– А что толкового может предложить бывший продюсер и нынешний областной депутат, – подмигнул он. – Очередную клоунаду?

Жена уже улыбалась.

– Так что пусть в Думе душу и отводит, – заключил он и залпом допил кофе.

Жена выпорхнула из кресла и вопросительно застыла у двери.

– Иди, милая, занимайся. Дел у нас выше крыши, – озабоченно проговорил он, провожая ее взглядом.

«А может, все ж какой поклонник у Лизаветы моей выискался?!» – пробурилось вдруг в сознании… Он тут же повел волевым подбородком.

– Чепуха! Реверанс этот, чую, по мою душу…

Если б он знал, насколько он прав, тут же отменил бы и текущие дела, и скоропостижный прилет «звезды», да и весь этот балаган под названием «юбилей жены губернатора»… Впрочем, вряд ли это его бы спасло… Тень Ирода накрыла его одним из первых.

Поселок Таежный, февраль 2008 г.

Челюсть ломило, не переставая; анальгетики не помогли. Он повернулся было на бок, но едва сдержал крик: словно тысячи раскаленных игл пронзили больное место. Он замер, пока боль не утихла.

Его подручный – помощник вновь избранного депутата Государственной Думы России – лишь громко посапывал на соседней койке. «Да, здесь тебе не гостиничные апартаменты», – вдруг вскинулась слепая обида. Бывший Дом колхозника, единственное пристанище для командированных всех рангов, кичливо звался «Пансионат Победа». Клоповник! Для тупарей. И он – среди них.

А до Москвы, до дома родного 1000 километров. Тоска его грызла не переставая.

– Вдруг там трещина? – украдкой всхлипнул он. – Да и зуб раскололся надвое, – он вновь повел языком по вспухшей десне: бо-о-льно.

Нет, билет менять он не станет, полетит домой послезавтра, во вторник. Как и планировал. А завтра, по утру – бегом к местному эскулапу. «Мэр» поселка клятвенно бил себя в грудь: поутру, дескать, лично его доставит. В их селе все как у людей. Даже дантист ведет прием два раза в неделю.

– А если острая боль? – едва шевеля губами, спросил тогда он. Уже не как депутат, а просто как страждущий. С надеждой.

– В область везем, 120 километров к северу, – строго отчеканил «мэр». – Так что парочка реаномобилей, – со значением зыркнул он в его сторону, – во как нужна! – И остервенело рубанул по горлу.

Во! В том и соль. В амбициях. Захотелось, блин, признания. Полпредом от депкорпуса ударить по глубинке и бездорожью. «Ударил». И – вляпался. В весьма скверную штуку. В дерьмо!

Нет, наехал бы на него по пьяной лавочке мордоворот какой, или, что лучше – противник от партии побежденных, ходил бы он сейчас в героях. А мразь та, что руку подняла, гнила б в психушке или латала б очко в СИЗО.

Но вместо судьбы героя ему выпали карты шута горохового. С подобным «имиджем» и партийцы родные открестятся, – понял он. – Особенно, когда эта фотка пойдет гулять по NETу и развлекать любителей желтой прессы.

С этого дня, – проступило вдруг явственно, – он труп. Политический труп. Мистер Никто. Пустышка.

Главное, в Москве скажу – не поверят, – застонал он от досады. – И даже – Люська! – вскинулся было он и тут же поплатился: боль вновь лягнула под дых и заплясала огненную жигу.

– О чем это я? – попытался он отвлечься, баюкая в ладони вспухшую щеку. – Ах, да! О Люське… Вспомнит еще, картавая, как лет пять назад к горничной-чувашке он под юбку залез. А наутро ее мужик с ножичком и прискакал… Скрутили тогда мужика. Вмиг. Свита была – не подступишься: кандидат в депутаты. Одномандатник, блин. Фигура… Конкуренты-оппоненты расслабиться не давали и эскорт был что надо. С выучкой. На все случаи жизни.

Только, кто ж его потом Люське заложил? Вопрос…

Предают только свои, – вздохнул он и распахнул глаза. – Кажется, боль утихла. Но в сознание вновь вторгся тот нелепый до пасквиля эпизод: под юродивого попал-подставился. Как пацан. Пришлый паломник-уродец его и оприходовал. Прилюдно. На потеху репортерам. Ум-мо-ра, – всхлипнул он.

Теперь отчаянно заныла душа.

