Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я откладываю ручку — ведь моя-то челюсть в целости-сохранности — и отвечаю в устной форме. Ситуация мне на руку, чем я и пользуюсь. Круз лишен дара речи, так что я вольна выбирать направление и темы разговора, однако мой репертуар вскоре иссякает. Уступив просьбе Круза, соглашаюсь по пути домой забросить в редакцию кое-какие материалы.

Вручаю конверт адресату, минуту-другую мы болтаем о пустяках, и я лечу дальше. От голода подводит живот, и я пытаюсь разрешить дилемму: отправляться за покупками или же перекусить на скорую руку в бистро напротив дома. Побеждает тяга к комфорту. Я располагаюсь у окна и, чтобы скрасить время, наблюдаю за жизнью улицы.

Этим летом в одежде превалирует розовый. Все женщины — от гукающих младенцев в колясках и до согбенных старушек — красуются во всевозможных оттенках этого жизнерадостного цвета. Мало им одинаковости в расцветке, так даже фасоны сходны, напоминая униформу. Мужчины тоже поддались массовому психозу, на их долю выпал голубой. Воспринимая братьями по крови совсем чужих людей, облаченных в голубое, мужчины, должно быть, забывают, что с этим цветом следует обращаться осторожно.

Покончив с глубокомысленными суждениями, я принимаюсь разглядывать поток изрыгающих клубы дыма автомобилей — неумолимый светофор останавливает их прямо передо мной. В минуты вынужденного ожидания водители предаются самым примитивным занятиям. Люди первого — наиболее распространенного типа — самозабвенно ковыряют в носу. Другие крутят рычажок радиоприемника; тарелка на столе передо мной звенит, отзываясь на грохот танцевальных ритмов, несущихся из десятков автомагнитол. Третьи пользуются случаем прочесть хоть несколько строк из вечерних газет, при этом краешком глаза косясь на светофор. Люди четвертого типа встречаются столь редко, что их почти нет. Эти успевают перемолвиться словом с пассажиром на соседнем сиденье. Глядя на них, я испытываю странное чувство, словно рядом с водителем сидит не живое существо, а витринный манекен — в застывшей позе, с безукоризненно уложенными волосами, с изящно поднесенной к губам сигаретой и посверкивающими кольцами на холеных пальцах. Каждый автомобиль — крепость, и защитники готовы отстаивать ее до конца.

Пропустив рюмку, я откидываюсь на спинку стула. Наступает минута, когда окружающий мир должен бы почтительно поинтересоваться: «Чем я огорчил тебя?» А я великодушно отмахнулась бы, давая понять, что никого не намерена обременять своими жалобами. Закурив, заказываю еще одну порцию спиртного. Сквозь просветы в движущемся потоке машин мелькает мой подъезд — не слишком обшарпанный, чистый, подъезд дома, населенного вполне приличными людьми. Я обшариваю взглядом четкие ряды окон, и меня посещает забавная мысль: что, если раздвинуть стены? Чем занимаются в эту пору жильцы? В воображении я частенько развлекаюсь этой игрой, но если бы мне представилась возможность действительно заглянуть за стены… И что увидела бы? Обитателей квартир можно было бы точно так же разложить по полочкам, как и водителей, ожидающих у светофора. Одинокие люди, запертые в коробки квартир, ведут одинокую жизнь. Не такое уж веселое зрелище.

Гашу сигарету и бросаю взгляд на часы. Пора и домой. О несовершенстве мира пусть болит голова у других.

Пока поднимаюсь на свой этаж, меня не оставляет странное напряжение, накапливавшееся все последние дни. Сейчас оно словно бы сконцентрировалось в одной точке и все усиливается, растет. Какой-то плотный, тугой клубок, сплетенный из самых чувствительных нервных волокон. Если не удастся хоть чуточку его ослабить, не выдержу и заору в голос. Копошась с ключами, решаю прибегнуть к испытанному способу: первым делом залезу под душ, потом поставлю одну из своих любимых пластинок и угощусь стаканчиком джина с апельсиновым соком.

Увы, мечтам моим не суждено сбыться. Захлопнув дверь, я вхожу в гостиную и застываю посреди комнаты, переводя взгляд с револьвера на мужчину, сжимающего оружие. Его нелегко узнать: так же, как и сестра, в жизни он иной, чем на фотографии. Лишь перебинтованная рука позволяет догадаться, кто передо мной. Он расположился в кресле напротив двери, вытянув ноги, но эта свободная поза — не более чем видимость, поскольку лицо сковано невероятным напряжением. Палец побелел на курке, и я стараюсь не усиливать его нервозность. На столике у его локтя я замечаю пустую бутылку из-под джина. Плакала моя выпивка.

