Прежде всего, стремясь придать убедительность процитированному ранее «донесению Фикуса», он указал его архивный шифр: «ЦГАОР, фонд ДП ОО 102, оп. II, с-д хранения, дело 5, часть 6, литера Б за март 1910 г.»^{38}, в котором, правда, не хватает одной мелочи — номера листа. Но главное не в этом. Первые 37 описей фонда Департамента полиции отражают документацию его 1-го делопроизводства, между тем агентурные сведения поступали в Особый отдел (описи 226–247, 316)^{39}. Кроме того, необходимо учитывать, что в Департамент полиции представлялись не сами донесения секретных сотрудников, а их ежемесячные сводки.

Таким образом, если «письмо Еремина» могло быть заимствовано со страниц журнала «Лайф» и о его происхождении можно спорить, то «донесение Фикуса» представляло результат творчества тех, кто при участии Г. А. Арутюнова и Ф. Д. Волкова организовывал идеологическую кампанию «Сталин — агент охранки».

Что касается новых «аргументов», приведенных в книге Ф. Д. Волкова, то один из них был сформулирован им следующим образом: «Документы о вербовке Сталина агентом царской охранки полковником Е. П. Дебилем имеются в распоряжении Шумского Николая Степановича — кандидата философских наук, доцента кафедры философии Таганрогского пединститута»^{40}.

Несерьезность подобного аргумента очевидна. Автор апеллировал к авторитету исследователя, имя которого как историка никому не известно, а подготовленная им к печати книга до сих пор не опубликована. Справедливости ради следует отметить: несмотря на отсутствие соответствующих публикаций, Н. С. Шумский (умер в феврале 2001 г.) был одним из самых знающих исследователей революционной биографии И. В. Сталина. Он действительно являлся сторонником версии о его связях с охранкой. Однако, насколько мне известно из разговоров с ним в 1989–1992 гг., все доказательства, которыми он к этому времени располагал, имели лишь косвенный характер^{41}.

Еще более «красноречив» другой аргумент Ф. Д. Волкова — ссылка на беседу И. Ф. Стаднюка с В. М. Молотовым 15 апреля 1989 г., в которой последний якобы признал факт сотрудничества И. В. Сталина с охранкой, но заявил, что Сталин «был внедрен в царскую охранку по заданию большевистской партии»^{42}. Курьезность этого аргумента заключается в том, что с 1986 г. В. М. Молотов уже покоился на Новодевичьем кладбище^{43}, поэтому для того, чтобы в 1989 г. упомянутая Ф. Д. Волковым встреча могла состояться, или В. М. Молотов должен был встать из могилы, или же И. Ф. Стаднюку требовалось отправиться на тот свет. Получается, что к «научному творчеству» Ф. Д. Волкова имеет отношение нечистая сила!

Столь же абсурдно выглядит и включенный Ф. Д. Волковым в книгу раздел «Неудачные опровержения ЦГАОР». Здесь он попытался полемизировать с З. И. Перегудовой и Б. И. Каптеловым, поставив под сомнение пять из тринадцати выдвинутых ими аргументов и тем самым признав убедительность остальных восьми^{44}.

Что же касается его контраргументов, то их несерьезность очевидна для всякого думающего человека.

1. Ф. Д. Волков опровергает утверждение Б. И. Каптелова и З. И. Перегудовой, будто бы не существовало Енисейского охранного отделения, не желая замечать, что названные авторы ставят под сомнение не сам факт существования подобного отделения, а факт его существования в июле 1913 г.

2. Ф. Д. Волков оспаривает возражения Б. И. Каптелова и З. И. Перегудовой относительно подлинности подписи А. М. Еремина и пишет, что ему удалось найти «шесть-семь» документов, на которых подпись А. М. Еремина совпадает с подписью на рассматриваемом письме. Ф. Д. Волков — профессиональный историк, преподававший в Московском государственном институте международных отношений, и знает, что в данном случае он должен был бы привести факсимиле этих подписей, в крайнем случае указать место нахождения обнаруженных им документов. Если же он, зная это, не сделал ни того, ни другого, есть основания сомневаться в его искренности.

3. Ф. Д. Волков подменяет аргументацию своих оппонентов по поводу фамилии Сталин. Речь идет не о том, мог или не мог назвать ее А. М. Еремин, а о том, известен ли был ему И. В. Джугашвили летом 1913 г. под этой фамилией.

4. Ф. Д. Волков допускает, что А. М. Еремин мог перепутать имя В. Ф. Железнякова. Чисто теоретически это возможно, но если бы он знал его, то не перепутал бы, а если не знал, то воспользовался бы для его установления специальным справочником.

5. Ф. Д. Волков утверждает, что А. М. Еремин мог задержаться с отъездом к новому месту службы и по этой причине подписать рассматриваемое письмо уже после формальной отставки с поста заведующего Особым отделом Департамента полиции. Задержаться он действительно мог, но с 19 июня не имел права подписывать документы как заведующий Особым отделом, и после получения соответствующего циркуляра Департамента полиции его письмо с такой подписью на местах должны были бы рассматривать как подделку.

Чтобы окончательно поставить точку в данном вопросе, к уже приведенным в литературе аргументам можно добавить еще два.

В фонде Отдельного корпуса жандармов в личном деле А. М. Еремина удалось обнаружить документ, который гласит: «По справке, наведенной в Особом отделе Департамента полиции у статского советника Броецкого, выяснено, что полковник Еремин сдал должность заведующего отделом 19 июня и вступил в должность начальника Финляндского жандармского управления с 12 текущего июля». Здесь же отмечено, что с 1 июля 1913 г. А. М. Еремин был снят с содержания Департамента полиции^{45}.

В фонде Финляндского жандармского управления сохранился отпуск рапорта самого А. М. Еремина в штаб Отдельного корпуса жандармов от 12 (25) июля 1913 г.: «Доношу, что Финляндское жандармское управление мною сего числа на законном основании принято как по личному составу, так и по состоянию денежных сумм и казенного имущества»^{46}.

Это позволяет утверждать, что 12 июля 1913 г. А. М. Еремин находился не в Петербурге, а в Гельсингфорсе и по этой причине не имел и не мог иметь никакого отношения к составлению приписываемого ему документа.

Таким образом, опровергнуть аргументацию своих оппонентов относительно подлинности «письма Еремина» Ф. Д. Волкову не удалось.

Кто же был автором этой фальшивки? По одной версии, представители белой эмиграции^{47}, по другой — советские спецслужбы^{48}.

Какая из двух этих версий соответствует действительности, сказать сейчас трудно.

Не менее важен другой вопрос.

Поскольку речь идет о фальсификации, то для дискредитации И. В. Сталина его политические противники могли использовать любое обвинение, допустим, в связях с австрийской или немецкой разведкой. Почему же они избрали версию о провокаторстве?

Если же фальсификация исходила от советских спецслужб, то она могла иметь своей целью только одно — дискредитацию последней версии. Но стоило ли ее дискредитировать, если она не имела под собой никаких оснований?

Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо сделать революционный период в биографии И. В. Сталина объектом специального изучения[6].

¹ Иосиф Виссарионович Сталин: Краткая биография. М.: Государственное издательство политической литературы, 1939. С. 20.