Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Мистера Джо нет дома, — решительно заявил он, не впуская Зенона в квартиру.

— Должен быть, мы сегодня условились здесь увидеться, и он ведь уже два дня не выходил из дому.

Зенон хитрил, лишь бы проникнуть внутрь.

— Не знаю, вы не записаны, а здесь перечислены все, кого я должен был пропустить. — И он показал карточку, испещренную иероглифами.

— Очевидно, он позабыл записать. Ведь ты меня знаешь и помнишь, что я всегда вхожу без доклада.

— Но жертва уже началась...

— Я опоздал... — Он совершенно не понимал, о чем говорит малаец.

— Нельзя... нет... — защищался тот все слабее, не зная, что делать, так как ему было известно о дружбе Зенона и Джо. А Зенон тем временем, не обращая уже внимания на его сопротивление, вошел в переднюю.

Малаец озабоченно почесал за ухом, запер дверь на целую систему замков и провел его в боковую комнату, где на низком столе в медном подсвечнике горело семь высоких восковых свечей, возле стен стояли широкие диваны, покрытые желтым шелком, стены тоже золотились горячим блеском китайских шелков с шитыми на них золотыми драконами.

Малаец подал ему длинную, тонкую, как паутина, и прозрачную, как вода, вуаль лилового цвета и открыл дверь в соседнюю комнату.

Зенон держал в руках удивительно мягкую шуршащую материю и не смел ни о чем спросить, чтобы не выдать, что он не принадлежит к посвященным. Только после ухода служителя он двинулся с места.

«Что все это значит? Какая это жертва началась?» — думал он, удивленно глядя кругом, так как никогда не был в этой части квартиры и даже не догадывался о ее существовании. Он заглянул сквозь открытую дверь в соседнюю комнату, но отступил назад. Там было совсем темно, вся комната была как бы разделена ширмочками на отдельные клетки. Зенон взял свечу и пошел в глубину помещения, проходя одну комнату за другой. Всюду царила тьма, было пусто и тихо, нигде не было ни единого человека; только в комнате, в которой раньше проходил сеанс, он услышал какие-то приглушенные, неясные звуки, какие-то стоны, выходившие как бы из-под земли. Иногда как бы крик доносился замирающим эхом и все куда-то глухо проваливалось. Он остановился в испуге, не понимая, откуда доносятся эти голоса. В комнате, как и везде, было пусто, только в окна заглядывали тени деревьев и мерцание далеких огней ползало по стеклу золотой паутиной.

Спустя некоторое время голоса зазвучали опять, и как-то ближе, яснее, почти рядом с ним. В ужасе отскочил он, свеча погасла, его окружил мрак, и тогда только он понял, что этот как бы сдавленный, странный шум плывет из круглой комнаты. Отыскав дверь, Зенон бесшумно открыл ее; за ней висела тяжелая гардина. Голоса, перемежающиеся звуками музыки, раздались совсем близко; он слегка раздвинул занавес — и в ужасе попятился назад.

Он бросился обратно в комнату сеансов, зажег папиросу и, прижавшись лбом к стеклу, старался отрезвить себя оконным холодом и рассматриванием деревьев в саду.

«Вижу хорошо, — это туя... чувствую холод... знаю, где нахожусь... сознания не потерял...» — медленно думал он. То, что он там увидел, обрушилось на него кошмарным ужасом.

«Я видел, но это невозможно... мне показалось... какое-то затмение в мозгу...» — размышлял он, как бы с трудом освобождаясь от безумного сна. Спустя какое-то время, окончательно успокоившись и уверившись, что он в полном сознании, Зенон опять пошел туда и робко заглянул за портьеру.

Круглая большая комната вся утопала в волнах мягкого голубого света; голубой ковер покрывал пол, голубого же цвета были глухие, лишенные окон стены, покрытые в некоторых местах золотыми таинственными знаками. Из бронзовой греческой лампы, свешивавшейся с потолка, проливалось пропущенное сквозь занавеску туманное сияние, и в этом сонном полусвете, в этом лунном мерцании, словно где-то в бесконечности, освещенной дрожанием звезд, среди упоительного аромата орхидей, склоняющихся из золотых корзин по стенам, среди сладких звуков каких-то неизвестных инструментов двигались призрачные фигуры, босые и почти нагие, овеянные только цветными, прозрачными, как вода, вуалями. Только головы и лица были у них тщательно закрыты. Это был какой-то дьявольский хоровод привидений, пляшущих в бешеном, хаотическом круге, стегающих себя длинными прутьями зеленого бамбука.

