— Я хотел сказать, что ваша светлость, возможно, могли бы отложить свой визит в придворную кассу…

Работа министра финансов состояла преимущественно в том, чтобы на имеющиеся деньги содержать как можно большее количество придворных. Всем им надо было выплачивать пенсии, пансионы, доходы, проценты, возмещения за карточные долги королю, потому как ежели Его Величество хотели сыграть в картишки, то воспитанным придворным полагалось ему проигрывать…

Всего шестьсот должностей! И если король вдруг решал, что ему нужен еще один «смотритель королевской уборной» с годовым жалованьем, скажем, в сто тысяч ливров, то Его Величество, не задумываясь, эту должность вводил. Задачи Тюрго были минимальны — изыскать дополнительные сто тысяч…

— Тюрго, вы, право, так скучны, что вас можно принимать вместо снотворной пилюли! Не понимаю, как Его Величество умудряется раздражаться в вашем присутствии, — маркиза расхохоталась неожиданно грубым и низким голосом, затем перешла на свое обычное «милое» щебетание. — Расскажите-ка мне лучше об этой новенькой девице, протеже графа Сервиля, или, как он сам желает именоваться, герцога Шуазеля. До меня дошли слухи, будто бы вы приобрели у одного купца очень дорогой бриллиант… Специально для этой маленькой хищницы! Бриллиант стоимостью в пятьсот пятьдесят тысяч ливров, который называют «Питт»!

Холодные голубые глаза фаворитки Его Величества сверкнули как два ледяных кристалла, а маленькие пальчики с розовыми, полированными ноготками, вцепились в шелковую обивку софы.

— Да… нет… то есть я действительно приобрел этот бриллиант… но для кого и зачем… Это не мое дело, ваша светлость! — Тюрго покрылся крупными каплями пота.

— Министр финансов должен знать, на кого тратятся деньги из королевской казны, — мадам де Помпадур поскребла ноготками плотную ткань.

— Возможно, — министр осмотрелся по сторонам и придвинулся ближе к маркизе, — из «Питта» сделали брошь для Франсуазы де Пуатье!

Это было сказано шепотом. Тюрго занервничал еще сильнее. Положение его было действительно щекотливое. Проболтавшись Помпадур, он рискует навлечь на себя гнев герцога Шуазеля, но если бы он промолчал, то вызвал бы раздражение официальной фаворитки. Конечно, может быть, уже на следующей неделе мадам де Помпадур придется удалиться в деревню, но это случится только через неделю, а может быть и вообще никогда. Все зависит от того, насколько хорошо интриган герцог подготовил эту маленькую милашку Франсуазу… Тюрго почувствовал, как у него заныла печенка.

— Я бы попросил вас, ваша милость, сохранить источник своей информированности в тайне… — неловко и заискивающе попросил министр финансов.

— Я подумаю, — мадам де Помпадур очаровательно улыбнулась.

Надо признать, что, будучи в довольно зрелом возрасте — двадцать пять лет — она была все еще изумительно хороша. Ее миновала оспа, и лицо официальной фаворитки не нуждалось в толстом слое белил. У маркизы сохранились и почти все зубы, а щеки оставались естественно румяными. И, наконец, она носила высокие тщательно уложенные и напудренные парики, а собственные волосы коротко стригла, поэтому могла принимать ванну каждый день, в крайнем случае, через день, без страха испортить прическу. При таком подходе, у нее почти не было насекомых, разве что иногда от короля перебегала блоха — одна-другая.

От мадам де Помпадур пахло только духами, без примеси всяких «органических» запахов. Обширный гардероб позволял фаворитке менять каждый день нижнее белье и платья. При ней состояло двадцать личных прачек и специальная водовозная телега, ежедневно доставлявшая для гигиенических нужд мадам де Помпадур восемь бочек воды. Для сравнения: король вообще не имел дурацкой привычки мыться. Обыкновенно, он ограничивался тем, что с утра обильно смачивал лицо и руки одеколоном.

Многие придворные не утруждали себя даже этим. Большинство дам, включая королеву, принимали ванну не чаще одного раза в месяц.

— Все-таки мне бы хотелось каких-нибудь гарантий… — пролепетал Тюрго и робко поднял глаза на официальную фаворитку.

