– Ну опять зарядил… – простонал Волк.
– А почему ты назвал царя Миноса чудищем? – полюбопытствовал Иванушка, отчасти надеясь перевести мысли стеллиандра на что-нибудь другое.
– Чудищем? Я не назы… Ах, это… Ха-ха… – он натужно растянул губы в чем-то, что должно было изобразить, по-видимости, улыбку. – Всеведущие боги изволят шутить.
– Слушай, смертный, – ласково обратился к нему Волк, нежно заглядывая в глаза, и Ирак понял, что с этого момента слово «смертный» могло приобрести для него очень много совершенно ненужных наречий, таких, как «определенно», «внезапно» или «чрезвычайно болезненно».
– Угх… – наконец сморгнул он.
– Если ты еще раз назовешь нас богами, или хотя бы намекнешь об этом… Что тут у вас случается с…
Неизвестно, откуда взявшийся сильный порыв ветра сбил Серого с ног. Падая, он уронил царевича, который, в свою очередь, с прирожденной ловкостью повалил на Масдая стеллиандра.
– Ешк…
– Ой…
– Боги…
Что сказал по этому поводу Масдай, осталось неизвестным, так как небо взорвалось и разлетелось молниями на мельчайшие кусочки. Воздух посерел, из глубин его вскипели черные тучи, перемешиваемые ураганом, и ударил дождь.
Волк ухватился за передний край ковра что было сил, и проорал:
– Масдай! Ищи землю!
– Сергий!.. Ты здесь?.. – донеслось до него с попутным торнадо.
– Здесь!.. Держись!.. – он попробовал оглянуться через плечо, но, получив с ушат воды прямо в лицо, быстро отвернулся.
– …усь!..
– Ирак! Ты здесь? – выкрикнул снова Иван.
– Помогите!!! Я не могу удержаться!!! Тут скользко от воды!.. Я сейчас упаду!..
– Держись, я помогу!
Царевич выпустил из рук спасительный край Масдая и пополз к теряющему силы Ираку, в кромешной тьме пытаясь нащупать его и отплевываясь от неожиданно холодного дождя, потоками низвергавшегося, казалось, исключительно на него.
– О, боги! Я больше не могу! Спасите меня!..
Ковер тряхнуло, он накренился вправо, влево, вперед, стал падать, но снова выправился, и снова завалился налево…
– Помогите!!!..
– Держи руку!.. – и тут при последнем маневре Иванушку швырнуло прямо на голову Ираку.
– Держу! Спасиба-а-а-а-а-а-а-а!!!..
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!..
Но Серый так и не услышал два отчаянных удаляющихся крика за краем ковра среди ревущей стихии.
Гора мышц, слегка прикрытая небольшим клочком белой материи, пошевелилась – это Трисей оторвался от точения меча, провел по краю лезвия ногтем, и оно запело, почуяв руку хозяина.
– А скажи, капитан, всегда ли так быстро меняется погода в этих местах? – проговорил он, в который раз с детским удивлением окидывая взглядом лазурный небосвод и зеленую воду моря.
– Честно говоря, такое я видел в первый раз, – покачал головой капитан Геофоб. – Бури на море не в диковину, это понятно, но чтобы одно мгновение был штиль, а через секунду – ураган – такого я не припомню.
– Злосчастные Каллофос и Никомед… – вздохнул Трисей. – Как некстати забрали их к себе нереиды…
– За бортом ничто не могло выжить в этом хаосе, – согласился с ним капитан. – Но зато теперь они, благородные юноши из богатых семей Иолка, несомненно вкушают нектар и амбросию из рук изумрудноволосых дочерей Нерея, а это значит…
– А это значит, – угрюмо договорил за него Трисей, – что мы привезем на Мин не семерых юношей, а только пять, и имя нашей славной родины навеки покроется позором бесчестия.
– Капитан, – подбежал запыхавшийся, бледный матрос. – У нас больше нет парусов.
– Как нет? – нахмурился Геофоб. – А вторая пара, которую мы всегда храним в ящике из-под канатов? Или его тоже смыло?
– Нет, капитан, но они же черные – помните, мы специально их взяли, чтобы оповестить царя Эгегея о том, что чудовище сожрет его сына, царевича Трисея, да приумножат боги его годы!
– Болван!
– Можно, я ему отрежу уши, капитан?
