Вы не смотрите в зеркало, потому что боитесь увидеть там кого-то другого.

Я не смотрю в зеркало, потому что боюсь увидеть себя.

Это звучит глупо, напыщенно. Вы думаете: «Он слишком много на себя берет…» – и все в таком духе. Но я не хочу брать больше, чем есть. Того, что у меня имеется, хватает с лихвой.

У меня есть я сам. Если вдуматься, худшего подарка судьба преподнести не могла.

Вы не понимаете. Вы удивлены. Вы качаете головой, думая, что я мешаю себя с дерьмом ради дружеского подбадривания, ради слов: «Ну что ты, не так уж ты и плох…»

Но это не так. Я просто констатирую факты. А ваши подбадривания приберегите для беременной девочки, которая залетела благодаря толпе пьяных уродов, оттрахавших ее в темном переулке. Девочки, мать которой умерла при родах, а отец спился и подох, не оставив после себя ничего, кроме пустой стеклотары.

Девочка стоит на крыше дома и смотрит вниз, готовясь сделать самый главный шаг в своей жизни.

Но вы ей не поможете – вы в силах лишь приблизить неминуемое.

Слова – единственное, что у вас осталось. Вы только говорите, потому что это так легко – говорить, но никогда ничего не сделаете. Ваши слова улетят с порывом ветра, который в считанные секунды перемешает их с пылью.

И ваши слова – такая же пыль…

Но вы гордитесь ими. Вы думаете, сказать что-то – уже помочь. Вы говорите, когда нужно действовать. Но вы боитесь действовать, потому что в случае неудачи на вас ополчатся остальные – еще более робкие и осторожные.

Вот почему девочка сделает шаг. Вы не протянете ей руки – вы бросите слова, за которые нельзя ухватиться. Вы не поможете ей – вы толкнете ее в спину.

Вот почему я ненавижу вас и ваш мир, и самого себя ненавижу.

Это телешоу (игра, разводка, способ подзаработать – нужное подчеркнуть) собирало у экранов всех от мала до велика. Старики со сморщенными лицами щурились, пытаясь уследить за шустрым ведущим. Маленькие дети, услышав заветные слова «следующая цифра…», смешно шлепали губами. Влюбленные парочки, обнявшись, полулежали на диванах, слишком увлеченные, чтобы обращать внимание Друг на друга.

Сидевший у стойки мужчина в сером плаще и шляпе курил и потягивал виски. Он был высок – около шести с половиной футов – плечист, коротко стрижен и небрит. Маленькие черные глазки, похожие на крысиные, бегали туда-сюда, будто в поисках чего-то. Стакан перед посетителем был наполовину пуст.

– Включай, включай! Сейчас начнется!

Незнакомец утер крючковатый нос грязным платком – последнюю неделю его мучил насморк.

– Чертова осень… – пробормотал мужчина. – Чертов ноябрь…

Его звали Винсент Новал, и он, как и большинство обитателей Хорс-тауна, был всего лишь еще одним неудачником, которого судьба отправила в этот богом забытый городок.

В баре толпилась целая куча народа, но выпивка, похоже, никого не интересовала.

«Я приветствую вас на шоу “Немного счастья”…»

При желании Винсент мог бы обчистить карманы всех собравшихся здесь людей и преспокойно убраться – никто бы и слова ему не сказал. Но это было чертовски скучно. Все равно, что читать телефонный справочник.

Винсент был единственным живым в этом царстве мертвых, единственным человеком среди зомби, которые, разинув рты, смотрели на экран маленького закрепленного под потолком телевизора.

Это был настоящий, массовый и притом разрешенный правительством гипноз.

Словно незримый иллюзионист раскачивает маятник перед всем миром, который, разинув множество ртов, водит миллиардами глаз влево-вправо, влево-вправо…

«Итак, напоминаем: третья цифра – восемь… Очень скоро мы узнаем четвертую… Вы волнуетесь, Нил?»

Нил «мать-его-так» Джефферсон ни черта не волновался. Нил вот уже в шестьсот тридцатый раз тупо улыбался в камеру и медленно вжимал в стол кнопку, запуская лототрон.

