Джордана разбудил негромкий, но плотный, мясистый удар поблизости, как будто теннисный мяч отскочил от ракетки. Медленно раскрывая глаза и теряя нить короткого сна, он понял, что это была крупная инжирина, свалившаяся с ветки огромного дерева. Гигантская смоковница нависала над скамьей, защищая от палящего палестинского солнца, но его лучи, горячие, как расплавленное олово, уже проникали между листьями и жалили прямо в голову, мешая собраться с мыслями.

Помотав головой, чтобы окончательно проснуться, он убрал с колен купленный в аэропорту журнал с кроссвордами и взглянул на часы. Священник запаздывал. Небольшая площадь перед церковью, мощенная светло-серым камнем, вся была в синеватых пятнах от раздавленных плодов инжира. Рядом тихо журчал фонтан. Звук льющейся воды, негромкие голоса людей, говорящих на непонятном языке, шарканье сандалий по булыжнику – все это сливалось в звуковую дорожку, словно написанную неведомым автором с единственной целью – гарантированно усыпить слушателя. Особенно такого, как Джордан, всю прошлую ночь летевшего из Нью-Йорка в Тель-Авив, где у него было на целый день работы с местной полицией, а сегодня ни свет ни заря добиравшегося на такси до Иерусалима. Ему достаточно было откинуться на спинку жесткой скамьи под узловатым, будто бы сплетенным из нескольких стволов деревом, чтобы моментально отключиться. Он даже успел увидеть какой-то интересный сон, вот только вспомнить его уже не получалось.

На площади тем временем потихоньку заваривалась утренняя жизнь: парковались машины, у выходящих из них мужчин и женщин пиликали на разные лады мобильники, а под деревом напротив скамьи, где так удобно расположился Джордан, страстно обнималась парочка, не в силах расстаться в этот утренний час.

– Еще есть время! – умоляюще повторяла по-русски полненькая девушка в военной форме, обхватив обеими руками за шею низкорослого конопатого парнишку в очках, тоже одетого в хаки. На коротко остриженных волосах солдатика едва держалась кипа, а винтовки М-16, перекинутые влюбленными за спины, то и дело задевали за булыжник.

Иерусалим… Ему стоило приехать сюда лет пятнадцать тому назад, когда религия была более важной частью его жизни. Тогда он, наверное, по-другому смотрел бы на древние камни, вековые деревья, на небо, наполненное густой синевой, казалось, готовой вот-вот пролиться на бело-желтый, будто написанный темперой, город. Вряд ли тогда бы он оказался на этой скамейке. Скорее, с утра пораньше, пока не так жарко, он отправился бы по скорбному крестному пути в толпе паломников с горящими верой глазами, любопытных туристов с фотокамерами на потных шеях и равнодушных местных жителей, для которых все эти святыни давно уже стали привычным фоном их незаметной для приезжих, наполненной обычными драмами, мелочами и глупостями повседневной жизни.

Джордан перевел взгляд на церковь. Храм был православный, видимо, греческого толка. Построенный из серовато-желтого камня, он не выглядел очень уж древним. У главного входа высокий мужчина в рясе оживленно беседовал с длинноволосым юношей в мятых шортах и майке с какой-то надписью. Разговор шел на повышенных тонах – оба размахивали руками, а священник то и дело переходил на крик. Говорили вроде по-гречески. Джордан разобрал только два слова: «идиот» и «дьявол» и, улыбнувшись про себя, решил, что спор явно богословский. Наконец парень с досадой махнул рукой, вскочил на стоявший у стены храма скутер и, лихо газанув, умчался прямо по пешеходной тропинке, ведущей на улицу. Священник посмотрел на часы, огляделся по сторонам и, поймав взгляд Джордана, направился прямо к нему. Джордан поднялся со скамьи и, ступая по скрипящему под ногами гравию, сделал несколько шагов навстречу.

– Здравствуйте. Вы мистер Славски? – с немного виноватой улыбкой спросил священник, протягивая руку. Он тяжело дышал – видимо спор с молодым человеком отнял у него немало сил. – Прошу прощения, заставил вас ждать. Заболел наш дьякон, и нужно было найти замену для сегодняшней службы. Потом племянника пришлось увещевать – вздумал из семинарии уходить… Еще раз извините, я – отец Грегориос.

