— Так что же вы не сражаетесь в наших рядах за родину? Таким дюжим парням всегда найдется дело.

Те что-то бормотали в ответ и старались улизнуть в кусты.

Чаще всего эти бродяги встречались в одиночку, а иногда и целыми группами. В одном месте передовой отряд индейцев дал знать о присутствии чего-то подозрительного в чаще леса. Весь пеший отряд остановился и ждал, что будет. Оказалось, что это целая шайка таких же бездомных бродяг, с которыми были и женщины, и дети, и старцы, у которых испанцы отняли все и пустили по миру. Они кочевали теперь в лесах и по большим дорогам, стараясь урвать у других все, что можно. Теперь эти люди разложили большой костер в лесу и расположились вокруг него. Почти все они были пьяны, даже и женщины, и мальчики. Одни подростки пели, другие громко спорили между собой, а третьи спали, укутавшись в свои лохмотья. Большинство же теснились вокруг огня, на котором жарились куски конины, и ловили их на лету, пожирая их с особой жадностью и наслаждением.

— Что ни говори, а такая кобыла — вкусное блюдо, ребята! — кричал чей-то пьяный голос, — и недурно бы нам иметь запасец мяса на всякий случай, не так ли?

— Да! Да! Конечно! — послышалось со всех сторон.

— Так вот, ребята, через часок-другой здесь, этой дорогой, должны проходить беглецы из Концито. Они имеют при себе подводы, запряженные лошадьми и мулами, и ведут с собою коз, собак и всякую живность, Ну, так мне кажется, что нам следует их избавить от заботы добывать корм всем этим четвероногим!

— Ну да! Да! Благая мысль, Криспо!

— Неужели мы оберем этих несчастных? — говорили другие, более разумные и человечные люди. — Быть может, на повозках этих они везут больных и стариков, которые сами не в состоянии идти!

Тот, которого называли Криспо, громко расхохотался.

— Вишь, какие сердобольные нашлись! Точно у нас самих нет ни старых, ни слабых, ни больных!

— Нет, нет: и лошадей, и коз, и мулов мы отберем у них! Не смотреть же нам, как другие катаются мимо нас в то время, когда мы не знаем, чем нам прокормиться. Эй, слышите, ребята, кажется, повозки едут!

— Нет, это конница! Прячьтесь все по углам!

Тотчас же все, кто только мог, разбежались в разные стороны и скрылись в темной чаще леса. Только несколько человек осталось у костра, и когда конный отряд индейцев приблизился к этому месту, то они подошли к ним, протягивая руки и прося милостыню.

— Уж не перевешать ли нам этих бродяг?

— Сохрани Бог! Зачем? Мы лучше предупредим беглецов, которые должны нам попасться навстречу и предложим остаться под нашим прикрытием.

— Вся страна кишит этими бродягами, куда ни повернись, всюду они подстерегают прохожих и проезжих, грабят и убивают без зазрения совести.

— А скоро ли мы будем в Концито? — спросил Бенно.

— Да часа через три, не больше, — ответил сеньор Эрнесто, — но только я ни под каким видом не допущу, чтобы вы встали в ряды солдат, Бенно! Слышите ли вы, я не позволю вам этого!

— Да, да! — подхватил и Рамиро, — вероятно, у городских ворот найдется и несколько пустых домов, там мы и расположимся на время и станем выжидать, что будет дальше!

Час спустя, индейцы авангарда сообщили, что впереди показались целые караваны беглецов с подводами и повозками.

— Все это мои земляки! Быть может, кто-нибудь из них мне знаком, — сказал Рамиро.

— Возможно! Во всяком случае, вы теперь получите самые свежие новости из Концито!

— Ах, Бенно, я совсем не могу совладать с собой! Подумайте только, что с тех пор, как мы с вами сели в Гамбурге на корабль, прошло уже ровно полтора года, а я все еще ничего не знаю о том, что ждет меня, не знаю, что ждет мою бедную жену и детей!

Но вот караван беглецов повстречался с добровольцами и поневоле вынужден был остановиться.

Пошли вопросы и расспросы. Несчастные со слезами на глазах обнимали и целовали руки добровольцев, называя их своими спасителями. То тот, то другой из отряда, достав из своих тороков ломоть хлеба или мяса, или флягу с водой или вином, делился своими припасами с голодными, мучимыми нестерпимой жаждой жителями Концито.