— Добрый день! — здороваюсь я, вдоволь насладившись зрелищем.

— Клади сумку, и лапы на затылок! Давай к стене! А ну, пошевеливайся!

Револьвер, которым он размахивает, столь солидных размеров, что мне, пожалуй, этакую штуковину и в руках-то не удержать. Словом, картина впечатляющая, и я подчиняюсь. Ткнувшись спиной в стенку, вежливо интересуюсь:

— Чему обязана визитом?

— Я любил Олимпию, — жалостно бормочет Хон Джиллан.

Физиономия парня изрядно пострадала, однако видно, что черты смазливого лица не столь грубые, как у брата, а выражение не такое истеричное, как у сестрицы. Не знай я о нем ничего, пожалуй, мог бы показаться даже симпатичным. Вид у парня загнанный, да оно и неудивительно. 1 Рану наверняка давно не перевязывали, помыться бедолаге тоже было негде, подбородок с ямочкой зарос щетиной. Вдобавок ко всему прошлой ночью его огрели по башке и затолкали под автомобиль. Привычной дозой наркотика, вероятно, тоже не сумел разжиться. Брат с сестрой убиты, самого его преследует полиция и люди Хольдена, а стоит какому-нибудь уличному прохожему опознать Джиллана, и толпа растерзает его на части. Я уже готова пожалеть несчастненького, но вид нацеленного на меня револьвера не дает пролиться слезам жалости.

— Сестру твою застрелили, — безо всяких околичностей сообщаю я.

— Знаю. Сегодня меня тоже хотели пришить, но удалось смыться.

— Думаешь, никто не знает, что ты здесь?

— Это знаешь только ты. — Рука его нашаривает пустую бутылку из-под джина.

— Если разрешишь мне двигаться, принесу непочатую, — предлагаю я.

Он смеется противным смехом, обнажая острые волчьи зубы.

— Мое единственное оружие хранится вон в той сумке, — не унимаюсь я. — Чертовски хочется выпить. А после поговорим. Полагаю, именно за этим ты и явился.

— Мне-то чего тебя бояться, я твоего дружка даже пальцем не тронул. Вроде бы ты не должна держать на меня зла, но все равно я не доверяю тебе.

— В точности как Олимпия. Объяснение у вас всегда под рукой. Короче, давай налью по стаканчику и обсудим наши дела. Но я тороплюсь, так что не будем тянуть резину, ладно?

— А я, по-твоему, зачем явился? — хихикает он, но голос предательски дрожит.

Я готовлю выпивку, он не протестует. От апельсинового сока приходится отказаться, поскольку за ним надо идти на кухню, а я боюсь перегнуть палку. Ставлю перед Хоном стакан и возвращаюсь на свое место у стенки. Усаживаюсь на пол, подтянув вверх колени, и пристраиваю на них стакан.

— Ну и зачем ты явился?

— Хочу поговорить об Олимпии. Ты последняя видела ее живой. Когда я рискнул туда сунуться, ее тело уже увезли. И полицейских вокруг было видимо-невидимо.

— А ты где отсиживался? Где вы собирались встретиться?

— Было у нас одно заветное местечко, — ухмыляется он. — Но его уже засветили.

— Слушал сегодня новости? — спрашиваю я, хотя понятия не имею, передавали в новостях сообщение об убийстве Джиллана-старшего или нет.

Он отрицательно трясет головой, и я информирую:

— Ваши доброжелатели прикончили Гремио.

— Врешь! — Лицо его искажается, а указательный палец перемещается к курку.

— Когда его перевозили из больницы в тюрьму, двое вооруженных мужчин изрешетили полицейский автомобиль, где находился Гремио.

Он пытливо всматривается в мое лицо, затем пожимает плечами.

— Ну и поделом! Это по его милости я сейчас по уши в дерьме. Старший брат, образец для подражания… извольте делать все, что прикажет. Сволочь проклятая!.. Выходит, я теперь один остался.

— Что собираешься делать?

Глаза его вспыхивают — то ли от излишка спиртного, то ли от желания действовать.

36
{"b":"178332","o":1}