— Ну, потерпи, Володенька, потерпи еще два дня. Вчера я дозвонилась папе и он обещал за нами приехать. Мне сразу нужно было увезти тебя отсюда, на другой же день после того, как на тебя кто-то напал. Я вижу, тебе здесь очень плохо. Это бывает, ты не бойся — вернемся в город, и все испарится, как дурной сон.

Володя слушал ее, но ему не стало легче. Вчера он увидел существо, — человеком Володя того мужчину даже в мыслях назвать не мог, — которое останется здесь, на горе, если он покинет ее. Да, он хотел оказаться вдали от этого монстра, но Володя даже через десятки километров ощущал бы его присутствие. Это существо было создано для убийства, такова была его природа, но разве легче становилось от такого объяснения. Нужно было во что бы то ни стало обезвредить маньяка, иначе его тень являлась бы Володе и в городе, и нигде бы он не нашел покоя. Но как это сделать он не знал.

Всю ночь, засыпая раза три всего лишь на полчаса, он вспоминал страшную встречу с ненормальным. В воспоминании все было еще более ужасно, чем наяву. Он вспоминал мокрые волосы маньяка, облепившие щеки и шею, белую, прилипшую к телу рубашку, его истошный крик с просьбой о чем-то желтом.

«Чего он все-таки просил?» — удивлялся Володя. Но потом все факты минувших двух недель соединились в цельную картину, как кусочки картона в пазл-мозаике.

«Кирилл Котов был в желтой футболке! — дошло до Володи. — Она хоть и грязная, но все равно была желтая! Дельтапланерист был в желтом спортивном костюме! Валентин Разуменко, судя по объявлению, тоже был в желтой рубашке или куртке, не помню. Но я ведь в белой футболке тогда гулять пошел? Я-то тут при чем? А, вот в чем дело! Тогда заря была желтоватая и моя футболка, возможно, смотрелась со стороны желтой! Все понятно! Этот псих реагирует только на желтое! Этот цвет для него как для быка красный! Нужно к „вороньему констеблю“ бежать! Все ему расскажу!»

Володя хотел было бежать к участковому, но вовремя одумался: «А что я ему скажу? Что какой-то человек набрасывается на подростков в желтом и любит стоять на горе в грозу. Чушь собачья! Его никогда так не найти, а если и найдешь, то его вину не сможет доказать ни один следователь, ни один судья, ни один прокурор!»

Вдруг в глаза Володе бросился лист бумаги, лежащий на столе. Он и сам не понимал, что привлекло его в этом белом четырехугольнике. Возможно, необычные размеры. Это был не полный лист, от него кто-то отрезал примерно одну треть. Рядом лежал красный фломастер и ножницы. Володя взял листок в руки. Комната уже была залита солнечным светом, и на белой поверхности листка виднелись едва заметные крючочки, черточки, точки и вмятины. Подойдя к окну, Володя без труда прочел то, что продавилось на нижний лист, когда сильно нажимали фломастером на лист сверху. Чернила немного просочились, а там, где их не было, виднелся оттиск.

«Да это Кошмарик! — развеселился Володя. — Не служить тебе в разведке — гляди-ка, как прокололся!» Но тут же веселье сменилось удивлением и тревогой: «Какую монету он хочет продать? Кому? Разве у него есть монета?»

Додумать Володя не успел — вошел Кошмарик собственной персоной и бодрым голосом сказал:

— Старик, привет! А я-то на улицу ушел, чтоб тебе дрыхнуть не мешать! Ну ты и спал! Всю ночь кричал, меня звал на помощь! Что с тобой стряслось? Снова лысого увидел? Поведай!

Володя собирался сам рассказать Леньке о том, что случилось с ним вчера, но что-то удерживало его. Нет, не насмешливый тон друга мешал ему, он боялся, что воспоминания вернут ужас прошлой ночи и он снова сляжет в постель, что было бы стыдно. Он досадовал, что такой нервный и впечатлительный. Все эти качества мужчине не к лицу.

— Нет, никаких лысых я на горе больше не видел. Знаешь, стыдно признаться: застала меня на вершине гроза. Молнии в землю рядом со мной так и втыкались. Ты разве не знаешь, что горы электричество притягивают? Я испугался, что не добегу до дома. Говорят еще, что во время грозы нервы шалят.