Между тем стал накрапывать дождь. Крупные тяжелые капли ежеминутно грозили погасить факелы и фонари. Подул свежий ветер, но это не мешало отважным защитникам продвигаться вперед, выслушивая по пути последние вести из Концито. Яркими красками описывали беглецы происходившие там в последнее время события.

— Моя мастерская находится у самых восточных ворот города, я мог бы многое порассказать вам, — заявил огромного роста человек с могучими кулаками и широкими плечами атлета, — я кузнец по ремеслу, и в Концито всякий знает меня!

— Прекрасно! Расскажите нам все, что знаете!

— Видите ли, вчера вечером, как только испанцы узнали, что их товарищи вынуждены были отступить и даже бежать в горы, стали гнать всех, кто только показывался на улице, вон из города, а в город не пускали никого. Во дворе моего дома растет громадное густое дерево, и я воспользовался им, чтобы беспрепятственно наблюдать за испанцами. С этой целью я взобрался на самую вершину этого дерева, откуда мог видеть все, что происходит кругом, тогда как меня никто не мог увидеть снизу.

На улицах, во всем городе, не было видно ни души, но испанцы расставляли у каждого дома по два часовых. Это не предвещало ничего хорошего. Действительно, ночью привезли несколько орудий и расставили их полукругом перед восточными воротами города, а прямую улицу, ведущую к этим воротам, перегородили и стали гнать народ в западные ворота.

Это известно только одному мне и потому-то я и хотел сообщить вам об этом!

— Спасибо за услугу! — сказали добровольцы. — А теперь скажите, не можете ли вы указать нам, как проникнуть в город немного левее восточных ворот, через какие-нибудь дворы, сады и огороды, через плетни и заборы, по каким-нибудь закоулкам и задворкам?

— Что ж, это сделать можно, только индейцам на лошадях там не пробраться!

— Да этого и не нужно! В тесных улицах города кавалерия редко бывает удобна, к тому же надо, чтобы наши краснокожие союзники осторожно подкрались к орудиям и, если возможно, заблаговременно заклепали их.

— Если возможно! Ну, конечно, это возможно, я сам пойду с ними и захвачу с собой из мастерской и гвозди, и молот. Я берусь провести солдат к самым восточным воротам!

Решено было, что в то время, когда добровольцы будут заклепывать орудия, вся кавалерия индейцев произведет шумное нападение со стороны западных ворот, чтобы вынудить испанцев разделить свои силы, расположив их в двух разных точках, тогда как настоящее вторжение в город перуанских войск будет происходить в третьем месте, где их никто не будет ожидать.

— Вот это здорово придумано! — восклицал кузнец, потирая руки от удовольствия при мысли о полном поражении испанцев. — Они убили трех моих сыновей и вогнали в гроб мою бедную старуху и оставили меня как дерево без корней, но в эту ночь я отплачу им за все! — добавил он.

Меньше чем через час отряд индейцев и добровольцев подошел к городу. Женщин, детей, старых, слабых, больных и весь обоз решено было оставить в лесу, снабдив их необходимой пищей на завтра. А там дальше будет видно, что делать.

— Я пришлю вам мяса и дойных коров и лошадей для продажи в Лиме!

— О, ты наш благодетель и спаситель, отец Эрнесто! Ты отец всех бедных и нуждающихся!

— Полно, полно! Что говорить об этом! — сказал сеньор Эрнесто, стараясь заставить их замолчать.

— О, сеньор, как я вам завидую! Как счастливы вы должны быть! Как много истинного, настоящего счастья выпало на вашу долю!

— Счастья! Счастья! — повторил он почти испуганно. — Ах, дитя! Ты не знаешь, что сказал! — вырвалось у него с каким-то глухим, болезненным стоном.

— Ах, Бенно! — сказал Рамиро, подходя к нему. — Подумайте, ведь я еще до сих пор ничего не узнал о том, что делается в монастыре!

Видя, до чего он убит и пришиблен, Бенно постарался утешить и подбодрить его.

— Не огорчайтесь этим, сеньор, и не тревожьтесь. Это хороший признак, если эти люди ничего не знают: подумайте, ведь если бы с приором или монастырем случилось какое-нибудь крупное несчастье, они, наверное, прежде всего узнали бы о нем!