Английский отца Грегориоса был вполне приличным, да и сам он выглядел внушительно: рост примерно метр восемьдесят пять, широкие плечи, густая черная борода и миндалевидные темно-карие глаза. Джордан поймал себя на мысли, что он фиксирует приметы, как будто имеет дело с подозреваемым. Наверное, спросонья.

– Добрый день, святой отец. Ничего страшного, я пока немного вздремнул. Джордан Славски, эксперт ФБР. Вы уже знаете, по какому поводу я вас побеспокоил?

– Не совсем. В полиции только сказали, что у одного из моих прихожан какие-то проблемы в Америке.

Джордан кашлянул. В свои тридцать два года он еще чувствовал неловкость, когда приходилось сообщать дурные вести.

– Ну-у, у него, к сожалению, проблем уже нет. Мистер Азиз скончался. Теперь проблемы у нас.

– Камаль Азиз? О, Боже! Ему и двадцати не исполнилось! Он ведь приходил ко мне перед отъездом, говорил, что едет в Штаты изучать информатику. Как же это случилось? – В глазах священника было настоящее горе, как от потери очень близкого человека.

– Самоубийство, святой отец, но при очень странных обстоятельствах. Вы, наверное, знаете, что в США теперь больше внимания уделяется разным радикальным движениям. Так вот, Азиза задержали при получении взрывчатки от очень подозрительных парней. Но пока его везли в полицейской машине, ему удалось проглотить капсулу с ядом.

Перед глазами Джордана встало посиневшее, сведенное судорогой лицо молодого араба с пеной на вывернутых губах, потом вспомнились извлеченные из желудка покойника фрагменты голубой капсулы. На секунду его замутило. Что за кретины везли этого парня в контору!

– Какой ужас! В голове не умещается! – Священник никак не мог смириться с этим известием. – Самый способный и добрый юноша из моего прихода, и взрывчатка, яд… Его родители, да и их родители – очень старый арабский христианский род. Такая порядочная семья… Их все меньше и меньше – исламисты ненавидят православных арабов еще больше, чем евреев, угрожают, нападают. Многие семьи уехали из Иерусалима. А может быть, это ошибка? – Священник с надеждой поднял глаза на собеседника. – Бывает же, что молодой человек случайно попадает в какую-то историю…

– Не в этом случае. Зафиксированы его переговоры с террористами, в мобильнике записано место и время встречи. А в его записной книжке… Собственно, именно об этом я и должен с вами поговорить. Надеюсь, вы понимаете, что это строго конфиденциально.

– Конечно. Полиция меня предупредила. Может быть, пройдем ко мне? Чаем вас угощу, а то вы выглядите усталым.

Несмотря на внешнюю открытость и добродушие, отец Грегориос постоянно ощупывал цепким взглядом лицо собеседника. Он как будто не был еще уверен, друг перед ним или враг. А то, что людей в нашем мире всегда можно разделить по этому принципу, у Джордана Славски давно уже не вызывало сомнений.

Чай был настоян на каких-то ароматных травах. Джордан сделал глоток. Арабский интерьер церкви, ненавязчивый запах ладана, комнатка, в которой хранились старые иконы и церковная утварь, потускневший серебряный чайничек – все это, как мозаика, складывалось в одну из историй Шехерезады, что-то с джиннами и пери. Очень не хотелось разрушать это волшебство, возвращаясь в мир пластиковой взрывчатки, перехваченных эсэмэсок и полицейских протоколов. Но это был его мир, который сейчас грубо вторгался в арабскую сказку, выворачивая ее наизнанку и подчиняя своей логике.

– Отец Грегориос, в книжке Камаля есть записи, по которым можно судить о его глубоком увлечении некими религиозными вопросами. Видно, что он проходил какой-то курс, но где и у кого… Я подумал, что вы, возможно, поможете нам разобраться в этом. Не исключено, что это приведет нас к его сообщникам в Израиле или где-то еще. Я узнал, что он посещал вашу церковь, и вот, решил встретиться с вами.