Короткий спич перед селянами удался. Перечень оглушительных цифр – вызвал аплодисменты. Неожиданно запели колокола.

– Надо же, – удивился он, – население в десять тысяч, поликлиники своей нет, а храм – нате, пожалуйста!

Отчего-то стало не по себе. Близорукое солнце прикрылось тучей. Порыв ветра заставил поднять воротник. Не по его ли душу звон? – дрогнуло вдруг в груди. Он поежился.

Но… Трагическая нотка знамения упала в кипящий фарс. Откуда ни возьмись выпрыгнул на середку гном-юродивый. Росточком до пупа; глистой скрючен; на ветру космы седые полощутся; усы землю метут; в глазах – угольки мерцают. В руках уродца – крест резной, деревянный. Он им и машет, будто крестить народ собрался. Вновь проявились фотографы, замелькали. Дескать, типаж интересный, из паломников… Смотрю, а люди уже головы склонили; как загипнотизированные, к бормотанию его прислушиваются, внимают. Обернуться не успел, а юродивый… крестом меня и припечатал. Метил, гад, в голову, едва увернулся. Но зубы он мне пересчитал. А вспышки… Вспышки репортеров доконали.

Стас, помощник мой верный, скрутил уродца, тот и размяк, стал слюни пускать…

Дал я, разумеется, отмашку: отпустите, мол, на все четыре стороны. Больной, мол… И толпа солидарно загудела, – вздохнул он. – Толпа, – механически повторил он вслух, осознавая, что боль поутихла. И за что в старину юродивых любили? Бр-р-р-р.

А Стас очень долго мыл руки, даже в стакане водки их купал, – усмехнулся он.

Боль уже не пульсировала. Отступила. Он так и не заснул. Но туманный зимний рассвет встретил с улыбкой: еще одно утро и он будет дома.

…Он раскрыл рот и смежил веки. Вид древней бормашины в рваном резиновом кожухе тонуса не прибавил. От подобного динозавра он однажды сбежал в далеком детстве. Сейчас не сбежишь. Идешь, как на казнь. Своим ходом. Стало быть, надо…

Дрелью затряслась в руках доморощенного дантиста бормашина. Он приоткрыл глаза. Последнее, что ему было уготовано видеть в этой жизни, – тонкие резиновые перчатки дока. Электрический заряд в 250 ватт, вырвавшись на свободу, прекратил его страдания. Он перестал быть шутом и превратился в мученика.

г. Забаровск, февраль 2008 г.

– Где Света?! Где доченька? Где?!! – мертвой хваткой вцепилась она в рукав мужа и, не сдерживаясь, зарыдала в полный голос. – Что с ней сейчас делаю-ю-ют?..

Ее муж словно впал в ступор.

– Очнись! Тебе говорят! – она потянула его с дивана. – Вста-вай, ищи!..

Он вздрогнул и обреченно приобнял жену.

Стоявший у дивана парень – личный водитель, он же телохранитель и, практически, друг семьи, – осторожно откашлялся, пытаясь обратить на себя внимание. Ну, и обратил на свою голову.

Женщина вздрогнула и расстреляла взглядом обоих. Последний выстрел достался мужу:

– Это все ты! Твоя политика! – зашептала она страшным голосом. – Допрыгался, мэр долбаный!..

– Галиночка Петровна! Галочка, – подала голос экономка. – Послушайте, что Диня придумал! – подмигнула она парню.

Нехитрая уловка подействовала.

Галина бросила терзать мужа и повернула к нему заплаканное лицо.

– Галина Петровна, – нарочито бодрым голосом начал Денис, – раз они позвонили, все будет тип-топ.

Рот Галины некрасиво дернулся.

– Ну, я к тому, – взволнованно зачастил он, – это – не отморозки и не бандюги. Сумму они запросили не запредельную. Даже скромную… Просто… – пожал он плечами, – ловцы удачи…

– Ты что мелешь-то, – зашипела экономка, заметив, что лицо хозяина начало багроветь.

– А то! Не причинят они ребенку зла. Мы их условие выполнили. Никто их не пасет. Деньги приготовлены, – кивнул Денис в сторону пухлого пластикового конверта. – Еще максимум час-два – и мы увидим Светика живой и невредимой. И – убедим: это был сон. Или… сказка. Ребенку-то пять лет. Все быстро выветрится и быльем порастет…