Эта книжка – не совсем сборник статей. Эта книжка – сборник статей, написанных специально для книжки. Когда они писались, они так и задумывались – как главы.

С тех пор, как я осмелилась критиковать левые ценности, я узнала о себе много нового. Я узнала, что я фашист и наймит кровавого режима; что с моей точки зрения «есть всего два достойных и приличных политических режима – сословная монархия и просвещенный деспотизм» (Виталий Третьяков) и что мечтаю я «о просвещенной абсолютной монархии, с монархом – добрым гением во главе. Чтобы он злых карал, а добрых награждал, правильные решения, ведущие к росту общего блага, принимал, а неправильные – отнюдь нет» (Сергей Давидис).

К несчастью г-д Третьякова и Давидиса, я сама, без их бесценной помощи, могу сформулировать свой политический идеал. Он очень прост.

Государство никогда не должно делать того, что может сделать частный бизнесмен. На федеральном уровне никогда не надо делать того, что можно сделать на уровне региональном. Избирателем должен быть каждый, кто платит хотя бы на копейку больше налогов, чем получает дотаций от государства. И что ничего не верно само по себе, но все – смотря по обстоятельствам.

Мое мировоззрение – это либерализм в классическом понимании этого слова, и – прагматизм. Либерал-прагматизм, если угодно.

Что значит – либерализм? Это ровно то, что это слово значило в XIX в. Это ровно та сумма взглядов, которая отражена в одном из самых великих текстов человечества – в Декларации Независимости 1776 г.

«Мы считаем само собой разумеющимся, что все люди созданы равными, что они наделены своим Творцом некими неотъемлемыми Правами, и среди них – Жизнь, Свобода, и стремление к Счастью. Что для обеспечения этих прав государства созданы между людьми, и что власть государства опирается на согласие управляемых, и что когда любая форма управления перестает соответствовать этим условиям, люди имеют право изменить и/или свергнуть это правление, и учредить новое».

Что значит – прагматизм?

Это значит не заниматься инфантильным фарисейством. Вот, например, есть Китай, в котором политика власти подняла из нищеты 400 млн. чел. за двадцать лет. И инфантильные фарисеи при виде Китая благочестиво восклицают «но ведь у них нет демократии!» Нет. А если бы была, то полмиллиарда нищих китайских крестьян проголосовали за нового председателя Мао.

Прагматизм – это когда вы не превращаете любую дефиницию в абсурд. И не всплескиваете руками: «Вот, авторы Декларации Независимости написали, что все люди рождены равными, но они не дали прав голосования индейцам, неграм, женщинам и беднякам». Да, не дали. А если бы дали, CША сейчас ничем не отличались бы от Гаити. Дальше что?

Прагматизм – это понимание того, что ничто не является истиной или ложью само по себе, но только в зависимости от реального состояния дел. Если вы говорите «Эта кошка черная» – это не является истиной или ложью per se. Это истина, если кошка черная, и ложь, если кошка белая. Когда убивают Каддафи – это хорошо, а когда убивают Кеннеди – это плохо. И когда Ли Куан Ю в Сингапуре сажает политических противников и затыкает независимым СМИ – это хорошо, а когда то же самое делает Путин или Дювалье – это плохо.

Вы скажете, что это двойная мораль? Я скажу, что это здравый смысл. Волкодав – прав, а людоед – нет. Правительства созданы для того, чтобы обеспечивать права и свободы людей. Если они вместо этого нарушают эти права и свободы – они должны быть свергнуты. Если они действительно защищают права и свободы – они обязаны нейтрализовать тех, кто на эти свободы покушается. Как отличить правительство, защищающее права и свободы, от правительства, их нарушающего? Так же, как черную кошку от белой. Глазами.

Мы живем в эпоху, когда 500-летнее доминирование Запада приходит к концу.

Европа добилась невиданного успеха и свободы своих граждан, опираясь на рыночную экономику, техническую изобретательность, минимальное государство и вполне очевидное и свойственное любой цивилизации чувство собственного превосходства над другими.

