Теперь ему казалось, что вот-вот из какого-нибудь темного угла выскочит демон, и утащит старого сводника и взяточника прямо в ад, где, надо заметить, бывшему графу Сервилю, а ныне богатому и могущественному первому министру герцогу Шуазелю самое место.

— Черт, — пробормотал герцог, падая без сил на свою кровать.

Чулки Шуазеля почернели от грязи, все тело страшно ломило от ночи ползанья на четвереньках, а сердце колотилось так, что могло бы вертеть турбину небольшой электростанции.

— Я даже не могу обратиться к Бурже! — простонал герцог.

Бурже, придворный ювелир, промышлявший тем, что делал для знатных, но не богатых дам, а также куртизанок, певиц и танцовщиц поддельные драгоценности. Хитрый старик умел в два счета превратить слюду, или горный хрусталь в чистейшие, сверкающие бриллианты, а осколки зеленого бутылочного стекла в россыпь изумрудов. Покрывая нижнюю часть камня специальным составом, ювелир добивался от любого стекла такого блеска, что неопытный, невооруженный глаз был не в состоянии отличить подделку от настоящих камней. Не говоря уже о том, что Бурже умел делать «золото» из сплава меди и олова, а из последнего, смешанного со сталью, варил отличное «серебро». Поговаривали, что именно эти «таланты» и обеспечили ювелиру место при дворе. Поговаривали также, что большая часть фальшивых денег в Париже изготовлена не где-нибудь, а на самом монетном дворе Его Величества из сплавов Бурже.

Но увы! Ювелир известный сплетник.

Если первый министр придет к нему заказывать копию бриллианта «Питт», то уже через три… нет, через два часа, об этом узнает весь двор, а к вечеру придется дать пространные объяснения Его Величеству. Зачем, да почему…

Шуазель зажмурился. Выход только один.

Завернувшись в плащ до самых глаз, когда утренний туман еще не рассеялся на улицах Парижа, герцог один, без охраны, выехал через задние ворота. Путь его лежал на «двор чудес», обиталище воров, убийц, разбойников и самых искусных фальшивомонетчиков, после короля.

Только там можно заказать копию бриллианта «Питт», не боясь разоблачения в этот же день, по крайней мере…

— Хозяин! Хозяин! — Кристоф бросал мелкие камушки в зашторенное окошко второго этажа небольшого, увитого плющом особнячка, и громким шепотом звал молодого графа де Полиньяка. — Хозяин!

Парижское утро в 1746 году полно такими сценками. Пока слуга добрался до указанного места, он успел встретить не меньше десятка коллег, ожидающих своих господ под окнами хорошеньких красавиц. Кристоф также приметил несколько карет с гербами, принадлежащих некоторым очень и очень знатным дамам. Пара-другая из этих карет характерно скрипели и покачивались. На козлах одной из них Кристоф даже заметил знакомого кучера, который задремал под ритмичную качку транспортного средства.

Ремесленники, крестьяне, торговцы, сводники, мелкие буржуа и рантье еще мирно дремали в своих пропахших кислой овчиной постелях и не успели выплеснуть на мостовую содержимое своих ночных горшков.

Прошедший ночью дождь и сильный северный ветер значительно уменьшили обычную для парижских улиц вонь. Кристоф подготовил двух лошадей и ожидал его светлость в условленном месте, прямо под окном спальни юной герцогини д'Эстрэ, вдыхая почти свежий утренний воздух. «Почти», потому что сыроварня, расположившаяся неподалеку, настойчиво давала всем прохожим знать, что знаменитые сыры «Люмьель» уже почти созрели и скоро их начнут продавать на радость любителями остренького.

— Хозяин! Старый герцог д'Эстрэ вышел из заведения мадам Гурдан полчаса назад! С минуты на минуту он будет здесь! — громким «театральным» шепотом сообщил хозяину Кристоф и бросил в окно камушек побольше. Стекло осыпалось с ужасным звоном, который разнесся по пустой улице эхом. Изнутри послышался женский визг, потом вопль: «Максимилиан! Куца же вы?», возня, сопровождаемая сердитыми возгласами: «Мадам, отдайте мои панталоны!» и «Нет! Нет! О, негодяй! Я не отдам вам панталоны!», а также: «Не надо портить впечатление от нашей дивной встречи!», и еще: «Максимилиан де Полиньяк, вы — подлец! (звук пощечины)». Недолгое молчание. Потом мужской голос философски подвел итог: «Ладно, оставьте мои панталоны на память о нашей любви». Плаксивый женский голос: «Максимилиан…». Ответ: «Прощайте мадам, моя страсть к вам была ошибкой».

