Через месяц — самый длинный месяц в его жизни — Карен наконец согласилась. Но лишь на один раз. Только в кино и при условии, что в десять она будет дома. Крэйг повел ее на диснеевский фильм, но даже тут не стал рисковать. Без пяти десять у заднего крыльца ее дома он поцеловал ее на прощание, но это был самый робкий, самый осторожный поцелуй в его жизни. И черт побери, абсолютно случайно его рука скользнула по ее груди.

Тут-то она ему и врезала. Маленьким золотистым кулачком. Прямо в глаз...

— Крэйг! Тут осталось кофе еще на чашку. Будешь?

Крэйг обернулся. Карен очистила тарелки и стояла рядом с посудным полотенцем в руке.

— Нет, спасибо. И не нужно этого делать.

— Ты что, не заметил, что я съела половину? Раз ты решил помыть посуду, я буду вытирать.

Она вскинула голову.

— Чего ты хмуришься? Еще думаешь о детях?

— Да нет. — Крэйг замялся. — На самом деле я подумал о походе на каноэ много лет назад. О мальчишке, который выставлялся перед своей девочкой, думая, что покажет ей, какой он настоящий мужчина и как здорово справляется с порогами.

Карен выхватила из сушилки белую тарелку и, склонив голову, старательно вытерла ее досуха. Солнце подчеркнуло нежную линию ее плеч.

— Если я правильно помню, мы изрядно вымокли.

Они не просто вымокли, а промокли до костей. Каноэ унесло, и они оба застряли на отмели неизвестно где. Потом из-за него у нее были неприятности в школе. А когда он однажды накопил денег, чтобы угостить ее шикарным ужином, на его старом драндулете лопнула шина, они попали под дождь и она испачкала свое любимое белое платье. В довершение всего ее родители устроили жуткий скандал, когда он наконец привез ее домой.

Карен бросила губку.

— Вот и все! — весело объявила она. — Завтрак грандиозный, большое тебе спасибо, но мне пора домой. Не беспокойся о ребятах, я сама с ними переговорю...

— Я тоже.

— О'кей.

— Нам, наверное, нужно будет встретиться и сравнить результаты. Я думаю, проблема такого рода, что требуется единый родительский фронт.

Карен согласно кивнула, но к двери бросилась так, как будто за ней гнался призрак. Если бы дверь была заперта, она бы ее, вероятно, вышибла. К счастью, ее нужно было только толкнуть. Она промчалась по террасе. За собой она слышала шаги Крэйга. Очевидно, он решил проводить ее до машины. Лучше бы он этого не делал.

Сердце бешено колотилось, нервы были на пределе. За завтраком в течение нескольких минут им было хорошо вместе. Теперь она чувствовала себя виноватой в том, что все испортилось. Она прервала разговор, позволила вклиниться неловкому молчанию, из которого выросла непреодолимая стена. Непреодолимая, по крайней мере, для нее.

Внезапно как удар ей пришла в голову мысль, что она мыла посуду с совершенно незнакомым человеком. Это не был мальчик, в которого она была безумно влюблена, но это был и не тот мужчина, за которого она когда-то вышла замуж. Этот высокий широкоплечий человек с искрящимися темными глазами был ей совсем не знаком.

Сколько же лет она на него не смотрела? По-настоящему не смотрела? Да, он всегда был подавляюще высокий, гибкий и мускулистый. Но теперь его сильные черты носили след жизненного опыта, а темно-русые волосы чуть поседели на висках. В движениях чувствовалась спокойная сила и несколько пугающее осознание всего, что происходит вокруг. У Крэйга-юноши было сверхактивное либидо и никакого самоконтроля. Крэйг-взрослый был сильным и сексуальным мужчиной, заряженным взрывчаткой, мужественным, полным жизни и уж совсем не растяпой. Карен внезапно подумала, что наверное очень немногие смели бросить ему вызов на заседаниях правления и что сотни женщин с восторгом бросили бы ему вызов в спальне.

Ее ноги легко неслись по траве.

Во время своего поспешного ухода она вдруг представила своего мужа в спальне. Хуже того, себя вместе с ним — на крахмальных простынях. Внезапный приступ желания смутил ее до смерти, но, к счастью, Крэйг никак не мог узнать, что она чувствует. Она имела причины, чтобы срочно убраться подальше от своего бывшего мужа. Сейчас же. Моментально. С космической скоростью.

