Вскоре после этого эпизода И. В. Джугашвили уехал в Тифлис. 18 октября Михаил доносил:
«Скорым поездом № 11 в 6 час. вечера „Коба“ выехал в Тифлис на конференцию. Там будет решаться вопрос об издании общего для Кавказа органа „Кавказский пролетарий“ и другие, связанные с этим вопросы. На этой неделе „Коба“ вернется и сейчас же приступит к постановке техники. Кому перейдет это дело в случае его ареста — неизвестно, почему это крайне нежелательно, так как во всех отношениях повредит делу».
Пометка: «По выяснении того, что назначенный на вокзале пост наружного наблюдения не видел выезда „Молочного“ („Кобы“), срочно телеграфировано начальнику районного [охранного] отделения о встрече „Молочного“ в Тифлисе с указанием цели его поездки»{50}.
19 октября начальник Бакинского охранного отделения Мартынов телеграфировал начальнику Тифлисского охранного отделения:
«Арест „Кобы“ безусловно нежелателен в виду грозящего провала агентуры и потере освещения предстоящей ликвидации местной организации и ее техники»{51}.
Поездка И. В. Джугашвили в Тифлис по времени совпала с одним важным событием. Дело в том, что 21 сентября 1909 г. Германия выдала России арестованного в Берлине два года назад С. А. Тер-Петросяна (Камо), который 12 октября был доставлен в Тифлис и передан в руки местного ГЖУ{52}.
Еще 20 сентября 1909 г. Департамент полиции за подписью М. Е. Броецкого запросил Кавказское районное охранное отделение: «Вследствие представленной 27 августа за № 109982 агентурной отчетности по городу Баку за июль месяц 1909 г. по РСДРП Департамент полиции просит ваше высокоблагородие сообщить о результатах установки бежавшего из Сибири „Сосо“ (кличка „Коба“) <…>, а равным образом уведомить, какие приняты <…> меры»{53}.
Это означало, что Департамент полиции взял данный вопрос на контроль. Начальник Тифлисского ГЖУ А. М. Еремин, по всей видимости, запросил Бакинское охранное отделение и только после этого, через месяц, 24 октября (!) дал ответ, который гласил:
«Вследствие предложения Департамента полиции 30 минувшего сентября за № 136706 Кавказское районное охранное отделение доносит, что, по сообщению начальника Бакинского охранного отделения, бежавший из Сибири „Сосо“, кличка в организации „Коба“, является по установке жителем гор. Тифлис Оганесом Вартановым Тотомянцем, на каковое имя он имеет паспорт, выданный тифлисским полицмейстером с 12 мая сего года за № 982 на один год»{54}.
В Тифлисе И. В. Джугашвили очень быстро попал в поле зрения местного охранного отделения. В сводке агентурных данных по Тифлису за ноябрь 1909 г. мы читаем:
«Коба (Сосо) может проживать у своего шурина, бывшего воспитанника Тифлисской дворянской гимназии Василия Ратиева, живущего где-то в районе первого участка». И далее: «Василий Ратиев оказался дворянином Василием Фаддеевичем Ратиевым, 20 лет. Проживает в д. 17 — Хухуни по Пассанаурскому переулку, за его квартирой учреждено наблюдение»{55}. Шурин — брат жены. Но жена И. В. Джугашвили имела фамилию Сванидзе. Поэтому В. Ф. Ратиев, видимо, был шурином того двойника, под фамилией которого Джугашвили проживал в Тифлисе{56}.
Уже после того как И. В. Джугашвили вернулся из Тифлиса в Баку, 1 декабря 1909 г. Тифлисское охранное отделение информировало Тифлисское ГЖУ: «Сосо (Коба), упомянутый в записке вверенного Вам районного охранного отделения от 9 ноября за № 14536, известен как видный социал-демократ, по установке в Баку он значится как житель г. Тифлиса О. В. Тотомянц. В охранном отделении имеются агентурные сведения, что „Коба“ (Сосо) есть И. В. Джугашвили (выписка агентурных сведений от 25 ноября № 10790). Точно выяснить личность „Кобы“ (Сосо) не представлялось возможным»{57}.