Этой открытой экономике соответствовал классический либерализм и позитивизм. Либеральные мыслители и политики XVIII-XIX вв., прекрасно знавшие и Плутарха, и Тита Ливия, пытались сконструировать общество, в котором неограниченная власть государства и неограниченная глупость черни были заменены рамками законов.

Начало XX века стало началом реакции против этого классического либерализма. XX век породил тоталитарные идеологии – социализм, фашизм, национал-социализм, – которые вместо индивидуализма проповедовали коллективность, вместо свободы предпринимательства – заботу государства об экономике. («Фашизм полностью и абсолютно противостоит доктрине либерализма» – писал Муссолини в «Манифесте фашизма».)

Режимы, основанные целиком на этих идеологиях, пали, но не раньше, чем эти идеологии отравили и пропитали собой все современное западное сознание.

В результате многие из классических европейских ценностей превратились в свою противоположность. Так, тезис о примате европейской цивилизации превращен в тезис о вине европейской цивилизации перед всеми, кого она колонизовала.

Другие из этих ценностей поддерживаются лишь на словах; свобода предпринимательства в современной Европе все глубже и глубже тонет в трясине бюрократии и социальных гарантий. «В Латинской Америке есть и проблемы, и возможности. А в Италии есть только проблемы», – как сказал мне как-то один итальянский предприниматель.

Самое удивительное, что классики теории и практики либерализма все это предвидели. «Чернь больших городов не больше способствует чистоте правительства, нежели язвы – силе человеческого тела», – писал автор Декларации Независимости Томас Джефферсон. Чистая демократия, – «несовместима с личной безопасностью и частной собственностью», – писал Джеймс Мэдисон.

Мы живем в больном мире, в котором бедные страны, стремящиеся к модернизации, больше не имеют перед собой того твердого образца, который они имели в Европе XIX века. Вместо этого победившая на Западе в результате всеобщего избирательного права социал-демократия преподносит им, под видом общечеловеческих истин, левую пропаганду.

Двумя краеугольными камнями этой пропаганды является тезис о universal suffrage и welfare state – всеобщем избирательном праве и государстве всеобщего благосостояния – как о необходимой примете любого свободного общества.

Тот очевидный факт, что всеобщее избирательное право в нищих странах, как правило, кончается диктатурой, а социальные гарантии даже в богатых странах ведут к финансовому кризису – не просто игнорируется. Любое упоминание о нем рождает инфантильно-фарисейскую реакцию отрицания и крик: «да ты фашист!» Этот крик тем более смешон, что фашизм и вырос из всеобщего избирательного права и социальных гарантий.

Либеральный прагматизм – это когда вы сначала собираете факты, а потом делаете выводы. Если вы констатируете, что в условиях высокой гравитации луч света не распространяется по прямой, это не значит, что вы являетесь врагом света. Но если вы констатируете, что в условиях бедности народовластие не выживают, вы почему-то считаетесь врагом народовластия.

В истории нет ничего верного самого по себе, но всё – смотря по обстоятельствам. Социальные структуры настолько сложны и подвижны, что то, что вчера было злом, сегодня превращается в благо, и то же самое обстоятельство, которое убивает одно общество, приводит к расцвету другое.

В X веке раздробленность Европы обеспечила ее абсолютную отсталость по сравнению с Китаем, а потом та же самая раздробленность обеспечила Европе рост. Отцы-пилигримы ехали в Плимут основывать христианский коммунизм, а основали США.

То же самое со всеобщим избирательным правом. Ничто не верно само по себе. Если ваше общество состоит из собственников и ответственных граждан, как в Швеции, то даже при высоком уровне социальных гарантий во главе его окажется ответственный политик. Если ваше общество состоит из людоедов, как в Африке или люмпенов, как в России, то вы на выходе получите президента-людоеда и президента-люмпена.