«Как сама жизнь!» — продолжал он размышлять, останавливаясь по временам перед витринами магазинов и не осознавая, на что смотрит, охваченный воспоминаниями и радостно взволнованный. Он плыл бессознательно в толпе, как щепка, подхваченная течением, не думая даже, куда и зачем плывет.

«Как это странно!» — удивлялся он, лишь теперь понимая, как необыкновенно все то, что он только что пережил. Он очутился в Гайд-парке и долго блуждал по пустынным дорожкам, теряющимся в бледном, туманном воздухе. День был серый и пасмурный, все кругом дышало тишиной, было грустно и мертвенно. Бессильно дрожали застывшие деревья, воды блестели, как тусклые, ослепшие глаза, а где-то высоко над парком кружили стаи птиц и по временам раздавалось громкое карканье.

Грусть этого серого дня медленно просачивалась в сердце, и сестра ее — меланхолия овладела всем его существом. Его охватило непонятное разочарование, потух сердечный жар, скука засыпала его серым пеплом безволия. Даже те волшебные видения, которыми так недавно он насыщал свое воображение, постепенно превращались во что-то обыденное, случайное и будничное. Даже последние слова Ады казались ему теперь давно прозвучавшим и пустым эхом. Он вдруг почувствовал, что этот недавно пережитый душевный подъем, это возродившееся с появлением Ады ощущение счастья, расползается и линяет, как изношенная одежда, убегает из души, как вода из надтреснутого сосуда, оставляя лишь сознание собственного бессилия.

«Чудо продолжалось одно лишь мгновение. Воскрешенное умирает вечной смертью!» — печально думал он, почувствовав в этот миг горькую правду своего сердца: Аду он больше не любит. Вандя была ему тоже чужда и безразлична. Он еще не хотел признаться себе в этом, объясняя все минутной усталостью.

Ему стало так неприятно и стыдно, что он торопливо направился домой, стараясь больше ни о чем не думать.

В столовой он уже никого не застал и, быстро позавтракав, перешел в читальный зал, где пили кофе.

Мистрис Трэси по обыкновению гуляла по комнате с кошкой на руках, а еще две, белые как снег, ходили за ней по пятам. Мистер Смит поджаривал перед камином свое сморщенное сухое лицо, несколько дам заняли большой диван в углу комнаты и разговаривали вполголоса.

— Опять дождь! — простонала мистрис Трэси, глядя в окно.

— Как обычно! Ужасный климат, я почти совсем забыл, какое бывает солнце. Еще несколько недель такой погоды, и... — Зенон замолчал.

Где-то в глубине квартиры жалобно завыла пантера.

— Это животное доводит меня до отчаяния!

— Ба? Вас? — удивилась одна дама.

— Почти всю ночь не спал, так она скулила.

— Странно, моя комната рядом с оранжереей, но я ничего не слышала, — заметила мистрис Трэси, поглядывая на дам. По их лицам скользнула какая-то таинственная, двусмысленная улыбочка.

— Завидую вам, у вас крепкий сон. А я просыпался всякий раз, как она выла.

— Она тоскует по своей госпоже.

— А может быть, разговаривает «с ним», — таинственно произнес мистер Смит, вынимая из кармана соль.

Снова раздался короткий рев Ба, на этот раз так близко, что кошки, ощетинившись, бросились в объятия мистрис Трэси, которая стояла неподвижно, водя вокруг испуганными глазами.

— Не знаете ли вы, когда вернется мисс Дэзи? — прервала наконец хозяйка неприятное молчание. Испуганные дамы облегченно вздохнули, а мистер Смит сильно ударил по головешкам, отчего на пол посыпались искры.

— Не знаю, — удивился Зенон ее вопросу, но все взгляды обратились на него.

— Мисс Блаватская справляется о ней по нескольку раз в день, а я не знаю, что ей сказать.

— Об этом должны знать друзья мисс Дэзи.

— Я думала, что вы сможете сообщить мне что-нибудь, — заметила мистрис Трэси.

— Я? Откуда такое предположение? Я знаю мисс Дэзи меньше, чем кто-либо другой в пансионе. — Но, заметив недоверчивые взгляды и неприятное выражение любопытства на лицах, он стал более настойчиво, чем сам того желал, убеждать всех, что он ничего не знает о мисс Дэзи.

