Хлопоты поглотили все наше внимание, и только мощный рев автомобильного мотора заставил нас вспомнить о том, что ожидался приезд Гая Денниса. Его все любили за веселость и добрый нрав. Первым делом он поинтересовался, что стряслось, — может, он некстати, а то мы все смахиваем на сборище призраков. Филип пустился было в туманные объяснения, но Гай, едва их услышав, согнулся пополам от хохота. Филип вспылил и выложил ему всю правду напрямик, призвав в свидетели всех присутствующих. Гай, удостоверившись, что нам не до шуток, принес извинения: «Каюсь, негоже быть Фомой неверующим», однако не выдержал и снова расхохотался. Вид такого верзилы, как он, сохранявшего полнейшее здравомыслие и хохочущего над нашими страхами, не мог нас не ободрить.

— Давайте-ка пропустим по стаканчику, и я вас умоляю — уложите меня на ночь в этой вашей нехорошей комнате, — заявил он.

По стаканчику мы пропустили без возражений, а вот просьбу о ночлеге Филип решительно отверг. Мне, признаюсь, под влиянием Гая стало казаться, что у нас просто через край разыгралась фантазия, но вскоре настроение у меня вновь упало и мной завладели прежние страхи. Вечер пролетел быстро. Все мы разошлись по постелям, радуясь только одному: что ночевать под этим кровом нам больше не придется.

Я почти сразу же забылся тяжелым сном, и мне приснилось, будто я заключен в тюремную камеру, где истязают несчастных. Ввели связанного гиганта и принялись вырывать у него глаза. Слышать его крики было нестерпимо. Я очнулся, однако крики продолжали звучать у меня в ушах. Доносились они из коридора, и я соскочил с постели. Выбрался наружу со свечой, но меня уже опередили.

Жутко было увидеть, как Гай Деннис беснуется в коридоре — явно не в себе, попеременно то хохоча, то рыдая. Кто-то вполголоса заметил: мол, Гай все-таки расположился в той самой комнате, чтобы наутро над нами посмеяться, — и вот что из этого вышло! Мы молча следили за тем, как Гай хохочет во все горло. Внезапно он помрачнел и в бешенстве накинулся на нас. В жестокой схватке свечи полетели на пол, но в конце концов нам удалось одолеть Гая и связать его простынями. У многих были кровавые раны, так как Гай пустил в ход зубы и ногти.

Борьба его изнурила: он впал в забытье, на губах запеклась пена. Мы брызнули на него водой и растерли виски. Гай со стоном разлепил веки и пошевелил губами; вначале слова его были невнятны, потом он забормотал точно во сне:

— Виноват — хотелось там переночевать… свет, странный свет. Нет, белесый столб — рядом, совсем рядом. В середине что-то зеленое… мокрое, липкое. Оно вышло наружу… Я это вижу, вижу! Сплошь глаза… нет, сплошь руки… нет, морда, когти! Сотни глаз. Я должен смотреть! Глаза жуткие… они жгут… нет, леденят меня, но я должен смотреть. А теперь только половина лица, но глаза те же!.. Оно глумится надо мной, тараторит что-то. Оно меня вышвыривает. Я хочу вернуться. Дверь заперта, но хозяин меня зовет. Хозяин, меня не пускают, я не виноват.

Гай силился приподняться, но откинулся на спину и затих. Ненадолго уснул, по около двух часов ночи очнулся и с криками начал молить:

— Заберите меня отсюда, заберите, ради бога, заберите! Сжальтесь, о сжальтесь! — Гай заметался в страхе и отчаянии. — Оно меня зовет, я должен вернуться! — стонал он.

Обступив простертое на постели тело, наспех одетые, выглядели мы несуразно. Экзорцист велел немедля вынести Гая из дома: в ту ночь силы зла явным образом брали верх.

Вшестером мы взяли Гая на руки. Он вновь погрузился в транс, поэтому особого труда это не составило. Прошли по темному коридору, спустились по широкой дубовой лестнице — смертные, противостоящие чему-то неведомому, запредельно страшному.

Филип перед сном запер входную дверь и наложил засовы с особой тщательностью. Нам пришлось опустить нашу ношу на пол, чтобы совладать с запорами: руки у нас тряслись, и потому провозились мы довольно долго. Наконец массивная дверь медленно распахнулась.

Мы шагнули в теплый сумрак и двинулись по главной аллее при свете фонаря. По земле крались длинные густые тени; за каждым кустом, чудилось, нас подстерегал новый кошмар. Прямо перед нами, с мягким шорохом крыльев, скользнула сова.

Но вот и ворота: для нас, уносящих ноги от нечисти, они показались входом в рай. Жилище лесничего, напомнил Филип, совсем недалеко, и мы молча направились туда.

Домик тонул в темноте, но добудиться до радушных хозяев было делом минуты. Ирландцы умеют понимать с полуслова и лишних вопросов нам не задавали, пока мы сами обо всем им не поведали. Ни малейшего недоверия к нашему рассказу они не выказали.

Добросердечная хозяйка постелила для Гая постель, на которую мы его и уложили. Бедняга после той ночи так и не оправился; мы вынуждены были поместить его в дублинский приют для умалишенных. Временами, когда Гая настигают воспоминания об увиденном, с ним случаются жестокие припадки. Я довольно часто его навещаю.

На следующий день мы с Филипом заколотили дом наглухо. Логово зла, купавшееся в солнечном свете, видом своим радовало глаз. Задерживаться там мы не стали, сделав только самое необходимое: слишком тяжело было вспоминать о том, что тут произошло. У сторожки мы оглянулись на дом в последний раз. Ярко сияло солнце, сад переливался всеми оттенками зелени, и ворота навсегда скрыли от нас чудовищное зло, безраздельно царившее под этим кровом.