Для Кошмарика слова «сестерций» и «Каракалла» были такими же пустыми по значению, как и любые два слова из какого-нибудь китайского или японского языка, зато Володя даже вскрикнул — до того его поразило сообщение нумизмата. Кошмарик же сказал:

— Мастер, мне бабушку-то лохматить не надо^[3]. Что за стерций и кто там каркала?

Фраза прозвучала грубо, но то ли «мастер» был просто добродушным человеком, то ли прощал мальчишке с повязкой его тон потому, что он обладал интересной вещицей. Нумизмат улыбнулся и ответил:

— Сестерций, молодой человек, это монета Древнего Рима, чеканился с третьего века до нашей эры из серебра, а потом из сплавов цветных металлов. А Каракалла — римский император. Вот здесь, на лицевой стороне монеты, изображен его профиль.

— Ага, понял, — кивнул Кошмарик. — Ну а чего стоит эта монета?

Нумизмат заулыбался еще шире и подошел к полке с книгами, снял с нее одну, довольно толстую, сел и стал листать.

— Так, посмотрим каталог, посмотрим, — бормотал нумизмат. — Монетка, скажу честно, редкая. Каракалла портил монету, то есть обрезал с нее серебро, и деньги в его правление упали в цене. Следующие императоры, не желая иметь дело с испорченными сестерциями Каракаллы, их старались изъять из обращения, перечеканивали, поэтому-то сестерциев Каракаллы у нумизматов совсем мало.

Володя слушал «мастера» затаив дыхание. Все в его мозгу сейчас было раскалено, как в печи, — как все совпало, сплелось: и книга, прочитанная на ночь, и сон, и крепкие руки, схватившие его за горло, и выпавшая из кармана преступника монета Каракаллы.

— Вот, нашел! — ткнул нумизмат пальцем в лист каталога. — Итак, приятель, на аукционе «Кристи» стартовая цена на твою монету была бы тысяча долларов.

Кошмарик дернул себя за болтающийся конец бандана. Володя видел, что он сам не свой от волнения.

— Н-да, мастер. А вы бабушку не лохматите?

— Ну что за лексикон! — впервые посмотрел на собеседника с неодобрением «мастер». — Вот, сам посмотри. Здесь — фотоснимок монеты, а вот — цена.

Кошмарик встал и нагнулся над раскрытой книгой. Потом сказал:

— Точно, тысяча баксов. Но ведь за ними еще съездить надо, на этот аукцион.

— Не только съездить, — с сияющим лицом захлопнул каталог «мастер», — но еще умудриться провезти через границу эту монету.

— Ну, это я бы все реально^[4] сделал. В такое бы место вашего Каркалу запихал бы, что ни один бы таможенник монету оттуда не выколупал бы. Только лень мне что-то к этому Кристи ехать. Берите, мастер, Каркалу за девятьсот пятьдесят баксов да и поезжайте на аукцион. Вы же все равно здесь навроде скупщика сидите. А, мастер?

Блестящее сытое лицо «мастера» мигом стало похожим на стиральную доску — сморщилось от смеха. Смеялся нумизмат недолго, но очень заливисто. Но смех стих внезапно, и снова мальчики видели гладкое и блестящее, как огромное яблоко, лицо оценщика.

— Нет, приятель! — сказал он. — Такую большую сумму за монету я выложить не могу. А вдруг на аукционе у меня никто не купит твою монету?

Кошмарик залез под бандан, чтобы почесать голову и успеть придумать новый ход.

— Ладно, мастер. Не хочешь за девятьсот пятьдесят брать, бери Каркалу за восемьсот — ни цента меньше. Баксы сразу на бочку, и мы с друганом мотаем отсюда на сейшн^[5] «Алисы» в БКЗ. Ну, катит?

— Нет, не катит, — отрицательно покачал своей круглой головой «мастер». — Могу предложить тебе сейчас же сто долларов за эту монету, и ни цента больше.

Кошмарик поднялся со стула с видом полного презрения к его предложению. Ленька торговался часто и хорошо понимал, что порой полезно сделать вид, что хлопаешь дверью, особенно тогда, когда за предлагаемую вещь хоть что-то дают, — значит, она покупателю интересна и он обязательно выложит за нее больше.

— Мастер, заколебал ты меня уже, предлагая какой-то голяк. Не хочешь реальную цену давать, других мастеров найдем, покруче тебя. Все, Вовчик, выкатываемся на стрит.

