19

вокруг меня — главное, чтобы они были преданы нашему делу, преданы мне».

Личная преданность окружения всегда была главной заботой руководителей нашей страны. Из этого принципа в высших эшелонах власти рождались землячество, клановость. Сколько днепропетровцев переехало в Москву при Брежневе, сколько свердловчан пришло в Кремль, правительство и Думу с помощью Ельцина... Но это была и их ахиллесова пята, поскольку нередко за личной преданностью скрывались серость, глупость, карьеризм, притом с высокой степенью лести и подобострастия. А многое ли изменилось сейчас? Не успел А. Чубайс возглавить аппарат президента, как назначил своими заместителями бывших земляков и друзей. Да и Б. Немцов после своего назначения в правительство перетащил в Москву немало нижегородцев. Забываются заповеди древних греческих мудрецов. Еще Солон предупреждал: «Будучи поставлен во власть, не употребляй на должности при себе лукавых людей, ибо в чем они погрешат, за то обвинят тебя как начальника». Так и получилось. Не многим удавалось, как Л. Брежневу, создавать окружение, до конца ему преданное и деловое. И что бы ни говорил М. Горбачев о своей принципиальности в подборе кадров, ему не удавалось сохранить объективность. Можно привести массу примеров.

На заре своей деятельности на посту Генерального секретаря Михаил Сергеевич, создавая новую, молодую команду руководителей, но не желая обострять отношения со «старой гвардией», обратился ко мне с просьбой уговорить Н. Тихонова, которому уже исполнилось 80 лет, оставить пост Председателя Совета Министров. Выполнить эту просьбу не составило большого труда - нужно сказать, что Николай Александрович давно страдал тяжелым атеросклерозом мозговых сосудов и не мог работать в полную силу, а потому легко согласился уйти на пенсию (благодаря чему и смог прожить до 93 лет).

20

Однако, обсуждая проблему замены, Горбачев проговорился: «У меня есть очень хорошая кандидатура — В. Воротников, толковый человек, опытный руководитель, из нашей среды партийных секретарей». Каково же было мое удивление, когда вскоре, сообщив ему о согласии Н. Тихонова уйти на пенсию, я услышал, что он на это место нашел подходящего человека — Н.И. Рыжкова. К тому времени я уже знал Николая Ивановича и считал, что по деловым качествам он на голову выше В. Воротникова, но меня удивило столь быстрое изменение решения Горбачева. «Знаешь, — заявил Горбачев, — мне сказали, что он претендовал на то место, которое я занял». Кстати, именно эта внушаемость — свойство, непозволительное для любого руководителя, сыграло роковую роль в судьбе М. Горбачева.

Тогда, в самолете, я понял, что мой голос — глас вопиющего, не достигающий цели, понял, что ничего хорошего нас не ждет, впереди тяжелые потрясения и первое, что необходимо делать, — уйти из политической жизни и сосредоточиться на своей профессиональной деятельности. Медицина, врачевание, наука — вот что вечно и непогрешимо. Вот что может принести успокоение и счастье.

Покидая самолет, я покидал Горбачева. Мне было жаль себя, связывавшего с ним надежды на будущее страны и сделавшего многое для его восхождения на пьедестал главы страны, но обманувшегося в этих надеждах. Мне было страшно за непредсказуемое будущее моего народа. Что же случилось? Почему злой рок преследует нас? Самое страшное, что мы не знаем и даже не можем предполагать, чем обернутся в будущем те или иные события, активными участниками которых мы были, как повлияют они на наши судьбы, на судьбу страны. Извечный гамлетовский вопрос «быть или не быть?» звучит для нас так: правилен или неправилен был наш выбор?

