"Айци?" - прохрипел он в ухо ближайшему солдату. Тот отшатнулся, зато его соперник, которого он нещадно лупил по голове, каркнул: "А-а-а-ру", что в переводе на нормальный язык, как понял Визил, означало: "Слава Агробару". Заблокировав бьющую руку и коленом придавив другую, он склонился к лежащему снизу.
- Имя сержанта?
- А-и-и-о-и...
- Бей, - прохрипел из последних сил гвардеец, оттягивая назад корпус удерживаемого.
Казалось, время остановилось. Он всё тянул и тянул назад, будто толстую многожильную тетиву, а сам представляясь этаким древком на грани слома, когда волокна вот-вот лопнут с противным чмоканьем. Сам же в каком-то безумном наитии увещевающее частил шёпотом: "Тихо, тихо, тихо, тихо...", будто уговаривая помереть человека. Голова так налилась кровью, что та должна была плеснуть из глаз, ушей, носа...
И вдруг всё закончилось. Тело в его руках несколько раз дёрнулось, чуть ли не вырывая пальцы из суставов, правая рука, внезапно увлажнённая чем-то вязким, соскользнула с заломленного обессиленного локтя, и в пространстве кроме надсадного хрипа и клокотания, что производили лёгкие, ничего не осталось. Какие-то вопли и тяжёлого железного громыхания словно остались по другую сторону этого воздушного кокона.
Потом самое нижнее тело под ним зашевелилось, выдернуло ногу, чуть не потеряв сапог, перевернулось набок, замерло на удар сердца, буркнуло: "А-о и-и", что означало "Надо идти", судя по всему и, держась за бок, на полусогнутых, потащилось к люку, ведущему вниз... Интересно, какие-то зубы у него уцелели?
Какое-то время Визил глядел вслед ушедшему. Сил не было совсем, эта безумно длинная ночь выпила их, а сумасшедшая драка безымянных - как он окрестил этот поединок на площадке едва-едва не доконала его. Стар он уже для таких встрясок! Мелькнула отстранённая мысль: если вдруг он выживет (ведь бывают в мире чудеса!), он по улыбке сможет выяснить, кто составлял ему компанию на площадке в этом безумии.
Но делать нечего - нужно подниматься, ведь ему предстояло посклрее изобразить сигнальщика.
Третья картина, отчётливая в расступающихся перед вот-вот выглядывающим солнцем сумерках, врезавшаяся в память, словно вырезанная божественным зубилом в граните.
Он опустил немеющие от вращательных движений руки, едва не плача от безысходности: видимых результатов его действий не наблюдалось уже который удар сердца, а судя по отчаянным крикам внизу, остаткам егерей под началом наёмника приходилось очень даже туго.
В качестве передышки Визил оглянулся в сторону дворца и обомлел от увиденной картины. Принцесса и та часть людей, что имела несчастье быть с ней рядом в этот тяжёлый для королевства момент, по прежнему находилась там же, где и раньше, но теперь была охвачена кольцом вражеских пехотинцев. Существенных изменений пока не наблюдалось, разве что некоторые солдаты, возможно разъярённые потерями, проверяли на прочность выдержку и выносливость горстки защитников дочерей короля - эти-то ручейки и клинышки, клюющие неровный и редкий ряд людей принцессы гвардеец и наблюдал с высоты надвратной башни. Но не это огорчило - если так мягко можно выразиться - его.
Небольшая колонна, всего лишь около десятка пар тяжёлых пехотинцев неумолимо трусила в их сторону... Скапливающаяся ещё вдалеке со стороны тыла дворца людская масса... Плюс гарцующие всадники у главного, так сказать, парадного входа... Это конец...
Где же капитан? Почему он не идёт на помощь? В честности, порядочности и преданности присяге Прейра РоГичи Визил не сомневался. Но в том-то и дело, что такие события, как мятежи, восстания и убийства короля не проходят просто, они сами по себе нарушают причинно-следственные нити иных событий. То есть, вероятность незамеченного сидения его товарищей в засаде в связи с сопутствующими захвату дворцового комплекса брожениями в самой столице становится скорее теоретической величиной, нежели практической. И возможно у капитана именно в этот момент есть веские причины не видеть пресловутый сигнал, ради которого пролилось уже немало крови. Может, он уже просто-напросто мёртв, тьфу на тебя, дракон, отверни свою алчную пасть...