— Я буду молчать, если сегодня же вы пришлете мне охраняемую карету с положенным мне пансионом на три месяца вперед, — ответила маркиза, иронично глядя на побледневшего министра финансов.

— Но это же двести сорок тысяч ливров! — воскликнул тот, позеленев от ужаса.

— Вот именно, и никак не меньше. Доставьте мне их до завтрашнего вечера, — мадам де Помпадур продолжала улыбаться, наслаждаясь мучениями Тюрго. — Я верю в ваш финансовый гений, мой дорогой министр. Если вы нашли полмиллиона на покупку бриллианта этой девице, то какие-нибудь двести сорок тысяч для вас — сущий пустяк.

С этими словами она протянула министру руку для поцелуя. Это значило, что аудиенция закончилась.

Тюрго вышел в коридор с очень странным цветом лица. Он бледнел от гнева, видя как бездарно тратятся казенные деньги, и краснел от страха, что не успеет в срок раздобыть их в нужном количестве. Отношение министра к маркизе де Помпадур было двойственным. «Я ее ненавижу, но расходов на новую официальную фаворитку бюджет не выдержит»,[1] думал он и боялся, что кто-нибудь прочтет его мысли.

Как только шаги министра стихли, маркиза вскочила со своей софы и начала нервно мерить шагами свой будуар.

— Розалин! — крикнула она.

Из боковой двери моментально появилась служанка.

— Да, ваша светлость? — кротко присела она и опустила глаза.

— Скажи секретарю, чтобы он никого ко мне не пропускал! Я должна побыть одна, — маркиза опустилась на бархатную кушетку возле высокого, закругленного сверху окна с цветной расстекловкой.

— Слушаюсь, ваша светлость, — присела Розалин и выбежала вон.

Маркиза де Помпадур вцепилась руками в бархатную штору.

— О, боги! — горячо зашептала она, — я готова молиться кому угодно, лишь бы король не оставил меня своей милостью!

Руки Жанны Антуанетты сжались в кулачки, причем с такой силой, что кожа внутри побелела.

— Это все происки Шуазеля, я уверена, — маркиза привыкла проговаривать свои мысли, но совершенно беззвучно, только шевеля губами. — Но я не виновата, он хотел слишком многого, он хотел превратить меня в слепое орудие в своих руках. Притом, что из благодарности я была готова оказывать ему самые деликатные услуги… Хотя, впрочем, он, как и Людовик, слишком любит несформировавшихся девственниц.

Помпадур сжала свою голову руками, стараясь не повредить прическу.

— Нет, положительно, было совершенно невозможно во всем слушаться герцога Шуазеля. Король бы сам не потерпел такого давления, — продолжала убеждать саму себя маркиза, — совершенно непонятно почему Шуазель расценил мой отказ способствовать заключению мира с Англией, как предательство! Король все равно бы на это не пошел, а я могла бы лишиться положения. Тогда мы оба, я и Шуазель, оказались бы в проигрыше. Нет, я все сделала правильно.

Маркиза встала, глубоко вздохнула и рухнула обратно в кресло, сжимая и разжимая руки. Она с ужасом подумала о том, что будет, если ей предложат освободить занимаемые комнаты, ради того, чтобы в них могла въехать эта девица — Франсуаза де Пуатье.

— Я готова на все, лишь бы она исчезла! — в сердцах стукнула кулаками по подлокотникам мадам де Помпадур. — Я не позволю ей лишить меня всего!

Жанна Антуанетта втайне лелеяла надежду, что когда-нибудь Людовик XV женится на ней, как женился его отец на мадам де Ментенон. Ведь династическое право не запрещает королю иметь морганатическую супругу.

— Проклятый Шуазель, — выдохнула обессиленная гневом маркиза.

Ее щеки пылали, а глаза болели от чудовищного нервного напряжения. Маркизе было что терять. Годовое содержание в миллион ливров, два дворца, фарфоровая фабрика, в которую вложено так много усилий! Не говоря уже о мечте всей жизни — стать, пусть и тайной, но законной супругой короля.

Внезапно внутри шкафа с посудой раздался сильнейший грохот.

— Уй-Е!