Саид стал о чём-то спорить с Абдуллой, и Авинов весело прикрикнул:

— Разговорчики в строю!

Батыр мигом смолк, но Кирилл будто видел его широкое лицо и зубастую улыбку.

— Смотрите в оба, — построжел поручик, — а то нарвёмся ещё…

Белогвардейские патрули бдили по всему Екатеринодару, частенько натыкаясь на скрывавшихся большевиков, — в бедном рабочем предместье Дубинка пряталась целая сотня. Иные из «красных» быстренько ухватывали суть происходящего, бросали оружие, переодевались — и будто растворялись в толпе горожан. Но находились и те, кто отказывался признать поражение. Такие были вооружены, очень опасны и всегда готовы исполнять приказы бывшего военного коменданта Сошенки: «Я инвалид, ^[93]и, как поставленный во власть коменданта, слежу за свободой и искоренением всякой сволочи, которая не хотит замазать свои белые руки. Предупреждаю всю буржуазию, что за нарушение правил, выказанных против трудящихся, буду беспощадно расстреливать негодяев трудового народа…» ^[94]…Впереди показался человек в солдатской шинели без хлястика, однако в свете фонаря блеснули погоны и странно привешенные аксельбанты. Увидав патруль, он резко свернул в сторону.

— Стой! — рявкнул Махмуд. — Стрелять буду!

Кирилл подошёл поближе, хмуро разглядывая подполковничьи погоны на подозрительном субъекте. ^[95]

— Кто вы такой? — осведомился он.

— Я полковник Лукашин, — нетвердо ответствовал опрашиваемый, вытягиваясь по-солдатски.

— Где вы служили?

— В штабе Северо-Западного фронта.

— Вы из Генерального штаба? — вкрадчиво спросил Авинов.

— Да…

— А почему у вас погон золотой и с синим просветом?

Лукашин замялся, теряясь, судорожно ища подсказку.

— Я… кончил пулемётную школу! — выпалил он.

— Вот оно что… — протянул Кирилл. — А что вы ещё придумаете?

— Я не вру!

— Да ну? — комически изумился поручик. — Тогда почему вы носите аксельбанты так, как их никогда никто не носил?!

Лукашин смолк и потупился. Пальцы его рук сгибались и разгибались, выдавая смятение.

— Ракло ^[96]ты, а не полковник! — резко сказал Авинов. — Обыскать его!

Лукашин сильно вздрогнул и сам дрожащими руками принялся вытаскивать из карманов бумаги — и на полковника, и на поручика, и на унтер-офицера.

— Не убивайте! — запаниковал он.

— Мы не «красные», — процедил Кирилл и скомандовал: — Алимбек! К коменданту!

Здоровый текинец ткнул Лукашину в спину стволом винтовки, указывая направление движения. Тот, поникший и раздавленный, направил стопы куда было указано.

И снова хруп-хруп-хруп из-под сапог, снова молчаливые, тёмные громады домов зажимают пустынную улицу.

Внезапно Саид остановился и промолвил неуверенно:

— Вроде кричал кто-то… Вот, опять!

Авинов прислушался и разобрал одно слово: «Помогите!»

Из подворотни выбежал перепуганный мужик — всклокоченный, босой, в одних кальсонах. Увидав патруль, он сперва замер, тормозя на мёрзлых булыжниках, а потом отчаянно закричал:

— Помогите, ради Бога! Там «красные»! Забрались ко мне в фатеру!

— Ведите! — коротко сказал Кирилл. — Много их?

— Много! Четверо или пятеро… Не разобрал!

— Саид, Махмуд, Абдулла! За мной!

Мужик в кальсонах побежал впереди белогвардейцев, выводя патрульных во дворик, наверняка уютный и тенистый летом, а ныне, в канун Нового года, холодный и пустой.

— Тута они! — Пострадавший остановился, указывая на обшарпанный двухэтажный домик. — На втором этаже, где балкон! А дверь моя дерматином обитая!

— Махмуд, — тихо сказал Кирилл, — жди во дворе. И следи за балконом.

Дверь чёрного хода стояла распахнутая настежь, и в подъезде дуло. Осторожно поднявшись по скрипучей деревянной лестнице, Авинов на ощупь отыскал дверь, «дерматином обитую», и толкнул её. Сразу стало светлее — в прихожку пробивалось оранжевое сияние керосинки, и доносились грубые голоса:

— Сбежал, паскуда! Ещё приведёт кого…

— Кого?! Жандармов нема!