— В таком случае знает только Ба, — серьезно заметил мистер Смит.

— Только она ничего не скажет! А жаль! — насмешливо произнес Зенон, поднимаясь с места.

— Нам не скажет, но вам — если б вы только захотели...

Зенон засмеялся, его рассмешил торжественный тон и выражение его лица.

— Я приведу ее, пусть сама скажет...

Мистер Смит как тигр бросился к двери, дамы с криком сорвались с места, а мистрис Трэси побледнела как полотно и простонала слабым голосом:

— Ради Бога, мы все умрем от страха, — и стала лихорадочно креститься.

— Неужели вы подумали, что я и в самом деле смогу привести Ба? — спрашивал Зенон, сконфуженный их испугом, но дамы молчали, не успев еще прийти в себя, только мистер Смит умоляюще простонал:

— Прошу вас, не называйте даже ее имени!

— Разве в ней воплотился Бафомель?

Мистер Смит в ужасе прижался к стене и, быстро вынув из жилетного кармана соль, поспешно начал сыпать ее вокруг себя.

Зенон сдержался, чтобы не засмеяться, и, извинившись за шутку, направился к двери.

— У меня к вам большая просьба, — остановил его писклявый голос. Он обернулся в дверях, прикрывая вежливой улыбкой неожиданно охватившую его скуку.

— В субботу мы устраиваем в нашей ложе большое собрание, — серьезно говорил мистер Смит, взяв его за пуговицу сюртука, — мисс Блаватская будет давать отчет о своем путешествии в Тибет и о сношениях с далай-ламой. Поразительные вещи. Она привезла с собой одного из тибетских братьев, — очень сильный медиум. После отчета в более тесном кругу состоится сеанс, вы увидите настоящие чудеса. Сама Блаватская очень желает познакомиться с вами и просит вас быть на собрании; будут только избранные, мы отказали даже Стэду, но для нас очень важно, чтобы вы были, познакомились с нашим учением и убедились в его истинности.

— Мистер Джо будет?

— К сожалению, нет; мистер Джо покинул братьев, изменил нам ради мисс Дэзи и ради «того»... — он робко оглянулся и стал перебирать пальцами, рассыпая соль.

— Наоборот, я знаю, что он относился к ней враждебно.

Мистер Смит таинственно прошептал ему на ухо:

— А теперь он ее самый верный раб. Нас уверяли, что он уже вошел в Палладинскую ложу, в которой якобы находится и она, состоя там «жрицей совершенного треугольника»... А я наверняка знаю, что она там является «Агнцем Белой Жертвы». Ужасно? Что?

— Может быть, и ужасно, но только для тех, кто понимает, что это значит.

— Посвящена самому... возлюбленная «того»...

— Вы когда-нибудь должны будете объяснить мне всю эту таинственную номенклатуру...

— Готов служить вам хоть сейчас, чтобы вы поняли весь ужас влияния мисс Дэзи и всю опасность, какой подвергается мистер Джо.

— Сейчас мне некогда, но я попрошу вас об этом в субботу, после собрания... — Он пожал ему руку и поспешил к себе.

Рассказ мистера Смита, его тревожный шепот и то настроение, которое царило в читальном зале, снова расшевелили в нем забытые, уже отложившиеся в памяти впечатления. Он ничего не мог вспомнить ясно, разрозненные обрывки каких-то сцен, звуков и красок с быстротой молнии проносились в его мозгу.

«Палладинская ложа, Агнец, Белая Жертва, Бафомет — что все это значит?» Он пытался стряхнуть с себя беспокойный кошмар.

— Помнишь?

Ему показалось, что кто-то шепнул ему это на ухо. Зенон подозрительно огляделся. Опять беспомощно стоял он посередине комнаты, захваченный хаотическим вихрем воспоминаний, клубившихся в его мозгу ураганом диких безумных призраков.

«Что это? Во сне ли я видел все это? Или читал об этом когда-то и теперь не могу вспомнить?» Он старался хотя бы на одно мгновение сосредоточиться и разобраться в круговороте воспоминаний.

Вдруг все провалилось, исчезло в бездне забытья. Он как бы вынырнул внезапно из-под бурных волн на сырую, грустную поверхность дня и сразу не мог понять, почему он стоит посредине комнаты. Куда он собирался идти? Что собирался делать? Продолжалось это одно мгновение, после чего он окончательно пришел в себя.