Министр вооружений Альберт Шпеер удивляется менталитету своих ученых-атомщиков. Ведь после июньской конференции он отнес работы «уранового клуба» к категории основополагающих исследований и дал согласие на их обильную финансовую поддержку. Однако все, чего они хотят, — это смехотворные сорок тысяч рейхсмарок и немножко военно-стратегических материалов — таких, как никель и сталь в незначительных объемах. Шпеер сам повышает, по его воспоминаниям, «денежную сумму до одного-двух миллионов марок...». Двадцать третьего июня Шпеер задерживается в рейхсканцелярии, чтобы лично доложить Гитлеру свой взгляд на немецкие исследования в области ядерной энергии. Как ни странно, у фюрера, по впечатлению Шпеера, наблюдается почти мистический страх перед атомным оружием: «При случае он шутил, что ученые, оторвавшись от жизни в своем стремлении к разоблачению всех земных тайн, могут в один прекрасный день поджечь земной шар».

В тот же день двадцать третьего июня 1942 года и в те же часы Роберт Дёпель занят в Лейпциге измерениями на своем успешном реакторе. Алюминиевый шар с новой слоистой конструкцией из трехсот килограммов металлического урана и тяжелой воды уже три недели висит в его резервуаре с водой. Внезапно Дёпель видит, что из резервуара поднимаются пузыри. Заподозрив негерметичность шара, он и его сотрудники поднимают из воды «38-ю машину». Едва успел техник Пашен открыть запорный вентиль, как из шара вырвался уже горящий радиоактивный порошок урана, а за ним высокий язык пламени. Мужчины сумели потушить огонь и для охлаждения снова погрузили шар в резервуар с водой. Примчавшийся по вызову Гейзенберг рассматривает повреждения. Дёпель заверяет его, что все под контролем, так что он может спокойно продолжить свои семинарские занятия. Однако реактор, которому полагалось остыть, становится все горячее. Руководитель эксперимента решает продолбить машину под водой. Но уже поздно. Бегом вернувшийся в лабораторию Гейзенберг только и успел увидеть, как шар в воде раздувается, и вместе с остальными пустился из лаборатории наутек. «В следующее мгновение в нескольких местах из-под воды вырвалось обширное пламя, сопровождаемое приглушенным гулом взрыва... Металлический уран огненным фонтаном выбросило до шестиметрового потолка». Верхнее полушарие весом в четыреста килограммов было привинчено к нижней половине больше чем сотней болтов. Один из взрывов разорвал его по этой разделительной линии, откинув в сторону и разнеся на куски. Лаборатория была разрушена, и вызванной пожарной команде стоило больших трудов «погасить бесчисленные языки огня от раскиданного повсюду уранового порошка». Урановые костерки продолжали тлеть еще два дня, пока все реакции не угасли. Металлический уран превратился в грязную массу, и большая часть драгоценной тяжелой воды тоже была уничтожена.

Между тем и Роберт Оппенгеймер привлечен в команду Атомного комитета Буша, в который также входят военный министр Генри Стимсон и вице-президент Генри Уоллес. Оппенгеймер в Беркли должен позаботиться о дизайне бомбы. В свой засекреченный летний семинар он среди прочих призывает Эдварда Теллера и физика немецкого происхождения Ганса Бете. Встречи проходят над кабинетом Оппенгеймера, в мансардном этаже белокаменного, похожего на замок здания университета. Две комнаты через двустворчатые двери выходят на балкон, который из соображений безопасности весь, как вольер, затянут проволочной сеткой. После первых приблизительных расчетов участникам становится ясно, что высвобождение энергии при взрыве атомной бомбы в сто пятьдесят раз превысит значение, рассчитанное Фришем и Пайерлсом. Правда, масса урана-235 должна быть при этом как минимум в шесть раз больше, чем они предсказали. Что неизбежно потребует производства взрывчатого вещества в промышленном масштабе.

