В соседних залах раздавались свистки, мячи ударялись о бортик, в душевых шумела вода. Тренировка минут десять как закончилась, а я все сидел на скамейке. Наконец встал и отправился искать раздевалки. Переодеваясь, девушки подняли страшный гвалт, хлопали двери, валил пар, они выбегали из душа, завернувшись в полотенце и скользя по мыльному полу. При моем появлении все стихло. Беатриса, в трусах и в майке, с мокрыми волосами, сидела босая на высоком стуле, как на насесте, и рылась в шкафчике. Я двинулся к ней, и вся команда уставилась на меня.

— Привет!

Беатриса слезла со стула, взглянула на меня, ничуть не удивившись. Меня взяло сомнение.

— Не узнали?

— Что не узнала?

Отмахнулась от меня и прошла мимо. Это мне совсем не понравилось. Я парень не болтливый, но если уж говорю, не люблю, чтобы меня передергивали. Я догнал ее.

— Знаете, если все люди будут так разговаривать…

Конец фразы растаял в ее глазах.

— Вы хотели мне что-то сказать? — спросила она.

Я запнулся.

— Так. Надеюсь, вы понимаете, что я занята. Черт возьми, куда же вы их задевали?

Баскетболистка с Антильских островов пожала плечами, мол, понятия не имею, а мне подмигнула. Остальные окружили нас и, подталкивая друг друга локтями, пристально рассматривали мои габариты и старомодную куртку. Беатриса топнула ногой и снова начала поиски, открывая шкафчики, снимая с вешалок юбки. И все твердила, что это полное безобразие, у нее встреча в Санте[4], и в таком виде она туда идти не может. Девушки собрали сумки и пошли к выходу. Беатриса пыталась их задержать.

— У меня же там деньги, документы…

— Не скучайте, — пожелали нам девушки.

Беатриса села на скамейку, зажав руки между колен. Голоса и смех в коридоре удалялись, потом стихли, раздевалка опустела, воцарилась тишина. Я сел рядом. Скамейка крякнула под моей тяжестью, и Беатрису слегка подбросило вверх. Теперь она постукивала по скамейке пальцами в такт каплям, что падали из крана в душе. Потом провела по лицу руками, тряхнула головой. Запах пота смешивался с ароматом вербены и отдавал мелом.

— Девчонки спрятали мои вещи…

Шмыгнула носом и откинула волосы назад.

— Хотите… я приду потом?

— Нет.

Я пытался понять по выражению лица, что означает ее «нет», хочет, чтобы я остался, или хочет, чтобы я ушел совсем. Я смотрел на ее спутанные волосы, мелкие веснушки, длинноватый нос, глаза, не подведенные тушью. Тишина капала капля за каплей, и мне от этой тишины стало невмоготу.

— Вам надо идти в Санте?

Она вздохнула.

— Да, там парень, лет, наверное, тридцати, мясник, сбил пешехода. Думала отнести ему малины.

— Ма-а-лины?

Она вздрогнула и сказала, что хочет отнести ему малины совсем не за то, что он сбил человека. Я тоже объяснил, что отреагировал на малину, а не на преступление. Малина, вроде, еще не поспела.

— Малину я сама вырастила. В теплице.

Она стучала по полу ногами, а я с еще большим изумлением смотрел на нее.

— Да я не уверена, что это девчонки. У нас и кражи случаются. Прямо наказанье какое-то, не запирают тут ничего, хоть плачь… Думают, что люди… Впрочем…

— Давайте заявим в полицию?

Она повернулась ко мне, удивленно приоткрыв рот, и спросила зачем.

— Ну, не знаю… Почему бы и нет. Если ваши вещи украли…

Она вскочила на ноги.

— С вашей стороны это очень мило, но я не хочу повторять историю с медведем. Понятно?

— С медведем?

— Да! Слайд № 5, Рождество шестьдесят четвертого.

Она натянула шорты, надела кеды и завязала шнурки, больше не обращая на меня внимания. Глубоко вздохнув, я стал пристально разглядывать ее, чтобы запомнить получше, а то ведь прости прощай и забудь навсегда. На пороге раздевалки я развернулся и заявил для вида, что приходил пригласить на обед.

— За чем дело стало, — сказала Беатриса, — пошли. — И толкнула ногой дверь так, что она, закрываясь, чуть не сшибла меня с ног.

Она помчалась по коридору, ежась от холода и скрестив руки на груди. Я догнал ее.

