— Как твой желудок, получше? — пытаюсь я поддержать разговор.

— При чем тут желудок?! Голова у меня болела, а не желудок!

— Да-да, конечно, — поддакиваю я. — У людей творческого труда голова слабое место.

— Я пытался донести до твоего сознания любопытный слух. В редакции поговаривают, будто Ван Эрдман не по своей воле решил продать газету. Его вынуждают к этому.

— Читатели, что ли?

— Не притворяйся, будто выпила лишнего… Любош Хольден взял его за глотку.

Я не строю умную мину. Какой смысл прикидываться всезнайкой, если чего-то попросту не знаешь. А Круз, судя по всему, предполагает, будто упомянутое имя известно мне, как, скажем, Марлон Брандо.

— Кто он такой, этот Милош Хольден? — раздраженно срываюсь я.

— Любош Хольден, — поправляет меня Круз. — Естественный вопрос для человека известного уровня развития. Это газетный магнат. Недалек день, когда он приберет к рукам и газету твоего отца. Ладно, оставим эту тему, я вижу, тебе она не интересна. Мысли твои, похоже, витают далеко. Позволено будет узнать, какого он роста, какой размер обуви носит?

— Любош Хольден?

— Мой преемник.

— Не стоит это обсуждать. Лучше расскажи про газетного магната. Тебе удалось разбудить во мне любопытство.

Машина вылетает на эстакаду, и в памяти живо всплывают события предыдущего вечера: вот ведь оно, то самое место. В ноздри шибает вонь, какой я нанюхалась вчера во время схватки с бандитом. Я поднимаю боковое стекло, но напрасно: мерзкие воспоминания проникают внутрь машины вместе с ночным воздухом, вызывая у меня озноб.

Круз сбрасывает газ, машина ползет как черепаха.

— Дениза, ты забавляешься мною, как игрушкой. Посмотри мне в глаза!

— Хочешь, чтобы я вылезла и взгромоздилась на капот?

— Не мешало бы тебя выпороть! Что с тобой происходит?

Минует бог весть сколько времени, прежде чем мы съезжаем с проклятой эстакады. Круз ведет машину, будто новичок, выискивает кружные пути, словно твердо решил укатать меня до полусмерти, пока не вырвет признание в несуществующей тайне. Его назойливые расспросы в конце концов вынудили и меня задуматься: действительно, что же со мной в последнее время происходит? Чувствую, что во мне зреют какие-то перемены. О причинах лишь догадываюсь, направление же неясно и самой. С каждым днем меня все больше угнетает бессмысленность собственной работы. Сколько можно охотиться на маньяков, играть роль живой приманки, рискуя здоровьем и жизнью, не говоря уже о прочем? Зачем мне это? Истинно Великое Дело, о каком мечтает каждый сыщик, все еще маячит где-то в туманной дали, а я тем временем слоняюсь по ночным улицам, где чуть ли не за каждым углом подстерегают бандиты и насильники, и цепенею от мысли: неужели так будет продолжаться до скончания века?

В душе роятся сомнения и несколько иного рода, хотя работа и личная жизнь для меня почти неотделимы. До сих пор меня никогда не покидало чувство уверенности, но сейчас, как видно, пошла полоса страхов и сомнений, побороть которые я не в силах.

Эти невеселые мысли вихрем проносятся в голове, и я, запутавшись окончательно, срываю досаду на Крузе.

— Отвяжись, перестань меня мучить! Сама еще ничего не знаю!

— Ты, и вдруг ничего не знаешь?!

Вместо ответа я лезу в бардачок — вдруг завалялась сигарета! — но натыкаюсь на пистолет Круза. Брр, гадость! Словно ухватила горсть слизняков! Я с отвращением заталкиваю пистолет в глубь ящика.

— Кстати, о Ван Эрдмане… Я тут кое-что придумал, — вновь заговаривает Круз, осознав, что проникнуть в тайны женской души ему сегодня не удастся. В таких случаях он умело переводит разговор на нейтральные темы. — Пока тянется эта волынка с продажей газеты, я решил покопаться в прошлом Хольдена. Как известно, основы империи заложил старик Хольден. Он прибрал к рукам большинство газет, и лишь очень немногим удалось сохранить самостоятельность. После смерти старика дело перешло к его младшему сыну. Старший по-прежнему заправляет теневым бизнесом. Младший отпрыск несколько лет жил в свое удовольствие: предавался развлечениям, путешествовал по свету, женился, развелся, а теперь наконец занялся делом и, решив расширить границы газетной империи, насел на Ван Эрдмана. Пока что он действует легальными методами: уговаривает, делает выгодные предложения, сулит хорошие отступные. Но если эти средства не помогут, Любош натравит на Ван Эрдмана подручных своего братца, а уж тем известны аргументы, способные убедить покойника.

