Но проклятье богов тяготело надо мной. В доке мы оказались не одни. Я не медлил и подобно ястребу налетел на человека сзади, вогнав в его тело острый кинжал. Потом я оттащил труп за подножие колонны, но не успел я его хорошенько спрятать, как из тени появились другие, не знаю уж, каким образом вызванные и кем. Они спросили у Ртр, зачем он бродит ночью, одетый в цвета Аммерлина Скрос Иллионда. Я испытал поистине черное отчаяние от того, что мои великие замыслы натолкнулись на рифы их усердия.
Я разразился гневной тирадой, что я, Аммерлин, советник и спутник Ртр, всего лишь беседовал на личные темы с моим господином.
Но они упорствовали, и больше всех Голлад. Это он увидел спрятанный труп, и в одно мгновение меня окружили.
И тогда я выхватил длинную рапиру и приставил ее к горлу Кулклана.
— Не приближайтесь, или ваш император умрет, — предупредил я.
И они отступили.
— Неужели вы думаете, будто я, Аммерлин, мудрейший из мудрейших, нахожусь здесь только из любви к путешествиям? — негодовал я. — Уже давно я ждал этого часа, чтобы остаться один на один с Его Величеством и чтобы его настигла трансформация вдали от двора, ибо только так может быть исправлено древнее зло.
— Есть люди, рожденные повелевать, и я — один из них. Долго, очень долго он стоял у меня на пути, но смотрите, я наконец все смогу изменить. За бортом находится зеленый мир, населенный дикарями, я не настолько низко пал, чтобы мстить человеку без памяти, я отпущу его, и пусть судьба вновь вернет ему императорский статус, если на это будет ее воля.
Но они оказались настолько глупы, что вынули свои клинки. Я сказал, что все, все могут разделить мою славу. Но они меня не слушали, и тогда я повернулся к Кулклану, чтобы вонзить рапиру ему в горло, но тут Голлад заслонил его и пал. Они напали на меня, я принял сражение, и хотя они истекали кровью, раненые, по-прежнему продолжали упорствовать в своем сумасшествии.
В конце концов, я выследил каждого из них и убил всех по одиночке в тех углах, куда они забились. Ртр исчез, и я потерял голову от страха, что мои планы разрушены низкими слугами.
Потом а понял, что найду их в Зале Памяти, ведь, без сомнения, низкородные свиньи попытаются вернуть ему память прошлых дней. Я едва не расплакался от бессилия при мысли, что все пойдет прахом. Ужасный в своем гневе, я нашел их. Их было только двое, и хотя они стояли плечом к плечу л дверях, пытаясь мне помешать, их жалкие клинки не могли противостоять моей рапире. Я сразил их и прошел к трансформ-ложу, чтобы забрать матрицу памяти с имперским цветокодом и уничтожить ее. А вместе с ней навечно уничтожить и Ртра…
Но тут послышался неясный звук. Я резко обернулся и отвратительное видение предстало передо мной в полутьме. Блеснула сталь в окровавленной руке проклятого Голлада, и жестокая боль пронзила мне грудь…
Голлад лежал, привалившись к стене, с мертвенно бледным лицом, белым пятном выделявшимся на фоне окровавленной туники. Когда он заговорил, воздух сипел в его продырявленных легких:
— Предатель. Император уважал тебя, — прошептал он, — что ты наделал? Разве в тебе нет ни крохи жалости к тому, кто справедливо и мудро правил в Окк-Хамилоте?
— Если бы ты не искалечил мою судьбу, проклятая собака, — прошипел я, — то это великолепие и справедливость Окк-Хамилота стали бы моими.
— Ты напал на него беззащитного, — выдохнул Голлад. — Так низко пасть! Оставь Ртру его память, она более важна, чем его жизнь.
— Я только наберусь сил, поднимусь и сброшу его с ложа. И вот тогда я умру спокойно.
— Ведь ты же был его другом, — прошептал Голлад. — Вы сражались бок о бок… вспомни… и имей жалость, оставить его одного на мертвом корабле без памяти…
— Я выпустил на него Охотников, — закричал я торжествующе. — И с ними Ртр будет делить этот склеп до конца всех своих жизней!