Кошмарик направился к выходу и потянул за собой Володю, и тогда оценщик с неохотой бросил вслед Леньке:

— Постой, поговорим…

Кошмарик просиял. Он еще не знал, что предложит ему нумизмат, но уже был счастлив потому, что одержал маленькую победу. Он повернулся, чтобы снова сесть за стол, но тут уж Володя потащил его за дверь:

— Давай выйдем на минутку?

Кошмарик подчинился. Уже в торговом зале он недовольно спросил:

— Ну, чего надо? Сделку сорвать хочешь? Мастер-то клюнул!

Володя, глядя в упор в глаза другана, громким шепотом сказал:

— Кошмарик, ты не продашь монету!

Ленька, не понимая его, затарахтел:

— Как не продам? То есть ты хочешь сказать, что мастер монету у меня не возьмет?

— Нет, я не это хочу сказать! Ты не посмеешь ее продать! Монета — это улика против маньяка! Она из его кармана выпала, я уверен в этом. По монете мы найдем душителя!

Кошмарик растянул рот в блаженно-глупой улыбке:

— A-а, вот ты о чем! — а потом стал сосредоточенно-хмурым: — Ну так знай, друган, что я обязательно продам этого Каркалу, хоть за сто баксов, а продам! И наплевать мне на твоих двинутых маньяков! Не верю я в них совсем! Видали, улика против душителя! Может, прикажешь еще мне эту монету в пакетик прозрачный положить и отнести тому хрену в фуражке, чтобы он ее к делу приобщил? Нет, Вовчик — никогда этого не будет! Не дождешься ты от меня такой голимой лажи!^[6]

— Ну и сволочь же ты тогда! — прошипел Володя, на самом деле ненавидя в этот момент своего друга. — Тебе одни баксы нужны, баксы, баксы, а то, что маньяк и тебя задушить может, не волнует!

— Да, не волнует! — тоже шипел Кошмарик. — Я — чувак крутой, не то что вы, лохи домашние! Меня он не тронет!

Дверь приоткрылась, и показалась голова «мастера», обеспокоенного отсутствием владельцев монеты.

— Молодые люди, ну так что вы решили? Будете отдавать товар?

— Будем, мастер! — заулыбался Кошмарик. — Только поглядим вначале, не будешь ли ты снова бабушку лохматить!

И снова Кошмарик и Володя вошли в кабинет нумизмата.

— Итак, я решил несколько поднять цену, и могу выдать вам сто пятьдесят долларов.

— Нет, шутишь мастер! — пробежался пальцами по столу Кошмарик. — Триста, не меньше!

— Так и быть, сто восемьдесят — ни цента больше! — окаменело лицо «мастера».

— Двести пятьдесят! — хлопнул ладонью Кошмарик.

— Сто девяносто — ни цента больше не дам! — ударила по столу пухлая рука оценщика.

— Двести тридцать! — чуть ли не взвизгнул Кошмарик.

Володя не выдержал — выбежал в зал, а «мастер», покрасневший, как помидор, произнес:

— Двести — и больше не проси! Не дам больше!

Ленька пытался было накинуть к двумстам долларам еще двадцать, потом десять, но фрукт был непреклонен, и Кошмарик сдался. Вынув из кармана монету, предусмотрительно взятую им у «мастера» назад, Кошмарик с понтом бросил ее на стол. Оценщик вновь рассмотрел ее в увеличительное стекло, боясь подмены, а когда убедился в ее подлинности, подчеркнуто вежливо спросил:

— В какой валюте желаете получить расчет?

Кошмарик снова почесал пальцами под банданом, задумался, точно вопрос валюты был для него жизненно важным.

— Сто баксов зелеными дай, а сто — нашими, деревянными.

— Как хотите, — кивнул нумизмат и полез в нагрудный карман пиджака за бумажником.

Вдруг какая-то мысль, внезапная и яркая, преобразила лицо Леньки, и он сказал:

— Мастер, не дадите ли чистый листок бумаги и простой карандаш? Хочу на память сделать копию с монеты, с которой расстаюсь.

И Ленька, вновь заполучив монету, тыльной стороной карандаша потер по бумаге, предварительно подложив под лист монету. Сделал он так несколько раз, переведя изображение обеих сторон денежного знака, потом передал сестерций оценщику, а после уж принялся считать протянутые ему деньги. Глупая довольная улыбка освещала в этот момент и без того простоватое лицо Кошмарика.