— Знаю! — процедил Кирилл. — На своей шкуре испытал.

— Но вам вряд ли известно, что испытывал германский генеральный штаб! Это методичные немцы вели политику братания на русском фронте — они разработали инструкции для своего комсостава, слали в русские окопы надёжных людей, знавших язык Пушкина, — и разлагали, разлагали солдат, твердили и твердили, что война выгодна одним генералам, а посему — бей офицерьё! А в тылу подрывную работу вели министры-предатели и большевики — последние ставили целью своей превратить «империалистическую» войну в гражданскую.

«Отправлением в Россию Ленина, — писал генерал Людендорф, начальник германского генштаба, — наше правительство возложило на себя огромную ответственность. С военной точки зрения его проезд через Германию имел своё оправдание: „Россия должна была пасть!“».

— Сволочь… — пробормотал Кирилл. — Сволочи.

Фанас кивнул и продолжил:

— Армия обезумевших тёмных людей, не ограждаемых властью от систематического разложения и развращения, бежала. На полях, которые нельзя было даже назвать полями сражения, царил сплошной ужас, позор и срам, коих русская армия ещё не знала с самого начала своего существования…

Гость запыхался и смолк, тяжело дыша и утирая капли со лба.

— Сейчас я… — пробормотал он, дрожащими пальцами перебирая кнопочки на поясе-пульте. Где-то в недрах MB загорелся яркий синий ромбик — и на стене гостиной развернулась яркая картина. Авинов узнал шпиль Петропавловки, громоздкие купола Исаакия, Александрийский столп. Но картина не была застывшим отпечатком — всюду колыхались алые транспаранты, суетились люди-мураши, продвигались автомобили-коробочки.

— Это как «волшебный фонарь»? ^[7]— с восторгом спросил Кирилл.

— Мм… Ну да. В какой-то степени. Это стереопроекция.

В самом деле, «картинка» обрела и цвет, и звук, и объём. Авинов наклонился влево — и рассмотрел окна здания, хотя ранее видел одну лишь мокрую крышу. Неожиданно картинка сменилась. Наплыла, выводя вперёд Генерального штаба генерала от инфантерии Корнилова.

Небольшого ростика, худощавый, с полуседыми волосами ёжиком, с кривыми ногами, Лавр Георгиевич больше смахивал на азиата. В лице его, желтоватом и скуластом, в глазах с киргизской раскосинкой, в усах и жидкой бородёнке — всё дышало Азией. Но вот расположенности к восточной неге и лени, к дремотной покорности судьбе и следа не было — сухую и хмурую фигуру Корнилова просто распирали огромная энергия и сила воли, беспощадная ко всем, а к себе вдвойне. И этот внутренний заряд прорывался наружу с каждым движением маленьких рук, тонких, нервных и длинных пальцев.

Генерал сумрачно огляделся и заговорил нервным, лязгающим голосом, неожиданно низким для щуплой фигуры:

— Русские люди, великая Родина наша умирает! Близок час кончины! Вынужденный выступить открыто, я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большевистского большинства Советов действует в полном согласии с планами германского штаба и одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на Рижском побережье убивает армию и потрясает страну внутри.

Тяжёлое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины. Все, у кого бьётся в груди русское сердце, все, кто верит в Бога, в храмы, — молите Господа Бога о явлении величайшего чуда, чуда спасения родимой земли!.. ^[8]

Авинов застыл, вслушиваясь в генеральский голос. Фанас уныло покивал, словно соглашаясь со сказанным.

— Все надежды были на одного генерала Корнилова, — заговорил он. — Когда Лавра Георгиевича назначили Верховным главнокомандующим, он предложил расчистить Петроград от большевиков, объявить город на военном положении и ввести войска. Министр-председатель Временного правительства Керенский согласился с планом «расчистки» столицы, но это же тряпка, болтун, человек бездарный и бессовестный! Он сначала дал Лавру Георгиевичу карт-бланш, а потом перепугался, решив, что тот отнимет у него власть, и отчислил Корнилова от должности Верховного главнокомандующего, объявил генерала мятежником!

Генерального штаба генерал-адъютант Алексеев ради спасения жизни корниловцев решился принять на свою седую голову бесчестье — стал наштаверха ^[9]у Керенского и первого сентября арестовал Корнилова. После допросов Лавра Георгиевича отконвоировали в Старый Быхов, ^[10]где и заключили в тюрьму вместе с Деникиным, Эрдели, Марковым — посадили человек тридцать истинных патриотов. А генерал Алексеев, и недели не пробыв в должности начштаба, подал в отставку… Ах, да вы всё это знаете лучше меня, Кирилл!