– Ай!
– Можно.
– Ай-ай-ай!
– Человек за бортом!!!
– Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй!
– Два человека за бортом!!!
– Ой! Это наши земляки! – и бедолага матрос, ловко вывернувшись из туники, зажатой в пудовом кулаке Трисея, проявил чудо героизма, бросившись в воду и быстро-быстро поплыв навстречу двум головам, то появляющимся, то исчезающим в легких волнах метрах в сорока от корабля.[1]
Через полчаса две бледные, изнемогающие фигуры, с трудом перевалившись через борт корабля, оказались на палубе. Один-единственный взгляд на них начисто опровергал новомодную теорию чернокнижников Шантони о том, что тело на девяносто процентов состоит из воды. Они были прямым доказательством стопроцентного содержания Н2О в теле человека. Причем она там долго не задерживалась, а бурными потоками изливалась с волос, лиц и одежды на палубу, очень быстро формируя небольшой заливчик, в котором уже даже плескалась веселая рыбка, выпавшая, очевидно, из рукава камзола Ивана.
Вокруг них тотчас же собралась, побросав весла, вся команда.
– Это не Каллофос!..
– И не Никомед!..
– Определенно не Никомед…
– Он бы уже орал во все горло, спрашивая вина и мяса.
– Хотя вон тот на Каллофоса очень похож.
– Но если этот не Никомед, значит, тот – не Каллофос. Этот логика.
– Ага, умный нашелся!
– А если этот – Каллофос?
– Ты меня запутать хочешь?
– Нет, что ты. Просто спрашиваю.
– Какие забавные педилы…
При этой фразе Иванушка пришел в себя. И тут же из него вышел.
– Это кто тут педила? – утирая мокрым рукавом с лица остатки моря неприветливо поинтересовался он. – От педилы слышу!
– Он еще бредит…
– Дайте им воды!..
– Не надо!!! – тут пришел в чувства и Ирак.
– Кто вы, незнакомцы? – раздвинув толпу, как ледокол, вперед выступил темноволосый юноша размером с трех. – Как оказались вдали от берега? И не встречали ли там, в морской пучине, наших товарищей – Никомеда и Каллофоса?
Пока царевич задумался над этой чередой вопросов и честно попытался припомнить в бушующей воде что-то такое же мокрое, напуганное и отчаянно бултыхающееся, как они с Ираком, молодой стеллиандр, у которого, казалось, мозги с языком были связаны напрямую, уже пустился в пространные разъяснения, снова начав с дедушки Мирта. Впрочем, его история, кажется, вызывала неподдельный интерес всех собравшихся.
Всех, кроме одного.
Молодой мускулистый здоровяк, первым спросивший, кто они, стоял, в мучительном раздумье наморщив лоб, к таким упражнениям, явно непривычный. Когда Ирак, минут через сорок, дошел до раннего детства своего отца, мыслитель тоже наконец-то пришел к какому-то выводу и тихонько вытащил пожилого моряка в сиреневой тунике из круга стеллиандров, как всегда, падких до историй с продолжением.
– Послушай, Геофоб, – обратился он к нему. – Я знаю, как спасти честь Иолка.
И что-то забубнил ему прямо в ухо. До Ивана лишь обрывками доносилось:
– …не тех… …бросить обратно… …вернет наших…
– …нет, Трисей, этот план…
– …почему это?..
– …воля богов… …предназначение…
– …предлагаешь…
– …получше…
– …не захотят?..
– …синий пузырек… …в вино…
– …не похож…
– …все равно…
– …спешить…
– …через час…
– …быстрее…
– …педилы…
Минут через десять, когда Ирак уже описывал второе замужество своей матушки, толпа матросов снова расступилась, и к потерпевшим коврокрушение подошли те, кого называли Геофобом и Трисеем. В руках они несли ворох сухой одежды и полотенец, блюдо с хлебом и мясом – и амфору.
Парой быстрых фраз капитан отослал матросов на весла, а Трисей пассажиров – на нос.
С удовольствием переодевшись в новые хитоны,[2] собратья по несчастью моментально умяли принесенную заботливыми иолкцами еду, запив сильно разведенным, с горчинкой, вином из маленькой черной амфоры. И как раз вовремя.
– Земля! – закричал самый зоркий из моряков. – Через час мы будем там!