Неудивительно, что сколько-нибудь вдумчивых современников эта погоня за внешним престижем, ни в малейшей мере не соответствующим материальному положению, наводит на грустные мысли. «Какой толк, — пишет один писатель средины XVIII века, — в этих внешних знаках почета, лишенных всякого значения благодаря нищете, эта скамья в приходской церкви, рядом с которой следовало бы поставить чурбан для сбора пожертвований в пользу сеньора, эти заздравные молитвы, которые священник, если бы он смел, заменил просьбой к прихожанам о поддержке сеньора за счет благотворительности?»
Чем беднее дворянин, тем тщательнее оберегает он себя от соприкосновения с «низшими классами». Если его предки, — состоятельные, уверенные в своей силе и материально связанные со своими «вассалами», — старались закрепить эту связь, то он, наоборот, стремится окончательно разорвать ее и поддержать свое достоинство хотя бы «блестящей изолированностью». Его дети уже не избирают в товарищи своих детских игр деревенских мальчиков, не учатся вместе с ними в одной школе, как это бывало когда-то. Миновали те времена, когда отец философа Монтэня «приказал держать сына над купелью людям самого бедного состояния, чтобы привязать его к ним» и с той же целью отдал его кормить крестьянке, в деревню, «где ему приходилось жить самым простым и низменным образом». Никто не последует теперь и примеру матери философа Монтескье, которая избрала в крёстные отцы для своего сына простого крестьянина, «чтобы сын ее помнил, что все люди равны перед богом». Дворянин конца XVIII века — существо, отделенное от прочих смертных стеклянной стеной: если он не имеет возможности совсем бросить деревню и переехать к королевскому двору (что делают почти все более или менее богатые дворяне), то он старается по крайней мере отрезать себя от жизни «простолюдинов» и уйти в свой собственный мир, куда не имеют доступа люди «третьего сословия». Можно было бы даже усомниться в его ни для кого не нужном существовании, если бы оно не напоминало о себе теми неприятностями, которые причиняют окружающим его управляющие, приказчики и мелкие агенты.
На какой же материальной базе зиждилось бытие этого призрачного существа? Другими словами, — откуда получал дворянин свои доходы?
На первом месте стоят доходные должности. Как общее правило, все должности продаются: пост губернатора, командира полка, генерала, председателя высшего суда, даже министра так же легко купить, как пару перчаток. Наиболее выгодными считаются высшие военные и административные посты, покупаемые или непосредственно у тех, кто их занимает, или у их начальства. Цена их колеблется от 250 до 500–600 тысяч ливров, а доходы — от 12–18 тысяч ливров в год (пехотные полки) до 30–60 тысяч ливров (губернаторы провинций) и даже до 120 тысяч ливров (гвардейские полки). Цена и доходы министерских и интендантских постов меняются от случая к случаю. Покупка должности считается выгодным вложением капитала и обычно следует за женитьбой на богатой наследнице.
Выгодные браки на богатых буржуазках являются своего рода «сторонними заработками» и для родовитой придворной знати имеют немалое значение. Богатство невесты заставляет забывать о ее низком происхождении: с нее не спрашивают не только «четырех благородных предков по отцовской и материнской линии», дающих право являться ко двору, но и одного благородного предка. Дочь финансиста, дочь купца, дочь председателя высшего суда, дочь разжившегося трактирщика могут в любую минуту стать герцогинями и графинями, если у них хорошее приданое. «Почти все женщины Парижа и Версаля, занимающие значительное положение, — пишет в своих записках Шамфор[7], — не что иное, как богатые буржуазки».