Вздрогнув от пробравшейся за шиворот утренней прохлады, гвардеец невольно оттянул кольчужный воротник, неудобный, ибо кольчуга была снята с одного из стражников, хлопнул по рукояти меча, словно проверяя его наличие и, превозмогая усталую инерцию разбитого тела, поспешил к люку - не может же он в конце концов до бесконечности сигнализировать о своём здесь присутствии? Пока не влезли палачи и не станет совсем простой выбор: умирать долго и мучительно или удавиться самому.
Наёмник ни словом, ни мимолётным взглядом не отреагировал на его появление на площадке, хотя Визил мог поспорить, что как боевая единица он несомненно учтён, где, собственно сходились все дорожки к сердцу этих ворот - барабанному механизму, сейчас зафиксированному в поднятом положении. Две лестницы снизу и две двери - входа с самой стены, все остальные скалолазные трюки их по большому счёту не касались, хотя при должной сноровке в конце концов их могли атаковать и сверху, но предусмотрительный командир после появления сверху гвардейца, тут же заблокировал выходящий наверх люк.
Оглянувшись, он поразился изменениям в их отряде. Из тринадцати человек ещё недавно вышедших в наглую вылазку, он насчитал восьмерых (учитывая и себя), при чём все они были изрядно потрёпаны и ранены поголовно. Несколько человек пялилось в амбразуры, остальные же завалились, кто где по старой солдатской привычке отдыхать любую свободную минуту, лишь парочка егерей выправляла оружие. И наёмник, казалось, не изменился, застыв у окошка, выходящего во внутренний двор.
Визил, пожалуй, что и восхищался этим парнем. Будь в гвардии такие солдаты, ни один дракон не смог бы покуситься на правителя и его прекрасных дочерей.
- Арбалеты, - тихо произнёс наёмник, незаметно обернувшись.
Нет, всё-таки кое-какие изменения были в его внешности. Он не улыбался. И двигался очень экономно и точно, словно не боясь быть замеченным (нехороший, кстати, признак), словно капелька ртути, перетекая из состояния в состояние. И гвардеец, несмотря на все расклады, невольно порадовался, что такой человек на их стороне.
Но тут полезли враги. Вначале они замешкались, выбивая двери, затягивая передышку. Первыми справились с препятствием те, кто шёл снизу, но были встречены болтами. Потом вылетела левая дверка, и просунувшийся пехотинец был встречен ловким ударом копья, которое к сожалению застряло в вывалившемся наружу солдате, поэтому следующий легко отбросил егеря, не успевшего выхватить меч. Тут подключился Визил, но и у него не сложилось вывести из строя проклятого опытного бойца, к тому же запаянного с головы до ног в доспехи и неумолимо теснящего их, расчищающего пространство для других. Гвардеец в отчаянии закричал, и тут же из-за спины выметнулась тёмная подвижная фигура с развивающейся косой волос. Каким-то неимоверно гибким и длинным движением он уколол противника, и тот... сломался. Потом, подхватив копьё, он запустил его в проход и на несколько ударов сердца исчез в нём сам... А Визил и его напарник - егерь, с которым его поставили защищать этот вход, невысокий крепыш, морщившийся от боли в съехавшем на затылок шлеме - о, это Атрий! - вспомнил гвардеец имя солдата Восточного предела, остались хлопать губами, будто выброшенные на берег рыбы.
В какой-то момент Визил обернулся и... ужаснулся. В этом замкнутом, очень ограниченном пространстве проходил бой. Егеря с трудом отбивались, оттесняемые к поворотному механизму. Своих соратников гвардеец мог различить по иссеченным сюрко и доспехам, в отличие чуть ли не сверкающих лат пехотинцев. Вон разве что здоровяк ДиОдори, не уступающий ни ростом, ни силой... В следующий удар сердца сразу два копья упёрлись в грудь сержант-егеря (именно наткнулись, а не ударили!) и потащили того назад, а вслед за двумя солдатами в помещение проникли ещё двое...