— Отчего бы Ван Эрдману не обратиться в полицию? — недоуменно спрашиваю я.

— А что он может предъявить, кроме своих подозрений? — насмешливо возражает Круз.

— По-моему, ты делишься информацией — кстати, от нее здорово попахивает клеветой — вовсе не потому, что полагаешь, будто я по привычке в одно ухо впущу, а в другое выпущу. — Я стараюсь, чтобы в моем тоне также звучала насмешка.

— Поверь, я говорил без всякой задней мысли. Так вот, мне удалось раскопать кое-что любопытное. Получится сенсационная статья.

— Сеющий буквы пожнет бурю, — язвительно вставляю я.

— Не бойся, не такой уж я герой, чтобы лезть на рожон! — смеется Круз.

— Нисколько не боюсь.

— С некоторых пор Любоша Хольдена осаждают угрозами похитить его пятилетнего сына.

— Вот как?

Помнится, Шеф ссылался на аналогичный случай, когда подбивал меня согласиться на роль воспитательницы. Неужели речь идет об одном и том же ребенке?

— Тут запутанная семейная история. Старший брат отбил у Любоша жену, и та ушла, отказавшись от прав на ребенка. Однако не исключено, что она каким-то образом причастна к этим анонимным звонкам и угрозам.

— Значит, займешься расследованием и доведешь его до победного конца? Или же разделишь участь Мартина. Третьего не дано.

— Отчего же? Количество вариантов бесконечно. К Йону Хольдену не подступишься, раздобыть какую-либо информацию о нем практически немыслимо. Но ходят слухи, будто бы отношения с братом у него хорошие, несмотря на любовный треугольник. А совсем недавно Любош вроде бы закрутил бурный роман.

— И ты намерен рыться в их грязном белье? Ничего не скажешь, твоя работенка тоже не для чистоплюев. Но если даже соберешь компромат, чего добьешься? Вряд ли это поможет Ван Эрдману спасти газету. Ага, догадалась: плевать на Ван Эрдмана, просто цепляешься за собственное место, верно?

— Обвиняешь меня в намерении заняться шантажом? — улыбается Круз.

— Можно и так выразиться.

— Конечно, у тебя есть основания презирать меня. В твоей системе ценностей подобные грехи преследуются законом.

— Это лишь одна сторона дела. Другая пострашнее, милый мой. Если Хольденам твоя активность придется не по нутру, торговаться они не станут. Найдут другой способ заткнуть тебе рот, и твое кресло в редакции вообще может оказаться вакантным.

— Не пойдут же они на необдуманные поступки!

— Если ты настолько в себе уверен, не стану разубеждать. В конце концов, ты взрослый человек, вырос уже из коротких штанишек, имеешь право голоса, так что волен совершать любую глупость, какую пожелаешь.

— Сама ты, конечно, глупостей не совершаешь! А играть роль приманки для бандитов, это, по-твоему, как называется? Я нахожу это отвратительным.

— Полностью согласна. Убедилась на личном опыте.

— Таскаться по злачным местам, выспрашивать, выпытывать, вынюхивать, чтобы отловить очередного маньяка, — вот она, твоя работа! — не унимается Круз. — Жизнь на алтарь отечества, острые ощущения гарантированы.

Я не спорю, Круз абсолютно прав. Нет горше дня, когда вдруг осознаешь: все, что прежде казалось важным, на самом деле пустышка. Но в этом крушении иллюзий терпит крах и сам Круз. Поэтому я помалкиваю.

Один за другим мы проскакиваем перекрестки, чередующиеся с монотонностью метронома. Небо заволокло тучами, луна полностью скрылась. Ветер безжалостно треплет кроны деревьев, раскачивает тусклые уличные фонари. Редкие прохожие, боязливо втянув голову в плечи, спешат по домам — типичное поведение для припозднившегося человека.