Почему, встретив в далеком январе 1971 года М. Горбачева, малоизвестного в то время партийного функционе-

21

pa, я поверил в него? Тогда мне удалось вырваться на короткий семидневный отдых в Кисловодск. Таких подарков судьбы в те годы у меня бывало немного. В первый же день пребывания в Кисловодске ко мне подошел руководитель нашего управления на Северном Кавказе А. Перекрестов и, несколько смущаясь, сказал: «Евгений Иванович, у нас сейчас отдыхает новый первый секретарь Ставропольского крайкома Михаил Сергеевич Горбачев. Он много слышал о Вас и хотел бы с Вами познакомиться». К этому времени я уже разбирался в азах партийной иерархии и знал, что первые секретари крайкомов и обкомов — это своеобразные генерал-губернаторы, от которых во многом зависит жизнь на местах. Если же учесть, что мы, заново создавая систему охраны здоровья руководящих, научных и творческих кадров, развернули в то время большое строительство реабилитационных центров в Пятигорске, Железноводске и Ессентуках, станет понятным мое встречное желание познакомиться с первым человеком в крае. Понимал я и Горбачева, человека нового в периферийной партийной элите, ему было интересно познакомиться с молодым академиком, близким к высшему партийному руководству.

М. Горбачев тоже приехал на короткий отдых, кажется, после краевой партийной конференции. С той первой встречи у нас возникла взаимная симпатия. М.С. Горбачев мне понравился. Было приятно на фоне закостеневших партийных функционеров с их догматическими воззрениями или просто партийных карьеристов встретить человека с неординарным и смелым мышлением, лишенного так называемого «коммунистического чванства» и чиновничьих амбиций. Держался он естественно и непринужденно, во всем его облике была какая-то простота, которая поначалу казалась мне провинциальной. Разговорившись, мы пришли к заключению, что у нас много общего.

22

Те давние, почти тридцать лет назад, прогулки по зимним дорожкам Кисловодска на «Большое седло», легкий мороз, солнце, чудесный воздух, какая-то непередаваемая словами обстановка покоя и умиротворения, приятный собеседник настраивали на откровенный разговор. Вначале мы, как и все в тот период при встрече с незнакомыми, были осторожны в высказываниях и больше вспоминали прошлое, чем обсуждали настоящее, однако чем больше узнавали друг друга, тем все чаще переходили на обсуждение современных, в том числе и политических, проблем.

Думается, пальма первенства в этом принадлежала мне. Молодой секретарь Ставропольского крайкома был далек от «политической кухни», царившей в Москве, от той борьбы за власть, которая разъедала верхушку КПСС. По крайней мере многое, что я рассказал Горбачеву о борьбе между группами А.Н. Шелепина и Л.И. Брежнева, о взаимоотношениях Л. Брежнева и А. Косыгина, причинах замены на посту Председателя Совета Министров РСФСР Г.И. Воронова М.С. Соломенцевым, о Ю.В. Андропове и других из окружения Л. Брежнева, было для него откровением.

Сложно вспомнить все, что мы тогда обсуждали, но, покидая Кисловодск, я увозил не только теплые чувства к молодому секретарю крайкома КПСС, но и определенный оптимизм, связанный с появлением нового поколения партийных руководителей, отличавшихся честностью и оригинальным мышлением. Конечно, как и многие бывшие комсомольские работники, он был в некоторых вопросах ортодоксален и, главное, не до конца представлял себе весь комплекс сложных личностных и групповых интересов, которые царили в высшем руководстве и оказывали большое влияние на политику и жизнь в стране.

С этой декабрьской встречи в Кисловодске зародилась, как это не раз говорил Горбачев, наша дружба, которая продолжалась почти двадцать лет. Тогда я не мог даже представить, что придет время разочарований и наши

23

пути разойдутся. Счастлив только в одном, что это случилось в конце 1989-го, когда еще «светилась звезда» Горбачева и когда он достиг того, о чем мечтал, - стал президентом великой сверхдержавы; еще до того, как деяния и позиция Горбачева, его противостояние с Ельциным поставили страну на грань катастрофы, привели ее к распаду. Мне было бы постоянным укором, если б наше отчуждение произошло в тот трагический для М. Горбачева момент, когда Б. Ельцин изгнал его из президентской резиденции в Раздорах и из Кремля, а те, кто еще недавно, как, например, А. Яковлев, пели ему панегирики, переметнулись в лагерь врагов.