Люди всегда искали магических помощников. Несколько самых ранних примеров можно отыскать в греческих магических папирусах II–V веков н. э. Троекратное испытание магических помощников и идея о том, что они могут действовать со скоростью мысли, впоследствии нашли выражение в такой фигуре из «народной книги» о Фаусте, как Мефистофель. Проверку известных духов, имевшую целью определить самого быстрого, можно найти в магической книге «Чёрный ворон», предположительно опубликованной в Лионе в 1469 году.
Хотя Фауст развлекал своих гостей в Эрфурте с поистине королевским размахом, он не чурался шуток самого простого свойства. Известен рассказ о том, как Фауст околдовал компанию завзятых пьянчуг, заставив их думать, что перед ними «виноградный куст, на котором висели гроздья сочного винограда…»; когда же «Фауст снял, наконец, чары… легковерные приятели увидели, что, потянувшись за гроздью, каждый из них ухватился за собственный нос»{153}. Если верить легенде, позже Фауст повторил этот трюк в замке Боксберг.
В 1591 году эту историю пересказал Филипп Камерарий (1537–1624), приукрасивший и добавивший в текст некоторые ханжеские умозаключения, но оставивший на своих местах все детали повествования. В этой басне особенно выделяются элементы сказки и недвусмысленное предупреждение о вреде пьянства. Камерарий с энтузиазмом, возможно – преувеличенным, пересказывал то, что вполне можно считать занимательной историей об уловках из обширного арсенала Сатаны.
В самом конце декабря приятели Фауста решили испытать его силу, потребовав нечто практически невыполнимое: «Чтобы он явил перед ними виноградную лозу, усыпанную гроздьями спелого винограда». Фауст согласился, но приказал, «чтобы они сохраняли полное молчание и не вздумали шелохнуться, пока он не велит им сорвать ягоды: иначе они подвергнутся смертельной опасности».
Затем «…он с помощью своих чар так затуманил взоры и чувства пьяной компании, что им привиделся роскошный виноградный куст, на котором висели гроздья сочного винограда необыкновенных размеров, и гроздьев этих было столько же, сколько было собравшихся»{154}.
Гости Фауста достали ножи. Они с трудом сдерживались, чтобы не срезать сочные грозди, но тем не менее послушно ждали команды мага. Фауст продолжал испытывать их неизвестностью, пока наконец не снял чары: «Куст с виноградом растворился в дыму, и легковерные приятели увидели, что, потянувшись за гроздью, каждый из них ухватился за собственный нос и уже замахнулся ножом, так что если бы только кто-нибудь вопреки уговору начал самовольно срезать виноград, то обкарнал бы свой собственный нос»{155}.
Как говорил Камерарий, эта история была одной из многих, рассказывавших о магических способах получения эффектов, не соответствующих времени года. Хотя эти колдовские подвиги не подразумевали участия Сатаны, Камерарий сделал всё, чтобы представить их образцом работы дьявола. Пьянство, о котором также идёт речь в рассказе, усиливает степень морального осуждения. Текст Камерария заканчивался строгим замечанием:
«И поделом было бы, не такого еще увечья заслуживает тот, кто из суетного любопытства стремится стать очевидцем и соучастником бесовского наваждения, чего христианину делать не следует, ибо подвергается он этим большой опасности, а главное, берет тяжкий грех на душу»{156}.
Камерарий был суровым человеком, однако не слишком отличался от других своих современников, с радостью отправлявших на муки всех нарушавших каноны церкви. Интересно, что на долю Камерария выпало больше всего упрёков. Хотя он неоднократно повторял, что в силу своей нелепости эта история является дьявольской иллюзией, похоже, что он сам верил в её правдивость. В наше время на такое чудо способен любой выступающий со сцены гипнотизёр, но разве мы понимаем в гипнозе больше, чем Камерарий в магии Фауста?