— Да мало ли…

— И чё? Опять на улицу?

— Можно на чердак…

— Да пошёл ты!

Кирилл оглянулся и на пальцах показал: Саид со мной, Абдулла стоит здесь. Повесив винтовку на плечо, Авинов вооружился «парабеллумом», в левую руку взял «маузер» — и ворвался в комнату.

— Руки! — заорал он, не желая стрелять первым.

В комнате находилось четверо в шинелях и солдатских папахах. Один тискал винтовку обеими руками, словно никак не мог с нею расстаться, другой маячил у окна, сгорбившись и заложив руки за спину, а ещё двое сидели на разобранной постели.

Увидав перед собой два тускло блестевших ствола, сидевшие тут же вскинули руки вверх. Солдат с винтовкой передёрнул затвор, разворачиваясь, но выстрелить не успел — Саид нанёс мощный удар прикладом, заваливая красноармейца.

Сгорбившийся отреагировал мгновенно — прикрыв голову руками, высадил окно и выпрыгнул во двор. Тут же грохнула винтовка Махмуда, а этот текинец никогда не промахивался…

Авинов отвлёкся на секунду — этого хватило сидевшим на кровати. Оба бросились на него, хватая за руки, и повалили на пол. Саид прицелился — и размозжил одному из них голову прикладом. А второй всё пыхтел, гнилостно дыша, тянул скрюченные пальцы к горлу Кирилла.

«Маузер» поручик выронил, а рука, сжимавшая «парабеллум», была прижата коленом красноармейца, навалившегося на него. Авинов нажал на курок, простреливая большевику колено, освободил руку и уткнул дуло врагу в живот. Выстрел прозвучал глухо, «красный» дёрнулся, и тут уж Саид не подкачал — Батыр ухватился за подстреленного, рыча от злости, сдёрнул с Кирилла, крутанул и приложил о стену. Готов.

— Спасибо, — сказал Авинов, поднимаясь и брезгливо отирая кровавые брызги с полушубка.

Подобрав «маузер», он обошёл «фатеру» и в маленькой угловой комнате обнаружил пятого красноармейца. Пятую. Это была девушка в солдатской шинели. Кирилл обессиленно опустил пистолет.

— Даша? — сказал он полувопросительно-полуутвердительно. — Что ты тут делаешь?

Товарищ Полынова натянуто улыбнулась.

— Воюю белых генералов, — ответила она. — Бьюсь за рабочее дело. Ещё вопросы будут? Или ты сразу отдашь меня этому азиату? Я и не знала, что ты такой жестокий и безжалостный. Хотя… чего ещё ждать от белогвардейца?

Авинов не обиделся. В комнатке было темновато, весь свет проникал сюда из залы, где горела керосиновая лампа, да из окошка, куда заглядывала луна. Кирилл с болезненным интересом разглядывал девичье лицо. Заострилось оно или это просто тени так легли? А эта горькая складка у губ? Он не помнил, была ли такая, когда Даша лежала рядом с ним, голая и томная. Или это первая морщинка, шрам, оставленный временем и жизнью?..

— Знаешь, — сказал Авинов, — я в походе всякого насмотрелся. Бывало, что те, с кем я ходил в атаку, просто мстили «красным» — за убитых родных, за поруганную Россию, за свою испакощенную судьбу. Бывало, что и невинных расстреливали. Что ж, люди есть люди. Всякие среди них попадаются, но всё же выродков в Белой гвардии куда меньше, чем в Красной армии. Ваши буквально осатанели, отринув и стыд, и совесть, утратив человеческий облик, изгадив душу. Я помню, как в одной из станиц видел лошадей, которых красные конники покрыли церковными ризами вместо попон. Помню и несчастного попа, которому выпустили кишки и волочили батюшку, тягая за них, по всему майдану. Это я называю жестокостью. Ладно, что-то я разговорился… Оружие есть?

— Нет! — вздёрнула носик Даша. — Можешь обыскать!

— Тогда держи, — сказал Кирилл, будто не замечая вызывающего тона, и протянул девушке «маузер». — Пригодится.

— Ч-что? — растерялась Полынова. — Ты меня даже не задержишь?

— Нет, — спокойно ответил Авинов.

— А тебе известно, — сказала Даша запальчиво, — что у нашей группы было задание — найти тебя, повязать и доставить в Таганрог, в штаб наркома по борьбе с контрреволюцией?

— К Владику? — улыбнулся Кирилл понимающе.

Лицо девушки сморщилось, принимая жалкое выражение.