Авинов кивнул. Как зачарованный, глядел он в стереоэкран, вбирая глазами видимое.

— А дальше? — тихо спросил он, замирая в душе.

Фанас вздохнул.

— Двадцать шестого октября большевики свергнут Временное правительство. Они захватят власть по всей стране, — проговорил он, морщась, будто открывал постыдную тайну. — Корнилов, Деникин, Алексеев уйдут на Дон, чтобы оттуда дать отпор немцам и их наймитам — большевикам, но победить им будет не дано. Слишком поздно! И Белая армия отступит с боями, организованно покинет Родину. Навсегда. А потом…

Фанас сжато, не жалея красок и деталей, описал Авинову, что будет потом, — колхозы, застенки НКВД, разрушенные церкви, сталинские лагеря, уравниловка, разгул мещанства и тотальный запой. Сто лет разложения и развращения человеческих масс…

— Вы не хотите верить тому, что я говорю? — спросил гость.

— Это слишком гнусно — то, что вы говорите! — выпалил хозяин.

— Но это правда! Так будет!

— Правда?! — вскипел Авинов. — Да это же гибель! Это конец всему!

— Да, — покорно согласился Фанас, — гибель.

Кирилл вскочил, сжимая кулаки, — и медленно опустился обратно. Стереопроекция угасла, но страшные факты, даты, имена не выпадали из распалённой памяти.

— Ужасно… — прошептал Авинов, сникая.

— Вот потому-то я и решился прибыть сюда, к вам, — с неожиданной силою сказал гость из будущего, — чтобы ничего этого не случилось, чтобы красные потерпели поражение!

— Понимаю, — серьёзно сказал Кирилл. — Одного в толк не возьму: почему вы считаете себя преступником?

— Это не я так считаю, — слабо улыбнулся Фанас, — а те, кто остался в сорок первом веке. Ведь, изменив прошлое, я изменю и будущее… И тогда многие из моих современников могут попросту исчезнуть, или же их личности необратимо изменятся, что тоже равносильно гибели. Ах, я всё это прекрасно сознаю, для меня это мука и боль, но разве можно построить рай на руинах потушенного ада?! Резвиться в цветущем саду, зная прекрасно, что корни удобрены останками миллионов мучеников? Летать к звёздам, воспитывать детей — и не помнить, не думать о том, сколько было выстрадано, сколько было пролито слёз и крови, сколько испытано боли, унижения, страха? Разве так можно? И потом, я же не для того явился в ваш кромешный век, чтобы отнимать жизни. Я их спасти хочу! Кхе-кхм… Извините, звучит так, будто оправданий ищу…

— А почему сейчас? — спросил Кирилл негромко. — Почему я?

Фанас слабо улыбнулся.

— Не знаю уж, огорчу ли вас, — проговорил он, — разочарую ли, но всё же не считайте себя избранным. Всё куда грубее и проще — это Большая Машина… мм… указала на Кирилла Авинова. По её исчислениям, воздействие на реальность именно через вас оказывалось наиболее действенным.

— Понятно… — протянул корниловец и нахмурился. — Ммм… Не совсем. Фанас, вы же сами сказали, что изменение прошлого и будущее изменит. Стало быть… Постойте, тут какая-то несуразица! Ведь, если я меняю своё настоящее — меняется и ваше настоящее. Тогда вы не прибываете из своего далёка в наш семнадцатый, и… и ничего не меняется вообще!

— Но я же здесь! — хихикнул пришелец из грядущего. — Парадокс, о котором вы только что упомянули, на самом деле надуман — время устроено куда сложнее, чем вы полагаете, Кирилл. Это мы так говорим — прошлое, будущее… На самом-то деле время безначально и бесконечно, и все ваши действия предопределены. Вы поступаете как должно, а будет как суждено. Судьба, Кирилл, тоже функция времени… Просто вы не ведаете её, мечетесь, пытаясь обмануть рок, но тщетно — именно метания ваши и есть предопределённость бытия. Всё уже случилось, вся миллионолетняя последовательность событий уже запечатлена во времени, замершем в гомеостатическом равновесии. А посему обойти судьбу можно только одним способом — познав её! Скажем, суждено вам утонуть — и вы утонете. Но если вы получите известие из будущего, предостерегающее вас от купания, то обыграете фатум! Вот и я нырнул на две тыщи лет против течения реки Хронос и предостерегаю вас, Кирилл. Пока что всё остаётся неизменным, но как только вы приметесь воздействовать на реальность, время тут же выйдет из равновесия. Возникнет ретросдвиг: будущее изменится почти на миллион лет вперёд, после чего вновь стабилизируется… Ну? Успокоил я вас?