В проклятом барабане крутились бумажки с цифрами. Бумажек было много, цифры могли повторяться бессчетное количество раз.

За шестьсот тридцать выпусков главный – и единственный – приз разыгрывался тридцать пять раз. Еще два вечера, и станет известна тридцать шестая выигрышная комбинация.

Пока что ни один номер не соответствовал реально живущему на свете человеку.

Хотя чему удивляться? Ведь совпасть должны были не две-три цифры – восемнадцать.

Первые восемь цифр должны были составить дату рождения: две обозначали день, две – месяц и четыре – год. Следом шел уникальный номер гражданина, состоящий из десяти знаков. У каждого человека на свете наличествовал такой – будь то аккурат появившийся на свет малыш в роддоме на окраине Москвы или девяностолетний старик-отшельник, живущий в лесах Амазонки.

Итого – восемнадцать цифр.

Примитивный развод… Но люди не могут не играть.

В конце концов, платить за просмотр шоу не заставляют, так чего же опасаться? Это всего-навсего чудновеселая игра, победитель которой, если таковой найдется, получит – о Боже, это просто невероятно! – счастье.

Занавес.

Новал толкнул сидевшего рядом с ним мужчину в плечо.

Никакой реакции.

Тогда Винс нагнулся и плюнул мужчине в стакан.

– Сюрприз! – с улыбкой сообщил он.

Хозяин стакана и бровью не повел.

– А в ответ тишина… – пропел Винсент и, щелкнув пальцами, обратился к бармену:

– Ты не поверишь, дружище, но по нечетным, когда у тебя смена, я сплю с твоей женушкой!

Бармен не повернул головы. Он вообще не шевельнулся. Его глаза следили за ведущим на экране.

– Черт, шутка не вкатила, – вздохнул Винс. – Хотя удивляться нечему. Женись я на такой корове, тоже не поверил бы.

Посидев немного, он резко повернулся влево и, ткнув пальцем в грудь чернокожего паренька в бейсболке, воскликнул:

– Твоя мама такая тощая, что может пролезть под дверью и спрятаться под ковром!

Никаких возражений.

– Согласен, до парней из стенд-апа мне далеко. Но, честное слово, я старался! – Винс скорчил жалобную физиономию и просящим тоном протянул:

– Может, угостишь меня выпивкой, черномазый? О, нет! Нет, я этого не говорил! У вас нет свидетелей! У вас нет доказательств!..

Новал вскочил с табурета и стал павлином расхаживать между посетителей. Проходя мимо очередного истукана, он высказывал первое, что приходило на ум:

– Боже, только идиот мог напялить широкополую шляпу к спортивному костюму… А эта и вовсе оделась, как шлюха, хотя днем торгует хот-догами на углу Баттерфляй и Хелпми… Хотя, это одно и то же… А это что за рожа? Вылитый осел!.. Ну а вон тот, с лисьей мордой…

Таким странным образом он добрался до выхода и уже собирался толкнуть дверь, когда его что-то остановило.

Это «что-то» стоило тридцать баксов и было чертовски крепким.

– Единственный нормальный человек среди этих уродов… – проворчал Винс, погладив седого мужчину в опрятном костюме по загривку. – Дарить – это ведь так здорово!

С этими словами Винс подхватил со стола бутылку «Мидлтона» и, отсалютовав Опрятному, покинул бар.

Улица встретила оглушительной тишиной. Ветер лениво подбрасывал смятые бумажные стаканчики, пыльные пакеты цеплялись за фонарные столбы и медленно сползали вниз – до следующего порыва.

Винс посмотрел на часы.

Семь ноль десять.

Через пятьдесят минут улица снова оживет. Люди выйдут из баров, магазинов, вспомнят о чертовски важных делах, посетуют на проклятые сутки, в которых всего двадцать четыре часа.

Винс огляделся по сторонам, сунул бутылку под мышку и полез за сигаретами. Выбил одну из пачки, вставил в рот, щелкнул зажигалкой. На боку ее были выгравированы буквы «V» и «N».