Хотя взрослый мужчина стал соблазнительным незнакомцем, в его улыбке еще таилась тень того задорного, нахального мальчишки, который когда-то втягивал ее в множество неприятностей. Тогда, давным-давно, у Крэйга не было ни мозгов, ни здравого смысла, он никогда не искал дно, прежде чем прыгнуть в воду, но она всегда была уверена в его любви. Любви беспричинной и бессмысленной. Они были психи и дурачки, но они любили друг друга.

Она думала, что больше не будет страдать. Она клялась, что не позволит, чтобы было больно. Развод был облегчением и освобождением — для них обоих. Она не хотела возвращения к отношениям, которые были столь отчаянно болезненными. Он тоже. Однако вопрос, на который никогда не было ответа, внезапно открылся в ее сердце как новая, незаживающая рана. Где они это потеряли? Как? Как могли два человека потерять такое невероятное волшебство?

Она, задыхаясь, достигла машины.

— Я как-то не заметил пожара.

Возьми себя в руки, Карен. Ты ведешь себя, как полная идиотка.

— Пожара нет, — весело бросила она. — Я просто сообразила, что ехать долго.

Хромированная ручка на дверце была уже в пределах досягаемости. Осталось только протянуть руку — и она будет в безопасности.

Крэйг преградил путь. Солнце сияло на его бронзовых плечах, на загорелой обнаженной груди. Она не хотела смотреть ему в глаза, но они притягивали как магнит. От его взгляда, острого, пронизывающего, мурашки побежали у нее по спине.

— Я тебя чем-то расстроил?

— Господи, конечно, нет. Я не расстроилась. Я просто должна ехать...

— Я понимаю. Но ты так спешила, что забыла сумку, Кара.

Кажется, он не заметил, что забылся и снова назвал ее Карой. Она сделала вид, что не слышала.

— Боже мой, где моя голова! Спасибо...

Она потянулась за сумкой, но в этот момент он ощупал сумку рукой, и на лице у него отразилось любопытство.

— Что, черт возьми, там такое?

— Ничего.

— Там что-то катается. Круглое...

Он пощупал сумку в нескольких местах, затем взглянул на жену снова.

Он этого так не оставит. Одним из худших недостатков Крэйга было и всегда будет ненасытное любопытство. Карен провела рукой по волосам, думая, что хорошо бы умереть, провалиться в преисподнюю и покончить с этим.

— Яблоки, — сказала она просто.

— Яблоки? Ты шутишь?

Он расстегнул молнию на несколько дюймов и сунул руку внутрь.

— Яблоки, — объявил он.

Его голос был лишен выражения, но она видела тень зловещей усмешки в уголках рта. Мальчишеской. Более порочной, чем первородный грех.

Она не хотела, чтобы он смеялся, по крайней мере, не над ней. Именно эта безрассудная, опасная усмешка развязала ее чувства миллион лет назад. Как могла она сохранить такую власть?

— У меня была вполне логичная причина взять яблоки, — пролепетала она, обороняясь.

— Какая? Ну, признавайся. Мне не терпится.

О, этот вкрадчивый голос...

— Одежда бы измялась. А яблоки — по весу и объему — напоминают то, что берут на ночь за город.

Проклятье. Ее щеки горели огнем.

— Ну ладно, ладно. Ты меня поймал. Я наврала. Я уже знала, что ты здесь, и не собиралась оставаться. Особенно если бы ты был... с женщиной.

В его глазах вспыхнул загадочный огонек. Через открытое окно он бросил сумку на заднее сиденье, не сводя с нее глаз.

— Я чуть не забыл про Дафне.

— Дейдре, — поправила она.

— И когда я доберусь до твоего сына, он пожалеет, что произнес это имя. — Его губы снова дрогнули. — А твой сын рассказывал, как эта Дейдре выглядит?

Карен подняла глаза к небу.

— Роскошные темные волосы — до задницы. Ноги от ушей. Длиннющие ногти, непристойные глаза, по росту — амазонка. Осьминог с клыками. Сейчас, когда я подумала об этом, то поняла, что сексуальное воображение нашего сына работает с перегрузкой. Но он представил ее ужасно скользкой и расчетливой, ужасно эгоистичной, и я... — Она запнулась. — Я должна ехать.