Джо сидел посредине комнаты на ковре, скрюченный, неподвижный, глядя тупым, застывшим взглядом и, как мертвец, ничего не слыша. Он был совершенно слеп и нечувствителен к этому бурному вихрю, который проносился вокруг него все быстрее, развеваясь радугой цветных тканей, звуча охрипшими голосами и свистом истязаний, колеблясь вереницей белых тел под тонкими покровами, казавшимися паутиной, орошенной светом.

Семь мужчин и семь женщин кружились в безумной мистической пляске, ожесточенно бичуя себя среди диких криков и судорожного плача. Они били себя, опьяняясь болью, с фанатичной жаждой страданий, с жертвенным пылом мученичества, били один другого куда попало, сплетаясь в клубящуюся массу, в безумный слепой хоровод, несущийся с криками, судорожно дергающийся, потерявший сознание. Розги свистели все быстрее, движения становились неуловимыми, красные полосы, как змеи, все чаще извивались на белых телах, брызгала кровь... Иногда кто-нибудь со страшным криком падал на пол, полз к ногам Джо и целовал его нагие стопы, не замечая, что весь этот круговорот проносится по его телу, топчет, давит его и летит дальше. Или кто-нибудь вырывался из безумного круга, бился головой об стену, дико, ужасно кричал и валился без чувств на землю.

Вдруг все упали ниц, и зазвучал хор смертельно усталых голосов, молитвенных стонов и жалобных слез: «За грехи мира прими страдание наше!.. За грехи мира прими кровь нашу!..»

И снова началось бичевание, еще более жестокое и неукротимое. Ужас наполнил комнату, все слилось в один хаос криков, запахов, звуков невидимой музыки и жгучих ударов, в один круговорот тел, залитых кровью. Наступило слепое бешенство, страшный шабаш одержимых душ, потрясаемых судорогами безумия и смерти.

Зенон стоял за портьерой, как бы погруженный в мучительный фантастический сон, дико водил вокруг глазами, слушал и не мог поверить. Он закрыл глаза, щипал себе руки: не спит ли он? Кровавое, дикое видение не исчезало. И только после этого гимна, несколько раз прерывавшего этот шабаш, он понял, что происходившее перед его глазами было самой реальной действительностью.

Он пытался узнать участников, но ни одного лица нельзя было различить под покрывалами. Только по стройной фигуре, по высокой груди, лебединой шее и прядям рыжих волос над ослепительно белыми плечами он угадал мисс Дэзи.

Не верил, но предчувствовал, что это она; временами ему даже казалось, что он различает ее голос, и тогда он замирал от какой-то дикой, нечеловеческой боли и его охватывало такое исступление, что он хотел броситься к ней, вырвать ее из этой толпы, унести далеко, целовать ее раны и горячими губами ловить струйки крови, стекавшие к ногам. Он вовремя овладел собой, но чувствовал, что и его охватывает жар и кровавая жажда бичеваний и ран. Дикое, сладострастное желание крови просыпалось в нем, как голодная пантера, готовая прыгнуть; еще момент — и он бы не удержался и ринулся вперед. Нечеловеческим усилием воли он вырвался, побежал, гонимый фуриями ужаса и страха.

Сам не зная, как и когда, очутился он в центре города, на одной из широких улиц, среди крикливой толпы и лихорадочного движения.

Ослепительный свет электрических солнц, иллюминация на балконах, оглушительный крик, суета, стук экипажей и отрывки напеваемых арий — все это превращало улицу в какую-то могучую, бурную реку, в которую он упал всей силой инерции, на самое дно, совершенно не понимая, что происходит вокруг и куда несет его этот человеческий поток.

А толпа все увеличивалась, плыла как лавина, множась шумными притоками из боковых улиц, заливала всю Оксфорд-стрит бесчисленным морем голов, волнующихся и кричащих. Тысячи газет развевались над головами, сотни кебов и омнибусов, зажатых давкой, раскачивались над толпой, а с крыши почти каждого омнибуса кричал какой-нибудь человек, стараясь подчинить себе непрекращающийся шум, тысячи шляп подымались вверх и тысячи глоток ревели изо всех сил не переставая. Хаос усиливался еще более: с верхнего конца улицы приближались гудящие, могучие звуки труб. Но Зенон ничего этого не видел, в глазах у него все еще плясали голые окровавленные тела, он слышал над собой свист бамбука, невольно ежась и как бы сторонясь удара, и тревожно затаенными взглядами все еще следил за ее длинной шеей и вырвавшимися из-под повязки рыжими волосами.

16
{"b":"178424","o":1}