Я нашел наконец в себе силы подняться. Но когда моя рука коснулась матрицы памяти императора, я почувствовал, как окровавленные пальцы Голлада сомкнулись на моей ноге, и мои силы иссякли, И я падал, падал в этот угрюмый колодец смерти, из которого нет возврата…
* * *
Я пробудился и долго лежал в темноте, не двигаясь и пытаясь собрать воедино обрывки увиденного мной странного сна. Меня все еще тревожили остатки горьких эмоций. Но были дела и поважнее, чем сны. Какое-то время я никак не мог припомнить, что же я собирался сделать, а потом как-то внезапно сообразил. Я лег на трасформ-ложе, но трансфокация не сработала.
Я с усилием попытался еще раз припомнить, что же произошло, но безнадежно. Возможно, мой мозг просто не приспособлен к восприятию валлонской матрицы памяти. Еще одна идейка не сработала. Ну, что ж, по крайней мере, я отдохнул. Пора действовать. Во-первых, убедиться, что Оммодурад по-прежнему спит. Я попытался сесть.
Ничего не произошло.
Я замер, пытаясь сосредоточиться.
Я попробовал пошевелиться, но не смог двинуть даже мускулом. Парализован? Связан? Или по-прежнему сплю?
Я боялся делать новую попытку. Положим, я приложу все усилия, но у меня ничего не получится, что тогда? Лучше — лежать и думать, будто произошла какая-то ошибка. Может, еще раз заснуть? …нет, это было бы просто смехотворно. Мне всего-навсего надо сесть. Я…
Ничего не получилось. Я лежал в кромешной темноте и пытался двинуть рукой, повернуть голову. Но, похоже, у меня нет ни руки, ни ноги, ни самого тела, а только бодрствующий в пустоте мозг. Я попробовал ощутить сковывающие меня веревки — их не было. Ни веревок, ни рук, ни тела. Вот так новость: один мозг в темноте!
А потом внезапно прихлынуло какое-то ощущение, но не тела, а скорее смутное представление о контурах тела. И вот тут-то я сообразил, что же произошло на самом деле. Я открыл свой мозг чужой памяти, чужой ум взял власть над моими ощущениями и загнал мое собственное сознание в темный угол. Я оказался несчастным узником в своей собственной голове.
Целую вечность я пребывал в полной растерянности, замурованный так, как меня не замуровали бы никакие стены Бар-Пандерона. Неосязаемыми пальцами воображения я принялся раздирать вокруг себя несуществующие, но такие реальные стены, пытаясь найти хоть какой-нибудь путь наружу, и ничего не находил.
И тогда наконец я взял себя в руки.
Мне требовалось проанализировать свои ощущения, отыскать каналы, по которым передаются нервные импульсы и проникнуть в них.
Я сделал попытку. Иллюзорное представление собственного "я" осторожно потянулось. Вот бесконечное количество сдоев нервных клеток, а тут бурные потоки кровяных телец, там натянутые кабели интер-коммуникаций, а здесь…
Барьер! Неприступная, гигантская стена. Мои ощущения вихрем промчались по ней и вернулись обратно, так и не найдя ни малейшей трещины. Барьер стоял, скрывая холодного, равнодушного, чужеродного завоевателя, укравшего мое тело.
Я сжался в комок. Надо определить место для атаки и обрушиться всей силой моего сохранившегося самосознания, пока я еще хоть как-то могу мыслить, и пока абстракция, именуемая Легионом, не исчезла навечно.
Я взвесил свои возможности и почти сразу же сделал открытие. На мгновение от неожиданности я даже отпрянул — чужая конфигурация информационного, узора. Но потом я вспомнил.
…Я находился в воде, захлебывался, терял силы, а где-то на берегу поджидал десантник с карабином наготове. Как вдруг, точно ниоткуда, возник поток мощной информации, который подхватил меня и понес, как бурное течение реки, дав возможность выплыть в полумиле от берега.
…И еще: я вишу на карнизе небоскреба и где-то в уголке мозга звучит равнодушный, презрительный голос.
А я все забыл. Это чудо было отвергнуто моим рациональным умом. Но теперь-то я понимал, что это было знание, которое я воспринял там, в башне моего дома на острове, перед тем, как бежать от схватки двух армий. Это была информация, позволяющая выжить, известная всем валлонцам прежнего мира. И все это лежало здесь похороненное — секреты сверхчеловеческой мощи и выносливости, отторгнутые бестолковым инстинктом.