Проклятое дьявольское отродье
Таким образом, легенда, возникшая вокруг Фауста в Эрфурте, нашла отражение в гораздо более старых материалах, но Хогель в своей «Хронике» задавался вопросом: «Каким мог быть результат?» Новость о магическом пире, о летучем коне, о прекрасном зимнем саде – и, вообще, о «человеке, знающем так много фокусов», распространилась так быстро, что вскоре «в Эрфурт приехали многие благородные люди, желавшие его увидеть». Разумеется, «люди стали беспокоиться о том, что дьявол может увести с пути истинного слабых духом молодых людей и других простаков», если те, по выражению Хогеля, последуют примеру Фауста и займутся чёрной магией{157}.
Искажения, внесённые Хогелем в рассказ об этом событии, показывают, что текст был скомпилирован позднее. Хогель написал, что, поскольку дворянин из дома «под якорем» (он не назвал его имени) был «папистом», к нему послали монаха. В то же время, если Фауст в 1513 году находился в Эрфурте, это значит, что оставалось ещё четыре года до момента, когда Лютер прибьёт к воротам Замковой церкви в Виттенберге свои знаменитые тезисы, возвестившие событие, с которого началась Реформация{158}. Но в 1513 году все номинально оставались папистами, анабаптистами и иже с ними.
Согласно данным Хогеля, монахом, которому поручили отвратить Фауста от дьявола, был «доктор Клинге» – францисканец, живший, как было сказано, «по соседству»{159}. Конрад Клинге имел докторскую степень по богословию и, как считается, с 1520 по 1556 год был проповедником кафедрального собора в Эрфурте. Это предполагает, что события должны были происходить, если они вообще происходили, через несколько лет после первого документально подтверждённого визита Фауста в Эрфурт, имевшего место в 1513 году. Не стоит отбрасывать возможность, что Клинге мог побывать в Эрфурте за какое-то время до своего назначения. К сожалению, в этом нет никакой уверенности. Впрочем, для нас важнее всего, что доктор Клинге существовал и что он бывал в Эрфурте. В других текстах можно также найти следы, подтверждающие эту историю. Возможно, Клинге был тем благочестивым пожилым человеком, о котором упоминал Лерхеймер, – и с него вполне могли списать персонаж, позднее вошедший в «народную книгу» о Фаусте. Хогель мог изменить первоначальный текст «Хроники» Рейхмана – Вамбаха, чтобы приспособить документ к идеям XVII века. Наряду с возможностью того, что визит Клинге действительно имел место, мы должны рассмотреть использование имени Фауст вместо имени Фаустус и упоминание о договоре с дьяволом.
После того как доктора Клинге призвали в Эрфурт, он явился в дом «под якорем» и поговорил с Фаустом, «сначала мягко, а затем весьма строго». Он сказал Фаусту, что «за такие дела падёт на него кара Господня и вечное проклятие». Ещё он сказал, что Фауст получил хорошее образование и может зарабатывать не столь нечестивым и более достойным способом. Фаусту настоятельно предложили «оставить легкомыслие, к которому его, возможно, толкнули искушения Дьявола в годы молодости, и просить у Господа прощения за свои грехи»{160}. Хотя Фауста не могло обрадовать вторжение этого фанатичного проповедника, до нас дошёл его весьма корректный ответ. Фауст вежливо обратил внимание священника на то, что он подписал не подлежащий отмене контракт с дьяволом.
Этот договор мы обсудим в своё время; пока же не будет лишним присмотреться к доктору Клинге. Наверное, он потирал руки, думая об индульгенции, которую вот-вот купит Фауст, и о мессе, которую придётся отслужить (тоже не бесплатно) за спасение его души? «Мы устроим мессу в монастырской часовне, – пообещал Клинге, – так что ты, несомненно, освободишься от когтей Дьявола». Его слова не произвели на Фауста впечатления. «Месса тут, месса там, – сказал он и добавил: – Я всецело связан данным обетом». Забыв о Боге, он словом и кровью связал себя с дьяволом. Фауст добавил: «Дьявол честно держался своих обещаний, поэтому я должен так же честно сдержать свои».
Наверное, Клинге мало-помалу терял терпение. «Ладно, – сказал монах, – тогда иди своим путём, ты, проклятое дьяволово отродье, раз отказываешься от помощи»{161}.