Пока избранный кружок Оппенгеймера возбужденно обсуждает эти новые технические и финансовые характеристики бомбы с ядерным расщеплением, Эдвард Теллер явно чувствует себя недооцененным и отваживается на дерзкий шаг, выходящий за пределы собственно цели. И здесь, в офисе Оппенгеймера, где тень от проволочной сетки в послеполуденном солнце ложится на бумаги как разлиновка в клеточку, моделирующие расчеты Теллера позволяют сделать захватывающий вывод. Он представляет себе, что будет, если использовать атомную бомбу как детонатор для ровно двадцати шести фунтов жидкого тяжелого водорода. Взрыв соответствовал бы миллиону тонн в тротиловом эквиваленте. Эта новая перспектива наводит Теллера на далеко идущие мысли. Не только эта неслыханная «водородная бомба», но уже и «традиционная» бомба расщепления ядра расчетной силой в несколько тысяч тонн тротилового эквивалента могла бы поджечь азот в атмосфере Земли и водород в Мировом океане. Ганс Бете считает эти опасения апокалипсическим вздором. Он пересчитывает данные, полученные Теллером, надеясь своими цифрами успокоить коллег, доказав, что даже вдвое более мощное атомное оружие не подожжет атмосферу Земли.

Буш и члены его комитета хотят наконец довести дело до конца. Лабораторных масштабов уже недостаточно. Теперь необходимо сконструировать и построить дорогостоящие фабричные сооружения для производства плутония и урана-235. И они принимают решение поручить организацию атомного проекта военным. Под руководством надлежащего офицерского чина должны координироваться и, кроме того, содержаться в строгой секретности — атомная физика и ультрамикрохимия, проектирование фабрики и промышленное управление, равно как и машиностроение и оружейный дизайн. На восемнадцатом этаже небоскреба в Манхэттене, на Бродвее, на углу Чемберс-стрит, находится штаб-квартира Army Corps of Engineers, организации проектов военного строительства. Здесь одиннадцатого августа 1942 года бюрократически сдержанным актом учреждено новое местное отделение — Манхэттенский инженерный участок. На первый взгляд совершенно нормальный процесс. В конце концов соответствующие инженерные участки есть и в Питтсбурге или в Денвере. Безобидное название должно отвлекать внимание от истинных намерений и в будущем служить маскировочным обозначением для атомного проекта американского правительства.

Недалеко от офиса военных инженеров, совсем рядом со зданием Вулворта на Бродвее, на одиннадцатом, двенадцатом и четырнадцатом этажах высотного дома несколько рабочих групп Колумбийского университета в секретной лаборатории корпят над выделением ура-на-235. Тысяча двести тонн урановых соединений из Бельгийского Конго, которые были отправлены в Нью-Йорк морем еще до ввода в Бельгию немецких войск, хранится на Статен-Айленде, к югу от Манхэтгена. Да и на западе острова Манхэттен на складах хранится несколько тонн урана. Не надо забывать и тех двоих русских, что ведут бойкую торговлю урановой рудой в своей Eldorado Radium Corporation на расстоянии видимости от Колумбийского университета — и вздрагивают всякий раз, заслышав имя Лео Силарда.

Когда семнадцатого сентября 1942 года бригадный генерал Лесли Гровс принимает руководство Манхэттенским инженерным участком, он может прибегнуть к испытанной инфраструктуре строительных инженеров сухопутных войск. Уже на второй его рабочий день один из его посредников входит в кабинет бельгийского бизнесмена Эдгара Сенгера в Кунард-билдинге на Бродвее. Эдвард Сенгер и распоряжается теми тысячью двумястами тоннами сырья для бомб, принадлежащего фирме «Union Minière du Haut Katanga». Гровс хочет купить всю поставку из Бельгийского Конго. Сходятся в цене на двух с половиной миллионах долларов.

Сорокашестилетний Гровс — инженер, и только что сделал себе имя, ведя строительство Пентагона в Вашингтоне. На следующий день после сделки с ураном он покупает гигантский участок земли в Теннесси, на котором должна быть построена фабрика по производству урана-235. В начале октября новый босс наносит ознакомительный визит в Чикаго. Шеф метлаба Артур Комптон, Энрико Ферми, Джеймс Франк, Юджин Вигнер и Лео Силард обсуждают с Гровсом детали конструкции и варианты охлаждения будущего плутониевого реактора. Гровс, строевой служака со своими антисемитскими предубеждениями, считает непочтительного Силарда с его подозрительно-немецким акцентом воображалой — «из тех людей, что вышвырнули бы работодателя вон, чтобы он не путался под ногами». А Силард предпочитает привычно видеть в генерале «просто самого большого дурака». В конце обсуждения один из химиков метлаба, покидая конференц-зал, держится подальше от огромных окон и указывает визитеру, которому сейчас легче было бы воевать на передовой, чем разбираться с учеными, на слабое место в безопасности: «Господин генерал, тут кто угодно может швырнуть в окно ручную гранату, вы не находите?» — «А что, неплохая идея, — буркнул Гровс. — Здесь как раз накаленная атмосфера».