5 ноября секретный сотрудник Бакинского охранного отделения Михаил сообщал: «Коба все еще в Тифлисе… приедет он, вероятно, на следующей неделе»{58}, а 12 ноября он же доносил: «Коба на днях приехал из Тифлиса»{59}. Это дает основание утверждать, что И. В. Джугашвили вернулся в Баку не ранее 5 — не позднее 12 ноября 1909 г.
12 ноября из Тифлиса И. В. Джугашвили направил письмо в редакцию издававшейся за границей газеты «Пролетарий»: «Ваше недавнее письмо с адресами получено. Получено также предыдущее (3 недели назад) тоже с адресами через То[рошелид]зе. По обстоятельствам провокации у нас и некоторым другим мы не могли ответить. Но теперь все улеглось <…>. Ваша приписка к нашей резолюции о разногласиях в расширенной редакции „Пролетария“ (№ 49 „Пр“), а также беседа с петербургскими большевиками еще более убедили нас в неправильной организационной политике редакции»{60}. В письме, по сути дела, осуждалось решение редакции газеты «Пролетарий» об удалении из ее состава сторонников «отзовизма».
30 ноября бакинская почта проштамповала открытку, которая была послана И. В. Джугашвили в Сольвычегодск Татьяне Петровне Суховой: «Вопреки обещаниям, помнится, неоднократным, до сих пор не посылал Вам ни одной открыточки. Это, конечно, свинство, но это факт. И я, если хотите, при-но-шу изви-не-ния. От Ст[ефании] (Петровской. — А.О.) получите письмо. А пока примите привет. Мне живется в общем хорошо, если хотите, даже очень хорошо. Мой адрес: Баку. [Каменистая]. Бюро увечных. Дондарову. Для Осипа. Где Антон и Сергей? Пишите. Осип»{61}.
Вскоре по возвращении И. В. Джугашвили из Тифлиса в Баку в «ноябре или декабре 1909 г., — вспоминала Н. Н. Колесникова, — с явкой к С. Г. Шаумяну от Петербургского комитета прибыл партийный генерал — М. Е. Черномазов, якобы по поручению В. И. Ленина. У него на руках был список актива большевистской организации, собрав его через некоторое время (явилось 20–25 человек), М. Черномазов стал у каждого „спрашивать имя, фамилию, партийную кличку, если таковая есть“ и какую работу и где он ведет». Далее он потребовал у каждого списки членов их кружков, а также заявил, что старые явки в Петербурге провалены, а новые можно получить только у него{62}.
Такое поведение М. Черномазова у многих вызвало отрицательную реакцию. И, если верить воспоминаниям, на одном из собраний И. В. Джугашвили публично назвал его провокатором{63}.
2–23 января 1910 г. в Париже состоялось заседание Пленума ЦК РСДРП, на котором было решено пополнить состав ЦК и создать его Русское бюро{64}.
«Приблизительно в конце февраля 1910 г., — вспоминал об этом М. И. Фрумкин (Германов), — приехал в Москву из-за границы с Пленума ЦК В. П. Ногин (Макар). Основная его задача была организовать часть ЦК, которая должна работать в России. В эту русскую часть, по соглашению с меньшевиками, должны были войти три их представителя. <…>. Но эта тройка категорически отказалась вступать в грешную деловую связь с большевиками». Тогда на «совещании пишущего эти строки с Ногиным было решено предложить ЦК утвердить следующий список пятерки — русской части ЦК: Ногин, Дубровинский — Иннокентий (приезд его из-за границы был решен), Р. В. Малиновский, И. Сталин и Владимир Петрович Милютин <…>. Сталин был нам обоим известен как один из лучших и более активных бакинских работников. В. П. Ногин поехал в Баку договариваться с ним»{65}.