Конечно, и это признание не могло добавить Володе авторитета, но рассказ о молниях был спасением от дальнейших вопросов. Кошмарик лишь насмешливо скривил губы и заметил:

— Нервы тебе лечить надо. Молоко перед сном пить и ноги в горячей воде парить. У меня батя так лечил расшатанную нервную систему, а утром лечение продолжал стаканом водки. Нервы у него были — как телеграфные провода!

— Ну ладно, ты о проводах и водке кому-нибудь другому рассказывай, — обиделся Володя, и перевел разговор на другую тему. — Расскажи-ка мне лучше, Кошмарик, какую такую монету пятого века до нашей эры ты решил сдать?

На Ленькином лице изобразилось плутоватое беспокойство, и он затарахтел:

— Ты че, ты че, уже на станцию сбегать успел? Ты откуда знаешь?

— Какая разница откуда! — Володя веселился, глядя на сконфуженного друга. — Ты всю ночь во сне кричал: «Продаю древнеримскую монету пятого века до нашей эры! Недорого, всего тысяча баксов!» Ты, Кошмарик, уже свихнулся на этих баксах, как многие жители нашей великой страны!

— Ничего я не свихнулся! — замкнулся и обозлился Кошмарик. — А какую монету я хочу загнать, не все ли тебе равно? Ну, есть у меня монета — тебе-то что за дело? Не твою же продаю!

— Понятно, не мою. Я просто думал, что ты сестерций Каракаллы по второму разу толкнуть хочешь. Была же у тебя такая задумка!

— Ну ты и залепил! — упорствовал Кошмарик, понявший, что друг каким-то образом обо всем догадался. — Разве сам не помнишь, что мы продали монету?

Володя, видя, что Ленька что-то утаивает, махнул рукой и стал натягивать джинсы. Он знал, что мама сдержит слово и, как ее ни уговаривай, увезет его с дачи через два дня. Он уже не беспокоился по поводу существования на горе какого-то ненормального. Желтой рубашки у него не было, а поэтому, зная склонность маньяка, ему лично и бояться-то было нечего. Что хотел продать Кошмарик, его тоже мало волновало. Его друг все время что-то продавал, а поэтому наличие у него какой-то монеты, возможно и не древнеримской, Володя оспаривать не собирался. Он прошел на кухню, поцеловал маму и в прекрасном расположении духа сел есть манную кашу.

За стеклами веранды голубело небо, зеленели ветви яблонь и беззаботно щебетали птицы, не знавшие о существовании на свете ни добра, ни зла.

Кошмарик вскоре забыл о разговоре с Володей. Он с утра ждал покупателя монеты. Как он определит именно душителя, Ленька пока не знал, но очень надеялся на свое чутье. Еще меньше знал Ленька, как ему поговорить с покупателем так, чтобы он выложил за несуществующую монету не меньше полутысячи долларов, на которые Ленька очень рассчитывал. Только шантаж, но очень тонкий, шантаж «на цыпочках», мог обеспечить ему победу в психологическом поединке с душителем. Короче, Кошмарик полагался на свою ловкость да на обстоятельства, удобные для его предприятия.

Ленька полеживал в гамаке, когда из-за забора раздался мальчишеский крик:

— Эй, кто там объявление писал о монете?

Он встрепенулся и вывалился из гамака.

Хорошо было уже то, что на объявление откликнулись. Он подбежал к калитке и вышел за ворота. Перед ним стоял мальчишка лет одиннадцати — двенадцати, приличный с виду, хорошо, дорого одетый.

— Это ты, что ли, римскую монету продаешь? — спросил он, щуря от солнца глаза.

— Ну, я, — буркнул Кошмарик, понимавший, что пришел совсем не тот человек, какой ему нужен.

— А показать можешь? Я монеты собираю, у меня уже приличная коллекция. Покажи!

Кошмарик попал в затруднительное положение.

— Это ты сам собираешь или… твой папка? — решил спросить он, надеясь на то, что отец мальчишки может оказаться тем самым, нужным ему человеком.

— У меня нет отца, — ответил мальчик. — У меня только мама, ей нравится, что я увлечен нумизматикой. Ну, показывай.

— Знаешь, дорогая ведь монета, древняя, потому и дорогая… — произнес Кошмарик, зачем-то оглядываясь, точно готовясь к отступлению.

— Ну сколько, сколько она стоит?! — каким-то нетерпеливым, капризным тоном спросил мальчик. — У моей мамы есть деньги, она заплатит, только ты вначале монету покажи. Может, она фуфловая какая-нибудь, ничего не стоит. Много же всяких подделок.