Прием гостей в замке. Гравюра Декевовилле с рисунка Лауренса 1783 года (Музей изящных искусств)
Для покупки выгодных должностей необходимы большие средства и хорошие связи с правящими кругами, для женитьбы на богатой наследнице — громкое имя. У дворянина средней руки обычно ни того, ни другого не имеется, поэтому арендная плата и повинности, играющие в бюджете магната сравнительно второстепенную роль, для среднего дворянина являются единственным источником существования. Но в большинстве случаев имения его заложены или фактически перешли в руки кредиторов — богатых горожан или откупщиков. «Все французские дворянские семьи разорены, за исключением каких-нибудь 200–300 семей», — жалуется в своих мемуарах Булье. Почти вся рента шла поэтому на уплату процентов и так как собственное хозяйство в дворянских поместьях почти ничего не давало (хозяйство — дело не дворянское), то единственным доходом оказывались феодальные повинности.
Повинностей этих так много, и в каждой провинции они столь разнообразны, что одно перечисление их заняло бы целые страницы. Остановимся лишь на самых главных. «Вассалы» платят сеньору от одной четверти до одной шестой цены всякого имущества, проданного в данном округе; в его пользу взимается налог с поступающего в продажу пива, вина и прочих напитков; каждый «очаг» (т. е. каждый дом) обязан платить так называемый подымный сбор; особый сбор платится за проезд по мостам, которые сеньор давно перестал строить, и по дорогам, которые он давно перестал чинить; сборы платятся за все товары, выносимые на рынок. Хлеб свой крестьяне и фермеры обязаны молоть на господской мельнице, уплачивая за помол до одной шестой привозимого зерна; виноград они должны выжимать на господских прессах, колоть скот на господских бойнях, подковывать лошадей в господских кузницах, — все это, разумеется, за соответствующую плату. Наконец, они должны бесплатно обрабатывать господские поля, — по большей части на собственных лошадях и собственными орудиями. Имущество, оставшееся после преступника, присужденного к смертной казни, конфискуется и идет в пользу сеньора; ему же передаются вещи, выброшенные на берег после кораблекрушения; наконец, ему же переходит имущество всякого лица, не оставившего после себя наследников.
Если бы эти повинности сообразовались с реальной стоимостью денег, то они выкачали бы все достояние «вассалов» до последнего гроша. К счастью для населения, ставки сборов застыли на той же точке, на которой застыли сеньориальный замок и его обитатели, и хотя покупательная стоимость ливра понизилась в несколько раз по сравнению с XVI и XVII столетиями, с «вассала» в большинстве случаев берут почти столько, сколько брали с него сто или двести лет назад. Этим и объясняется то, что феодальные повинности, — как мы увидим ниже, — составляли сравнительно скромную сумму.
Кроме денежных сборов немалое значение имеют и сеньориальные монополии, главной из которых является полуторамесячная монополия на продажу вина: после выжимки винограда никто, кроме сеньора, не имеет права в течение полутора месяцев продавать вино ни на рынке, ни на дому. Так как запасы вина в стране были невелики и обычно исчерпывались к концу года, то эта монополия была чрезвычайно важна для сеньоров и приносила им значительные барыши.
Помимо повинностей, дающих денежные доходы, существуют еще так называемые привилегии. Дворянин, отстранившийся или вернее отстраненный от судебных и административных функций, тем не менее назначает в своем округе судей, судебных приставов и некоторых других чиновников. Иногда он же назначает и служащих местных муниципалитетов. Эта привилегия не только почетна, но и довольно выгодна. Судебные посты сеньор продает соискателям, не считаясь ни с их подготовкой, ни с их пригодностью, и выручает от этого довольно крупные суммы. Назначенные им лица в свою очередь обдирают истцов и ответчиков, виновных и невиновных и вообще всех, кого судьба приведет с ними в соприкосновение. Как это отзывалось на населении, — ясно само собою.
Наконец, дворянину принадлежит исключительное право охоты во всех лесах и парках его околотка, — даже в тех, какие находятся во владении богатых городских буржуа. Это право, весьма ревниво оберегаемое, является настоящим бичом для окрестных фермеров и крестьян, не смеющих тронуть пальцем ни зайцев, портящих их сады и огороды, ни фазанов, опустошающих их хлебные поля.