— Быстрее, ваша светлость! — шипел Кристоф, подпрыгивая в седле. Издали донесся стук копыт и грохот приближающейся кареты. — Старый герцог уже совсем близко!

— Тихо! Придержи лучше Гуляку! — шикнул на него граф, вылезая в окно.

На нем были только сапоги, штаны и наскоро заправленная рубашка; шляпу, камзол и шпагу де Полиньяк держал в руке. Выбравшись на подоконник, он примерился, на секунду замер, а затем спрыгнул прямо на спину своего вороного жеребца.

— Стой, негодяй! Если наша любовь была ошибкой, тогда верни ее залог! — из окна высунулась белокурая девица, похожая на хорошенького молочного поросенка, визжащая точь-в-точь, как это животное. — Отдай мой бриллиантовый перстень, сволочь!

— Мадам, полагаю, что маленький обмен подарками скрасит наше обоюдное разочарование, — его светлость приподнялся на стременах и поклонился.

— А как же наше любовное гнездышко, для которого вы забрали у меня лучшую мебель и китайские вазы? — всхлипнула юная герцогиня д'Эстрэ. — Вы обещали, что все эти вещи будут напоминать вам обо мне!

Девица стукнула пухленьким кулачком по подоконнику.

— Они будут напоминать мне о вас, о, нимфа! — граф де Полиньяк послал даме воздушный поцелуй и скрылся за поворотом.

— Я все расскажу отцу! — завопила ему вслед герцогиня и чуть было не вывалилась из окна.

— Расскажите! Он изрядно посмеется! — донесся с соседней улицы зычный голос.

— Негодяй! — маленькие поросячьи глазки девицы покраснели, края пухлого рта поползли вниз и она заревела в голос. — Я отомщу! Я брошусь в ноги королю! Его Величество заставит этого распутника жениться на мне! Или хотя бы вернуть китайские вазы…

Граф де Полиньяк и его Гуляка представляли собой тот самый случай, когда конь похож на своего хозяина. Оба обладали исполинским сложением, мощной, но очень рельефной мускулатурой, длинными, но идеально ровными ногами и вулканическим темпераментом.

Зеленые, лучистые глаза графа, окруженные маленькими лучиками морщин, появившихся от частого смеха, производили на всех без исключения женщин магическое впечатление, а когда граф являл в улыбке свои идеально ровные, белые зубы, ни одна кокетка не могла устоять перед этим повесой. Завистники утверждали, правда, что губы у де Полиньяка слишком тонкие, а нос слишком длинный, выступающие скулы придают ему вид изможденного каторжника, а частое мытье с мылом вскорости сделает молодого графа импотентом. Восхищенные женщины, не без доли ехидства, отвечали, что нос, чуть длиннее идеала, и губы, чуть тоньше эталона, делают де Полиньяка запоминающимся. Частое мытье придает телу графа свежесть и позволяет даже в кромешной темноте понять, что рядом мужчина, а не случайно забредший из свинарника боров. Насчет же возможной импотенции только прикрывали нижнюю часть лица веерами и хихикали, густо краснея.

Блестящие, гладкие черные волосы графа спадали ему на спину и плечи, они были столь густыми и блестящими, что де Полиньяк мог презирать пышные парики «Allonge», созданные, по его словам: «для уродливых, лысых развратников, мечтающих выглядеть Юпитерами и Аполлонами». Гуляка же в свою очередь был совершенной вороной масти, без единого белого волоска. Но главное сходство жеребца и его хозяина было в другом, графиня Эгмон описала его маркизе де Помпадур так:

«Некоторые части тела у молодого де Полиньяка и его коня — одного размера. Сущая правда! Не верите — взгляните сами!»

Добравшись до соседнего квартала, Максимилиан де Полиньяк остановил коня и натянул на себя камзол.

— Надеюсь, ее папаша ничего не заметит, — приподнял он брови и тяжело вздохнул.