— Хотите мою куртку?

— Вот-вот! И брюки давайте. Будем вместе смешить народ.

— Но вы же простудитесь!..

— Тем лучше, будет полный набор.

Красный «ситроен» был припаркован во втором ряду, она тронулась сразу. Включила печку, подождала, уменьшила и чуть было не врезалась в автобус. По салону гулял ледяной ветер. Из сиденья торчали пружины.

— Куда едем? — спросила она, увернувшись от мотоцикла.

— Куда хотите.

— Куда-нибудь поближе.

Я скользнул взглядом по ее ногам, которые постепенно приобретали синий цвет. Я спросил, может, она хочет заехать домой и переодеться. Беатриса не ответила и остановила машину в переулке за улицей Риволи. Все на нее оборачивались, когда она шла по улице. Ресторан, в который она меня привела, оказался пещерой, выложенной камнями. Народу ни души, на каждом столике в оранжевой вазочке горит свечка. Официанты, похоже, следили за нами.

— Принесите что-нибудь подешевле, — распорядилась Беатриса.

Метрдотель перелистал меню и ткнул пальцем в раздел «Сыры».

— К ним полагается дополнительное блюдо — масло, два франка.

— Давайте дополнительное.

— Зачем вы так, Беатриса? Я же могу… А вы меня пригласите в следующий раз…

— А через следующий мы уже женаты, и у нас двое детей.

Она начинала меня раздражать. Метрдотель удалился, качая головой. А она заинтересовалась растением из пластика, которое стояло возле нас. Даже сорвала листочек, подула на него и выбросила. А потом стала протирать салфеткой приборы. Ей принесли три кусочка масла на блюдечке. Я протянул ей корзинку с хлебом.

— Возьмите хотя бы кусок хлеба, это бесплатно.

Она подозвала официанта.

— Мне положен еще графин воды, это постановление префектуры!

Официант удалился. Она поджала губы, взглянула на часы, скатала хлебный шарик.

— Вы что, не хотите есть?

Она подняла глаза к потолку:

— А вы думаете, я хожу в ресторан, потому что хочу есть?

— А тогда чего вы от меня нос воротите?

Она сложила руки домиком и спрятала в них нос.

— А вам не кажется, что это моя проблема? Моя! Понятно?

Мне принесли спагетти. Она намазывала масло на хлеб. Так, ну и ладно. Мне повезло, что я рос у глухого дедушки, это отучило меня вести пустые разговоры, все равно не докричишься. Теперь могу молчать сколько угодно, не чувствуя ни малейшей неловкости. Я посыпал спагетти сыром, наматывал их на вилку. Запачкал куртку томатным соусом, стер его, стараясь не размазать. Мы смотрели друг на друга поверх графина с водой. В ее взгляде была та же растерянность, которая зацепила меня тогда, на Друо. Я держался как мог. Надеялся, что мое молчание принесет свои плоды. Беатриса пальцем отфутболила хлебный катышек.

— Как же меня все это бесит!

— Что именно?

— Ничего! Что мы тут сидим вот так.

— Надо было раньше думать.

— Надо было!

Интересно, куда нас это заведет. Она спихивает мне свой паланкин, круто меняет мою жизнь, дает свой адрес, я прихожу, но она недовольна, приглашаю ее в ресторан, она соглашается и злится. Беатриса посмотрела на масло.

— Мне бы хотелось, чтобы все было по-другому. Чтобы… Да нет, все прекрасно, но… Мне немного страшно. Вот.

— Страшно почему?

— Если бы я знала, — пожала она плечами.

Я огляделся вокруг.

— Народу, прямо скажем, тут немного, — заметил я.

— Еще бы! Отвратительный ресторан, очень дорогой, кормят плохо. Зато спокойно.

Она вытащила сигарету из пачки, которую я положил на стол, раскрошила и принялась играть с крупинками табака.

— Значит, вы ходите в тюрьму к заключенным? — решил разобраться я.

Она сдула табак со скатерти, взяла другую сигарету и тоже начала потрошить.

— Да, надо же мне выходить из дома.

Откинула челку со лба.

— И носите им малину? — не отставал я.

Она объяснила мне, что директор Санте в порядке исключения выписал ей постоянный пропуск. И в тюрьму Френ тоже. Каждую субботу она ходит по тюрьмам, рассказывает о себе заключенным, когда ей очень грустно, они ее утешают, в общем, от ее неприятностей им становится легче. Она сломала «Житан» пополам.