмущение. В самом деле, как я мог спать в такое время?

— Я тоже! — обрадовалась она. —Я звоню, чтобы сказать тебе, что, кроме тебя, у меня никого нет. Я может быть, поэтому так и злюсь на тебя, что так в тебе нуждаюсь!

И, прежде чем я успел ответить, она положила трубку. Мне стыдно признаваться. Но я опять заснул.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Начало следующей недели выдалось хлопотным, чему я, честно говоря, был только рад, поскольку проблемы с моими женщинами отступали на второй план. Я появлялся на работе в половине девятого и не уходил далеко за полночь. В собственных глазах у меня появлялось лукавое оправдание, и бремя вины, теперь уже удвоенное, давило на меня меньше. Мы часами сидели с Храповицким и нашими директорами, дорабатывая аграрный проект и готовя поездку в Голландию, которую губернатор назначил на следующую неделю, сразу после выборов в Нижне-Уральске. Мы понимали, что проекту требовалось придать размах и солидность. Здесь обнаружились свои тонкости, которые необходимо было учесть.

Прежде всего, выяснилось, что, хотя Голландия и является крупнейшим в Европе экспортером сельскохозяйственной продукции, уборочных комбайнов, приспособленных к условиям нашего климата, там не производят. И машины решено было покупать в Германии и Канаде, где они уже доказали свою надежность. Дороговизна нас не смущала. В Германии же мы собирались приобретать и семенной картофель для разведения. По всем расчетам выходило, что это выгоднее, чем брать его в Голландии.

На долю Нидерландов остались коровы и ресурсосберегающие технологии. У этих технологий, как оказалось, была довольно любопытная предыстория. В свое время их с энтузиазмом внедрял какой-то русский полевод, академик, живший в провинции, кажется в Кургане. Но в России они почему-то не привились. Зато за них ухватились голландцы. Теперь мы были намерены покупать у них отечественное изобретение и развивать его на уральской почве.

Парадокс заключался в том, что при использовании сберегающих технологий экономия затрат на обработку почвы достигала восьмидесяти процентов, тогда как мы с их помощью надеялись ровно настолько же эти затраты увеличивать, накручивая свой интерес за их обслуживание и техническое сопровождение, или, как любил выражаться Храповицкий, за маркетинг, инжиниринг и консалтинг.

Комплектующие для используемых в этих технологиях машин мы тоже были намерены закупать в Европе, зато собирать их твердо решили у нас в Уральске, на умирающих заводах оборонного комплекса. Это давало нам верные шансы включиться в федеральную программу поддержки крупных промышленных предприятий и с помощью госзаказа получить доступ не только к областному, но и к государственному бюджету. Лисецкому эта идея особенно нравилась, поскольку позволяла демонстрировать Москве свою неустанную заботу об отечественной промышленности. Мы же с помощью этой затеи надеялись удвоить прибыли.

Короче, вскоре мы с Храповицким могли читать лекции по сельскому хозяйству в нашей аграрной академии. Теперь марки тракторов мы знали лучше, чем марки спортивных автомобилей, в породах коров разбирались не хуже, чем в телках из нашего театра мод, а по вкусу чипсов пытались определить сорт картофеля, из которых их изготовили.

Но для того, чтобы нажиться, этих обширных знаний было недостаточно. Надо было еще определить способы поставки и растаможивания машин и оборудования, схемы перечисления денег и дальнейшего увода их на офшорные счета с минимальным налогообложением. Наши юристы непрерывно обменивались письмами с различными компаниями по всему миру, а финансисты торговались относительно цен и условий.

Директор нашего московского представительства уже вылетел в Амстердам и, накупив различных специализированных пособий, заставлял Хенриха заучивать их наизусть. Об успехах голландца он докладывал нам каждый день по телефону. По его словам, все шло блестяще.

Однако некоторая невнятность речи, свойственная ему к вечеру, заставляла нас опасаться, что в отличие от нас занимаются они отнюдь не сельским хозяйством, если, конечно, не считать потребление марихуаны их вкладом в поддержку голландских фермеров. Одним словом, мы с Храповицким волновались.

Единственный, кто пребывал в восторге от предстоящей поездки с губернатором, был Плохиш. К вхождению в большую политику он готовился с чрезвычайной серьезностью. Он одолевал меня визитами и звонками, задавая вопросы, которые порой ставили меня в тупик. Я, например, не знал, возьмут ли его, Плохиша, на какой-нибудь официальный прием и надо ли ему, Плохишу одевать галстук. Я сомневался в том, что гомосексуалистов в Амстердаме больше, чем «нормальных пацанов», но, разумеется, не мог точно определить соотношение тех и других. И уж, само собой, я не представлял, что подумает местная братва, если узнает, что Плохиш разгуливает по Голландии в галстуке и в окружении сплошных педерастов.

Наташа больше не давала о себе знать. Я надеялся, что она меня все-таки бросила, но неопределенность меня нервировала. Зато я точно знал, что Ирина все еще со мной. Она звонила мне каждые три часа.

— У меня драма! — обычно начинала она. — На улице идет дождь! А я только что вымыла машину!

Или:

— Случилась беда! Я сломала ноготь! Что теперь делать?

Я обещал разобраться с дождем, машиной и ногтем и снова возвращался к бумагам.

О других своих настоящих неприятностях она ничего не рассказывала. Но я догадывался, что ничего хорошего у нее не происходит. Борясь с собой, она старалась не спрашивать, когда я приеду. Но ее голос каждый раз падал от надежды к разочарованию. Это меня убивало.

2

Поздно вечером, в среду, она впервые упомянула про дела.

— Ты не мог бы поговорить с Храповицким по поводу этих акций? — спросила она с какой-то несвойственной ей виноватой интонацией. — Если бы он согласился заплатить за них миллион или хотя бы тысяч восемьсот, то я бы продала их ему прямо на этой неделе.